Дом, которого нет
Шрифт:
Новый магазин
Он увидел ее в очереди к банкомату. Сначала – гладкую, блестящую, как только что вылупившийся из кожуры каштан, высоко поднятую голову. Потом – узкое тело, слегка прикрытое красным пальто. Увидел, и в сотый, в тысячный раз удивился ее красоте. Он хотел тут же, перескакивая через две ступеньки, сбежать с крыльца магазина, подойти к ней сбоку и дотронуться носом до ее уха. Но она была не одна. Рядом стоял ее хозяин. А как хозяин самой красивой на свете таксы относится к трехлапым бездомным дворнягам, он не знал. И как она поведет себя в присутствии хозяина, он тоже не знал. Поэтому просто сошел с крыльца, сделал шаг в ее сторону, сел и перестал дышать.
Она стояла абсолютно неподвижно и смотрела перед собой. Когда он увидел ее в первый раз, она точно так же стояла и точно так же смотрела. И это ее сразу же отличало от других собак, которые ждали около магазина своих хозяев. Другие собаки нервно шагали по крыльцу, бросались под
Он не сразу решился к ней подойти. А когда решился, не придумал ничего другого, как положить к ее ногам сосиску. Сосиска была самая мясная. Это он знал точно. Такие сосиски покупала для него девушка с круглым лицом и улыбкой, за которой ничего другого на лице видно не было. Девушка всегда сначала доставала сосиску из тягучей, нежующейся пленки, и только потом отдавала ему. И никогда не говорила: «Бедненький! Как ему бегается на трех лапах?» На трех лапах ему бегалось хорошо. Так же хорошо, как когда-то на четырех. После того, как у него стало на одну лапу меньше, он понял, что от количества лап ничего не зависит. Как ничего не зависит от высоты холки, формы ушей и длины хвоста. Все зависит от того – зима сейчас или лето, люди из магазина выходят радостные или хмурые, парами или поодиночке. Когда день хмурых одиноких людей, на ужин можно не рассчитывать. А в день веселых пар случается не только ужин, но еще и завтрак.
После того как он встретил ее, все стало зависеть от того, пришла она или нет. И она приходила. Сосиски не брала. Но однажды согласилась зайти к нему в гости – в холостяцкий лаз под крыльцом. Он очень волновался, потому что не знал, чем ее угощать. На лежанке нашелся сухарик с обманчивым запахом колбасы. Он протянул его ей, уверенный, что она отвергнет. Но она осторожно понюхала, аккуратно надкусила маленьким белым зубом и принялась хрустеть. И столько радости было в ее хрусте, что он вдруг ощутил себя сильным, не просто сильным – могущественным. Он представил, как они вместе, бок о бок, идут по улице, останавливаются у витрины киоска, за которой – косточки, похожие на нарядные бантики, с запахами разного мяса. Она подходит к витрине и смотрит на него – ласково и просительно.
Они встречались одну зиму, одну весну и одно лето. А когда наступила осень, она исчезла. Ни она, ни ее хозяин больше не приходили к магазину. Где она живет, он не знал. Она запрещала себя провожать.
Сначала он ждал. И это помогало ему проживать день и пережидать ночь. Но ждать становилось все тяжелее и тяжелее. Он пробовал в других видеть ее. Но другие не умели так молчать.
Хозяин отошел от банкомата и пошел в обратную от магазина сторону. Она пошла за ним, но вдруг на секунду остановилась и быстро обернулась. Он тут же вскочил на лапы. Она легонько кивнула и пошла дальше. Он пошел за ней, жадно нюхая воздух, который пропитался чем-то особенным – холодящим и одновременно согревающим. Они прошли мимо детской площадки, перешли через дорогу, полную машин. Там он на мгновение упустил ее из вида, и от этого вдруг потерял равновесие – впервые с тех пор, как оказался на трех лапах. Он закрыл глаза, снова открыл, увидел сначала ее хозяина – далеко впереди, а потом и ее. Она стояла к нему спиной, но он понял – она ждала его. Все вместе они свернули на соседнюю улицу и остановились у нового, недавно открывшегося магазина.
Хозяин зашел внутрь. Она остановилась у крыльца. Он пробежался по шершавым, еще не покрашенным ступенькам, заглянул под крыльцо. «Сегодня перетащу лежанку», – решил он и подошел к ней. Она впервые дотронулась ухом до его носа.
Однажды в коммуналке
Эта история произошла в обычной питерской коммуналке. Наверное, так можно было бы начать этот рассказ, но это было бы нечестно. Потому что ничего обычного ни в Питере, ни в коммуналке не было. Во всяком случае, для меня. Комната с лепниной на потолке и окном с широким подоконником была вторым жилищем в моей жизни. Двадцать три года до этого я жила с родителями в частном доме с большим двором, маленьким садом и высоким забором. Мои знания о соседях ограничивались звуками из соседних дворов. По ним моя фантазия рисовала образы людей, живущих по соседству. Это было увлекательно и удобно. Став студенткой факультета психологии, я придумывала соседям диагнозы, следила за симптоматикой и прописывала схемы лечения.
В Питере соседи были настоящие. Самым близким был Андрюша. О нем я узнала еще до заселения. Андрюша был частью презентации квартиры хозяйкой – веселой женщиной в разноцветной шапке с кисточками, как у белки. У Андрюши были «золотые руки», а человек с такими руками в коммуналке жизненно необходим. С Андрюшей мы делили общий тамбур с холодильником. О моем появлении он, видимо, тоже узнал заранее, потому что уже при осмотре своей будущей комнаты на двери я обнаружила конфету с запиской «Привет, соседка!». Ну или он просто очень хотел, чтобы у него появилась соседка. Андрюша работал продавцом в «Буквоеде» и
пробовал быть писателем.Более далекой соседкой, через кухню, была Екатерина Григорьевна. Если доверять моим представлениям о возрасте бабушек, Екатерине Григорьевне было лет сто.
