Дом, которого нет

– Может, на Барсуковую свернула? А там и подсказать некому. – Дед Шура возвращается на скамейку.

Аленка выбирает самый плоский камень – для основания.

– Говорит, дело у меня к тебе, деда, есть. А то я не знаю, какое это дело. – Дед Шура хитро улыбается и становится похож на сказочного султана.

Аленка не знает, какое дело может быть у взрослой замужней Юли, но деда Шуру не спрашивает – ждет, когда тот сам расскажет.

– А я ж спать не ложился, ждал, пока Юлька с танцев придет. – Дед Шура присаживается рядом с Аленкой, кладет на пирамидку длинный камень.

– Большой слишком, – отзывается Аленка.

– Ксана мне говорит – не денется никуда твоя Юлька, небось не маленькая уже. – Дед Шура снимает длинный камень, вертит его в руках, – а где ж не маленькая, когда чуть что – сразу в слезы.

Дед Шура встает, достает белый чистый платок, вытирает лоб и глаза. Нужный камень для основания Аленка нашла, теперь надо остальные подобрать по размеру.

– Думаю, ждет моя Юлька дитеночка. – Дед Шура прячет платок в карман, садится на скамейку. – Пусть бы девочка была, на Ксану похожая.

Аленкина пирамидка строится быстро, камни крепко держатся друг за дружку, смотрят вверх, в небо, и туда, где Казановка сворачивает к центру, тоже смотрят.

– А дом Ксанин продали. – Дед Шура палкой чертит на земле квадрат дома и треугольник крыши. – Ходил я туда прошлым четвергом. Окна слепые поставили, без перекладины. И дачница в палисаднике – в шортах, с новенькой тяпкой. О как.

Аленка кладет на верхушку пирамидки блестящий, похожий на звезду, камушек.

– А дитеночка вырастим. – Дед Шура расправляет плечи, проводит рукой по лысине. – Что ж, я не понимаю, что молодым учиться надо? Татьяна с Алексеем тоже еще молодые, кто их с работы отпустит? А я что – на первой электричке в город, на последней – домой! К следующему лету, глядишь, и сюда правнучку заберу, а?

Аленка улыбается вместе с дедом Шурой и гадает, как Юля назовет дочку. Вот бы Луизой. Аленка начала читать «Всадника без головы» и теперь мечтает скорее вырасти и родить дочку по имени Луиза.

– Обещала к обеду быть. – Дед Шура снова выходит на дорогу.

От солнца на небе осталась только розовая полоска.

– Картошка остыла. – Дед Шура поворачивается и смотрит в обратную сторону, к речке, как будто оттуда тоже может появиться Юлька.

– Тебя небось уже бабушка заждалась? – спрашивает дед Шура Аленку, и Аленка кивает.

– Беги домой, да и я уже пойду, – говорит дед Шура и остается сидеть на скамейке.

Домой Аленка идет медленно, оглядывается. Дед Шура на дорогу больше не глядит; он смотрит на землю и на Аленкину пирамидку. Когда Аленка доходит до дома, деда Шуры на скамейке уже нет.

Аленка берется за ручку калитки, переступает порог, и появляется звук – чужой, незнакомый. Аленка выбегает на дорогу. Из-за поворота выезжает машина – длинная, блестящая. Машина медленно едет по улице, притормаживая у каждого дома.

– Улица Казановка, дом номер семь! – кричит Аленка, и машина проезжает мимо. Мимо Аленкиного дома, мимо Варькиного, мимо дома бабы Анюты и дома бабы Наты.

На Казановке, у дома номер семь, радостным маяком светится пирамидка.

Жизнь проходит

Медный говорит «обожди» вместо «подожди» и «благодарствую» вместо «спасибо». Бабушку Соню Медный называет Софией и точит для нее косу, которую она и сама точить умеет. «Что бы я, Миша, без тебя делала», – вздыхает всякий раз бабушка Соня.

На Мишу Медный не похож. Аленке Миша представляется высоким и толстым. Медный – низкий и худой. «Жаль, покосить не могу», – говорит Медный и трет левой рукой переносицу. Правой руки у Медного нет. «Врачи оттяпали!» Про недостающую руку Медный сообщает всегда нарочито радостно – как будто врачи совершили с его правой рукой какой-то цирковой трюк. Бабушка Соня качает головой и поправляет Медному рукав пиджака – тот, где раньше была правая рука. Медный морщится и смешно шевелит носом.

