Дом, которого нет

С тех пор как приехал московский гость, бабушка Соня краснела уже много раз. Первый – когда Андрей поцеловал ей руку. Руку она быстро вырвала и спрятала за спину, Андрею сказала: «Господь с тобой». Москвич поцеловал бабушке руку не просто так – за подаренный свитер. Из-за свитера – крупной вязки и размера крупного – бабушка тоже краснела. Петровна про Андрея сказала: «Метр с кепкой». Никакой кепки у москвича нет, как нет и шляпы, и плаща с поднятым воротником. Ростом Андрей чуть выше Аленки, всех остальных – ниже. Еще он худой и сильно белый. Аленкину картину москвич похвалил, сказал – повесит на кухне. Зала с часами и сервантом у него не оказалось, в квартире новой планировки только одна комната.

Лощеных тетрадок Андрей не привез, зато привез книжку, за которую покраснела не только бабушка Соня, но и Аленка. Книжка называется «Этика и психология семейной жизни». На обложке написано – для школьников. «Мала она еще», – кивнула бабушка Соня на Аленку. «Все наши проблемы от непросвещенности», – ответил Андрей и тоже кивнул на Аленку. Говорит Андрей высокими важными словами. Если закрыть глаза и просто слушать, то и сам Андрей кажется высоким и важным. Книжку бабушка спрятала под телевизор, к дедушкиной похоронке и Аленкиному свидетельству о рождении. Когда бабушка ушла на колхозное поле, Аленка вытащила книжку и позвала Варьку. «По грустной статистике девушки-подростки больше пьют и курят по сравнению с мальчиками-сверстниками этого возраста», – прочитала Варька и сразу похвасталась: «А мне Женька затянуться давал». Аленка знает, что Варька врет – Женька старшеклассник и с Варькой даже не здоровается. До прихода бабушки Аленка успела прочитать, что «биологический механизм полового созревания подростка напоминает будильник, который не должен зазвенеть раньше времени, но и лишен возможности остановить его ход». Всю ночь потом Аленке снился твердый, недозревший крыжовник. Еще снился Владик Залевский. Сначала Владик скакал через реку на колхозном коне Кубике, Кубик во сне был молодой и без плуга. Под утро Владик приснился на велосипеде: он быстро крутил педали под Аленкиными окнами и изо всей силы дергал дребезжащий звонок. От этого дребезжания Аленка проснулась. За занавеской дремало светлеющее небо, на швейной машинке звенел будильник. Будильник завел москвич – чтобы успеть подышать бессловесным утренним воздухом.

Полуденный воздух другой – густой, говорливый, тяжелый, как намокшая шерсть Шарика, и горячий, как чай из высушенного чабреца.

– Воздух у вас здесь, хоть ложкой ешь. – У Андрея острые ребра и настоящие плавки – синие с красной полоской.

– Ни на какую Москву такое не променяешь. – Агрономша Чистякова неожиданно легко ныряет и плывет к тому берегу, жадно загребая воду.

Андрей заходит в реку вслед за агрономшей, но нырять не торопится – плещет на себя водой, обтирает живот, щурится на солнце и на мелькающие над водой руки агрономши.

– Деревенские люди рождаются с умением плавать, – подмигивает Андрей Аленке и делает несколько шагов вперед.

Аленка достает из корзинки вареное яйцо, стучит им об ивовые прутья – скорлупа твердая, с первого раза не трескается. Маргарита Федоровна неспешно переворачивается на спину и устраивается на воде, как на широкой кровати.

– А с чего это вы взяли, что я деревенской родилась? Я, уважаемый Андрей Николаевич, родом с таких мест, что и на карте мало кто в ту сторону смотрит. – Маргарита Федоровна выбирается на тот берег, закручивает в узел отяжелевшие волосы и поправляет на груди мокрый бюстгальтер.

Андрей не спрашивает, где находятся такие места. Он все глубже и глубже заходит в воду, торопливо перебирает ногами мягкий ил, на глубине зажмуривается, встает на цыпочки, втягивает носом прохладную воду и наконец шумно выдыхает, добравшись до того берега.

