Дом на цилиндрах

«Ты понимаешь? Смерть всех этих людей — лишь малая часть огромного Зла…» — сначала мне показалось, что злобное лицо начало кудахтать и глумиться, но потом я явственно увидел на нём гримасу боли и растекающиеся слёзы. Теперь оно чем-то напоминало старые фотографии матерей, которые ждали сына с войны и, получив похоронку, просто стояли, сжимая её в руках, и всем своим образом олицетворяли страх, боль, разочарование, злость, смятение и обрушившиеся надежды, без которых дальнейшая жизнь не имела никакого смысла.

«Поговори с ними в последний раз и скажи всё, что не успел перед смертью каждого!» — опять зазвучал мужской голос, на этот раз властный и непоколебимый.

Видение растаяло, оставив только смотрящих на меня покойных. Казалось, они с нетерпением ждали любое моё слово и готовы были находиться в этом состоянии вечно. Возможно, это как-то удерживало их теперь от того, чтобы полностью покинуть своё тело и Землю, чего им страстно не хотелось. И я вполне мог их понять, ведь впереди ждала неизвестность и нечто совершенно новое. Или всего лишь то, что было на время позабыто в телесной оболочке и вновь начинало в них пробуждаться? Естественное, неумирающее и обречённое на вечность…

Потом я подумал о том, что мне, в реальности или нет, предоставляется совершенно уникальный шанс, чтобы ещё немного пообщаться с теми, кого нет. Сколько раз на похоронах мне приходилось слышать вздохи родственников и друзей покойного: «Так толком и не успели с ним попрощаться» или «Мы в последнее время так мало говорили и не успели сказать друг другу самого главного». И вот у меня есть такая возможность уже сейчас. Несомненно, короткая, но это гораздо лучше, чем ничего.

— Хельман… — хрипло сказал я, и он встрепенулся. — Ты превратил последнее время для меня в сущий ад, но и позволил очень многое переосмыслить. Признаюсь честно, при всей моей ненависти к тебе, которая сейчас, собственно, потеряла всякий смысл, ты, как ни странно, многое стал для меня значить. Твоя жестокость не имеет никакого оправдания, кроме необходимости выполнения чужих приказов и, вполне возможно, столкнись мы при совсем других обстоятельствах, между нами могло завязаться нечто вроде дружбы.

— Спасибо!

— И вот ещё что, сейчас я начинаю оценивать твой чёрный юмор, сопровождающий наши встречи и, думаю, мы точно спелись бы, не будь ты таким сумасшедшим. А теперь уходи туда, где мёртвому маньяку самое место!

Хельман дёрнулся, растерянно оглянулся и тут его крест начал расширяться, переливаясь всеми цветами радуги и постепенно оплетать эфемерное тело. Затем всё стало сжиматься, превращаясь во всё меньшую точку и, подскочив в воздухе, она, блеснув, упала на волосы тёмного образа раскиданных волос Виолетты, смешавшись с драгоценными камнями и неотличимая теперь от них.

— Аня! У тебя я хотел попросить прощения за то, что позволил втянуть в свои проблемы. Здесь целиком моя вина и мне, скорее всего, нет оправдания.

— Нет, это ты меня прости за Валеру, ведь с него всё и началось… — Призрачная фигура жены друга встала, нагнулась и, упав на руки, аккуратно дотронулась крестиком до пола. — Вот так вот, я всё-таки это сделала, только, поднявшись, увлеку его за собой. Легко надеть, непросто снять.

— Что бы там это ни значило, я всегда буду тебя помнить и чтить память. Сначала я тебя, признаться честно, недолюбливал, впрочем, как и практически все остальные, но за сутки, проведённый вместе, открыл много такого, что перечёркивает предыдущие выводы и заставляет меня стыдиться.

— Может быть, каждый из нас оказался хорош в своём роде? — Аня стала совсем грустной и аккуратно поднялась. — Вот и всё?

— Да, тебе, несомненно, пора. В добрый путь, желаю удачи!