Герои истории, которую я хочу рассказать, были самыми далекими моими соседями – через кухню и санузел. Это была пара – Юра и Вика. Юра был музыкантом. И каждый день пил. Тихо. С каким-нибудь нешумным другом. Утром Юра выходил в кухню и после искреннего пожелания доброго утра интересовался:
– Мы вчера не сильно шумели?
– Не знаю, я не слышала, – обычно отвечала я. Юра при этом почему-то расстраивался. Взгляд его, который до этого светился каким-то радостным предвкушением, сразу потухал. Юра опускал голову и поворачивался к выходу. Расстраивать Юру в планы моих утренних кофепитий не входило, поэтому я тут же добавляла:
– Но я-то и домой пришла только к часу.
– Да? А мы как раз в двенадцать разошлись! – тут же оживлялся Юра.
Если я, к примеру, говорила, что пришла к двенадцати, оказывалось, что Юра с другом разошлись в одиннадцать.
У Вики были длинные, очень прямые и очень черные волосы и ресницы, полностью закрывающие глаза. Вика была ответственной за чистоту ванны. А если быть более точной – Вика назначила себя ответственной за чистоту ванны. И никому от этой ответственности было не деться – ни ванне, ни нам. Где Вика брала чистящее средство с запахом свежехлорированного общественного туалета, было загадкой. Мне казалось, что его перестали производить еще в моем детстве. Может, она запаслась им впрок? Как бы там ни было, но о том, что у ванны банный день, не узнать было невозможно. Первым признаком был запах, который из носа быстро перебирался в глаза. Вторым – звук. По коммуналке разносился такой оглушительный скрежет, что первой мыслью было броситься старенькой ванне на выручку. Услышав этот звук впервые, я не на шутку забеспокоилась за состояние покрытия нашего общего помывочного места. Андрюша с моим беспокойством согласился, но сказал, что с этим ничего не поделаешь.
– Если женщина что-то серьезно задумала, ее ничто не остановит, – изрек потенциальный писатель.
– А что задумала Вика? – спросила я.
– Стереть ванну дотла, – удивился Андрюша моей недогадливости.
А я подумала, что между Юриным тихим пьянством и Викиным неистовством в отношении ванны существует какая-то связь.
Вообще Вика была самой удивительной из всех знакомых мне женщин. В ней было много того, чего до этого я не знала или, по крайней мере, не видела вблизи. Например, профессия. Конечно, теоретически я знала, что есть женщины – водители троллейбусов. Я даже видела, как они ставят на место упавшие троллейбусные рога, но все-таки для меня это были скорее временно ожившие картинки, нежели настоящие люди. А Вика работала водителем троллейбуса. Но это в ней было еще не самым удивительным. Вика регулярно ездила в командировки. Категорично, почти до недоброжелательности, необщительная Вика о командировках сообщала всем – Андрюше, Екатерине Григорьевне, мне. Андрюша обычно в ответ рассеянно кивал (не уверена, что он вслушивался, о чем речь), Екатерина Григорьевна советовала держать деньги всегда при себе – мало ли какие соседи попадутся в поезде, а я… Я очень хотела спросить, в какие командировки посылают водителей троллейбусов. Обмен опытом? Повышение квалификации? Но не спрашивала. Потому что Викина общительность ограничивалась только этим сообщением. Да и мое любопытство постепенно стиралось занятостью на курсах, первыми опытами в психологической практике, четырехлетней девочкой Ниной, в семье которой я подрабатывала няней, и, конечно, самим Питером.
Я ни разу не была в Питере до переезда, но к встрече с городом оказалась готова на «отлично». Если на твоей книжной полке читаные-перечитаные Пушкин, Гоголь, Достоевский, Ахматова, Мандельштам, Бродский, можно быть уверенным, что, оказавшись в Питере в первый раз, ты обязательно поймаешь это ощущение: «По-моему, я здесь уже был». Ну и следом: «Так это же мой город!»
История, благодаря которой родился этот рассказ, произошла в тот момент, когда в мой город пришла весна. На дорогах еще лежали глыбы как будто забывшего растаять снега, но питерские бабушки уже успели переобуться в туфли. В какие-то старые туфли из юности, из того времени, когда существуют только две поры года – весна и лето, решил переобуться и мой сосед Юра. Но об этом я узнала позже. А в тот вечер я просто пришла домой раньше обычного. К девочке Нине приехала бабушка из Иркутска, и у меня появился незапланированный выходной. Я зашла на кухню, чтобы включить чайник, и увидела Юру. Он сидел один. На мой «добрый вечер» ответил не сразу. И совсем не так, как я ожидала.
– Она ушла, а я ничего не понял, – сказал Юра.
– Кто ушел?
– Вика.
– Она же уехала в командировку.
– Она сегодня вернулась. И ушла.
– Куда?
– Я не знаю.
Свое «не знаю» Юра произнес так, как будто я задала вопрос, над которым ученые бьются столетиями, и непонятно, с чего я решила, что он, Юра, может знать ответ.
– Она сказала, что не злится на меня и было бы лучше, если бы я сообщил ей об этом раньше.
– О чем? – спросила я и снова услышала: «Не знаю».