Аленка отворачивается от реки и сразу видит Владика. В черных трусах и выгоревшей отцовской кепке, Владик тащит длинный, свернутый в трубу, ковер. Аленка вскакивает на ноги, поправляет купальник – большеватый, шлейки на плечах затянуты в узел. Других размеров в крупском универмаге не было.

– Ты чего здесь? – Владик кивает на корзинку.

– Пикник, – отвечает Аленка и садится на траву, обхватив коленки руками.

– А-а. – Владик подтаскивает ковер к корзинке, застилает траву желто-бордовыми знаками, похожими на хвосты жар-птицы.

От Владикиного ковра пахнет прохладной пылью, от Аленкиной корзинки – печеным луком.

– Ночью Кубик помер, – говорит вдруг Владик, и Аленка вспоминает про сон.

– А мне книжку из Москвы привезли, – хвастается Аленка и вместе с Владиком подтаскивает ковер ближе к реке.

– Мамке вчера тоже книжка по подписке пришла, «Королева Марго» называется.

– Дашь почитать?

– Дам, – обещает Владик.

* * *

Картошку в тот год копали поздно. На замену Кубику из района пригнали нового коня, молодого, к плугу непривычного. Осень в Москве золотилась листьями и стучала каштанами чуть ли не до декабря. Андрей поздравил бабушку Соню и Аленку с праздником революции. Агрономшу Чистякову отпустили в отпуск только на две недели – дефицит кадров. До родной Читы – неделю на поезде. В Москве короткая пересадка.

Казановка, дом номер семь

– Главное, чтобы адрес правильно записала, – говорит дед Шура и важно, по слогам, повторяет свой новый адрес: – улица Казановка, дом номер семь.

В доме номер семь по Казановке дед Шура живет уже почти два года. Раньше дед Шура жил на Барсуковой в примах у бабы Ксаны. Баба Ксана умерла, и деда Шуру из дома на Барсуковой выгнали.

– Алексей говорил – оставайся, – рассказывает дед Шура, – а Татьяна, невестка, ни в какую, он нам никто, говорит! О как.

Дед Шура смотрит на Аленку так, будто только что заметил, что она здесь. Аленка складывает пирамидку из камней. Около дома номер семь на Казановке самые красивые камни. Есть даже драгоценный – с блестящим сколом, который на солнце переливается желтым и фиолетовым.

– Мала ты еще, – говорит дед Шура и качает головой – как будто жалеет, что Аленка мала. Острый белый камушек соскальзывает с круглого серого, и пирамидка превращается в бесформенную горку.

– Юлька такая же была, когда я с Ксаной сошелся. – Дед Шура встает со скамейки, выходит на дорогу. – И сразу: деда да деда. Татьяна ей – какой он тебе деда? А Алексей переносицу трет – боится слово поперек сказать. О как.

Аленка тоже выходит на дорогу – смотрит вместе с дедом Шурой туда, где Казановка сворачивает к центру. Юля позвонила вчера по телефону. У деда Шуры телефона нет, поэтому Юля позвонила агрономше Чистяковой.

– Александр Евсеевич, вас внучка к телефону, – сказала агрономша деду Шуре.

Дед Шура в это время набирал воду в колодце.

– Нет у него никакой внучки, – сказала Петровна, которая тоже пришла за водой. А дед Шура отпустил ведро, и оно с гулким радостным скрипом полетело назад, в колодец. Быстро-быстро крутилась колодезная ручка, но дед Шура – лысый, с большим круглым животом, бежал еще быстрее.

Настоящей внучкой Юля деду Шуре никогда не была. Потому что Алексей, сын бабы Ксаны, никогда не был деду Шуре сыном. Бабушка Соня рассказывала, что когда дед Шура переехал жить к бабе Ксане, Алексей уже жил в городе, был женат на Татьяне, и у них уже была Юля. Юля деда Шуру полюбила сразу, и тот Юлю тоже полюбил. «Деньги ей на свадьбу откладывал», – рассказывала бабушка Соня. Свадьба у Юли была год назад, но дед Шура про нее не знал. После смерти бабы Ксаны Юля в Заречье больше не приезжала.