— Спасибо…

Вокруг неё разнёсся призрачный голос, крест на голове качнулся в последний раз и, кажется, сделавшись неожиданно очень горячим, начал быстро проходить насквозь, плавя синеватую призрачную плоть и превращая её в дымку. Постепенно он сам терял свои очертания, превращаясь в ещё один маленький бриллиант, с едва различимым стуком упавший в коробочку хозяина, из которой я продолжал упоительно черпать и сыпать камни.

— Виолетта! — мой голос дрожал и, несмотря на то что я очень многое хотел сказать этой девочке, которую успел полюбить всей душой, нужные слова не находились и поймать, чётко выразить свою мысль, казалось, мне было попросту не по силам. — Ты знаешь, я стал относиться к тебе как к дочке, которой у меня никогда не было. И если бы не этот злополучный выстрел и Хельман, мы вполне могли бы начать строить жизнь вместе. Мне очень жаль, что из этого ничего теперь не получится и, наверное, я буду сожалеть о потере тебя даже больше, чем об остальных, моих давних друзьях.

— А я, как тебя увидела, так и решила: это мой папа, которого мне пришлось так долго разыскивать, но зато теперь он обо всём позаботится и никуда-никуда не отпустит.

— Мне очень приятно такое слышать…

— Обещай мне одну вещь!

— Всё, что пожелаешь.

— Если ты попадёшь когда-нибудь в Диснейленд, пожми руку Микки-Маусу. Знаешь, я видела с ним несколько мультфильмов и фотографию, где он пожимает руку какому-то нарядному мальчику. Сделаешь это для меня?

— Ну конечно…

— И скажешь, что одна маленькая девочка очень хотела сделать это сама, но не смогла?

— Да!

Я на мгновение зажмурился, а когда открыл глаза, то, кажется, ребёнок стал ещё более материальным.

— Мне так не хотелось умирать. Столько всего ждало впереди, я надеялась, и вот всё закончилось!

— Я знаю, милая. Мне очень жаль, но ты сама всё теперь понимаешь, пожалуй, лучше меня…

— До свидания. Не сомневаюсь, что мы когда-нибудь обязательно с тобой встретимся. Знаешь, одна женщина в детском доме заставляла нас молиться перед сном и даже ставить кукол на колени у кровати. Мы называли это коленной экзекуцией. Так вот, я помню кое-что из её рассказов об ангелах и картинку какой-то девочки в белом с крылышками. И если всё это правда, в чём я сейчас, честно говоря, очень сомневаюсь, то мне хотелось бы стать твоим ангелом-хранителем и, если такое возможно, помочь и позаботиться. Вспоминай обо мне, пожалуйста, почаще, и я обязательно сделаю всё, чтобы тебе было хорошо!

Виолетта приподнялась, встала на цыпочки и, вытянув вперёд руки, стала махать ладошками, быстро удаляясь, уменьшаясь в размерах и в то же время оставаясь на месте. В конце концов она превратилась в крохотный мигающий крестик, который в следующий момент покатился по полу, чудом миновал зияющие дыры решётки и остановился на самом кончике растрёпанного волоса лежащей рядом со мной девочки в виде сверкнувшего бриллианта. Наступила тишина, а потом мрачный надтреснутый голос спросил:

— А я?

— Что ты? Думаю, ничего не оправдывает совершённых тобой злодеяний по отношению ко всем этим людям. Я, получается, остался практически самым непострадавшим, и поэтому твой гениальный план оказался, по сути, не годным ни к чёрту!

— Нет, это не так. У них погибло всего лишь тело, а у тебя, как и у меня, теперь искалечена душа! — выдохнул хозяин и заложил руки за спину, став чем-то похожим на школьного учителя. — Надеюсь, с этими деньгами ты сможешь когда-нибудь сделать хоть что-то реальное против этой чумы. Я не смог. Знаешь почему? Да потому что, как бы ни относился к своим родителям, это, пожалуй, было бы самым большим предательством памяти о них, чего я никогда, что бы ты там обо мне ни думал, не совершил бы. Но ты теперь многое знаешь и не отягощён чем-то подобным, да и наша похожесть, наверное, если кому и позволит здесь продвинуться, то только тебе…