– Дочитал я вчера, София, неожиданную книгу, – говорит Медный и откусывает кусок преснака. Преснаки у бабушки получаются красивого рыжего цвета. Бабушка Соня и Медный чаевничают. Аленка уже легла в кровать, но еще не спит – смотрит, как луна раскачивается на занавеске, и ждет, когда бабушка спросит, что за книгу прочитал Медный. Аленка тоже недавно прочитала неожиданную книгу. Книга была большая, в черной обложке, и называлась «Сказки В. Гауфа». Оказалось, что В. Гауф написал настолько страшные сказки, что Аленка целую неделю боялась ночью открывать глаза.

– Что тебе в тех книгах, Миша? – спрашивает бабушка Соня.

– Жизнь, – отвечает Медный, – настоящая жизнь, София.

– Какая же она настоящая? – сомневается бабушка Соня, и Аленка даже с закрытыми глазами видит, как бабушка поправляет на плечах темный платок с синими цветами. Бабушка Соня всегда чаевничает с Медным в этом платке.

– Выдуманная жизнь в твоих книгах, Миша, – говорит бабушка.

– А выдумали-то ее настоящие люди, такие, как мы с тобой, София.

– Скажешь тоже – такие…

Медный и бабушка Соня молчат. Аленка трогает стену. Она знает каждую букву, каждое слово над своей кроватью. Когда-то эти слова, плотно прижатые друг к другу, накрепко перевязанные веревками, пылились на чердаке. Потом их принесли в дом и наклеили на стену. Когда поднимаешь над подушкой руку, натыкаешься на грецкие орехи. «Если у вас есть грецкие орехи», – написано в углу над подушкой. То, что следует делать тому, у кого есть грецкие орехи, на стену не попало – ушло на растопку. На орехи наползает товарищ Сидоров. «Что-то не нравитесь вы мне сегодня, товарищ Сидоров», – наклеено сверху и немного наискосок над грецкими орехами. Самое интересное – под потолком. Чтобы прочитать, надо встать на кровати почти в полный рост. Аленка не встает, лежит с закрытыми глазами. Под потолком – привлекательная блондинка 48 лет. Объявление поместилось на стену полностью. «Любовь к песне, искусству характерны для привлекательной блондинки 48 лет (рост 158 см), живущей с мамой в однокомнатной квартире, но это не мешает ее увлечению вязанием, кулинарией, что должно быть оценено будущим супругом, желательно мужественной профессии».

Сорок восемь лет – это меньше, чем бабушке, и больше, чем маме. Когда Аленка думает про блондинку, живущую в однокомнатной квартире, она видит кудрявую куклу дачницы Нади. Надя – Аленкина ровесница, в Заречье приезжает только летом. Вместе с Надей приезжает Эмма – Надина бабушка, которую никто бабушкой не называет. У Эммы и Нади есть собака колли. Она хоть и большая, но похожа на игрушечную. У блондинки наверняка тоже есть собака, хоть она и не рассказала про нее в объявлении. Собака блондинки – маленькая, белая и тоже кудрявая. По вечерам блондинка прогуливается под руку с мужественным супругом. Супруг в военной форме, блондинка в шляпе, украшенной розами, а у белой кудрявой собаки ошейник с бантиком. Блондинка говорит про искусство и кулинарию, а супруг смотрит на нее так, что сразу понятно, как сильно он ее ценит.

– А я в ближней комнате обои переклеил, – сообщает Медный.

Аленка открывает глаза и перестает думать о кудрявой блондинке.

– У тебя там Нина под образами. – Бабушка встает, ставит на плиту чайник.

– Я и в дальней переклею. – Медный говорит громко, тем же нарочито-радостным голосом, каким обычно объявляет о потерянной руке.

– Тихо ты, дите разбудишь!

Бабушка Соня делает вид, что сердится, но сразу понятно, что она не сердится, а боится. Бабушка Соня боится Нину – красивую, строгую, с высокой прической и ярко-розовыми губами. Нина, пока не умерла, была женой Медного. Умерла Нина мгновенно. На черном Нинином памятнике (третий слева от кладбищенской калитки) так и написано: «Из жизни ты ушла мгновенно, но будешь ты со мной всегда». Над надписью Нинина фотография – такая же, как в ближней комнате под образами.