Дом на городской окраине

— Мы играем в школу, папочка, — объявила Маня.

— Это хорошо… но разве в школе бегают и скачут?

— Сейчас у нас урок физры, — объяснил Иржи.

— Не физра, а физкультура, — поправил отец, — когда уж вы научитесь правильно говорить?

Михелуп вошел в дом и отыскал жену. Пани Михелупова была на кухне, вместе с хозяйкой резала лапшу. Обе женщины взволнованно, со страстью обменивались сведениями о способах хранения брусники.

— Посмотрела бы ты, как чудесно играют дети, — сказал Михелуп. — Я долго не мог оторвать глаз…

— Мой муж хотел бы убрать бревна, — сказала M"utterchen в пенсне, — но я не позволила. Пока дети здесь, пускай бревна остаются на дворе.

— Они бы целый день с них не слезали, — пожаловалась пани Михелупова, — обедать не дозовешься. Всякий раз за ними гоняйся…

— Что поделаешь, — возразила дама в пенсне, — дети есть дети. Уж я-то знаю.

Бухгалтер с минуту постоял, но, увидев, что женщины не обращают на него внимания, вышел во двор. Вспомнилась ему торговка, и он помрачнел.

— Какое несчастье, — думал он, — единственный сын, а теперь у нее нет никого… Что там она еще говорила? Хоть умри, не вспомню…

Он заглянул в хлев: оттуда пахнуло теплом, духотой; жующая корова уставилась на него блестящим глазом. Хотел погладить козла, но животное воинственно склонило голову.

— Ишь ты! — испугался Михелуп.

«Неплохое у них хозяйство. Корова, коза и козел, гуси, кролики, куры… Сколько примерно доходу дает такое хозяйство? И от дачников прибыль. Хорошо тут живут люди…»

Он остановился возле хозяина, тащившего тачку с люцерной. Начал его расспрашивать. Какой будет нынче урожай? Много ли он выручает за полевые культуры?

Но жилистый человек с вислыми усами только бормотал свое «каля-маля»; бухгалтер с минуту терпеливо вслушивался в эти звуки, да так ничего и не понял.

«Что я хотел?.. Ага, торговка… сын у нее умер, да, о чем бишь она еще говорила? Нет, голова моя, и правда, уже ни к черту не годится… Все обвешивает и обвешивает… Никогда не взвесит как положено, но фрукты у нее хорошие…»

18

Договорились, что после обеда все отправятся на прогулку. Бухгалтер остановился под окнами виллы «Эльфрида» и посвистел. Из виллы вышел коммивояжер, зевнул и, прищурившись, глянул в небо.

— Как погодка?

Михелуп заверил, что погода вполне сносная. Почесываясь, коммивояжер снова с подвыванием зевнул и зашаркал в дом. Оттуда послышался крик:

— Мальвина!

Через некоторое время на балкон вышла пани Кафкова. И тоже стала изучать небо:

— Не испортится ли погода?

— Не бойтесь, не испортится! — успокоил ее бухгалтер.

Пани Кафкова заверила их, что через минуту будет внизу.

Они проваландались перед домом довольно долго, бухгалтер тросточкой терпеливо писал на песке какие-то цифры. По улице прогуливались длинноногие загорелые девицы в коротких штанишках, с обнаженными плечами и животами; брови у них были выбриты и подрисованы тушью; карминовые губы — что нарезанный арбуз; грудь прикрыта пестрой косынкой.

Пани Михелупова поглядела вслед весело щебечущим девицам и печально подумала: «А у меня нет ни одного нового наряда».

Бухгалтер тоже оглянулся вслед длинноногим девицам и сказал себе: «Девочки тут недурны. Будь я свободен, я бы еще покуролесил…»

А вслух произнес:

— Надо бы и тебе приобрести что-нибудь в этом роде. Фигура у тебя не хуже, чем у всякой. Ты бы не одну молоденькую переплюнула.

— Где уж мне! — смутилась супруга. — Да я бы это и не надела. Какая уж ни есть… а рядиться во что попало не стану…

Дети расстраивались, что отец заставил их бросить интересную игру на бревнах и принять участие в семейной прогулке. Гимназист хмурился, а Маня хныкала.

— Прекрати, — рассердилась мать, — или мы больше никогда тебя с собой не возьмем!

Наконец коммивояжер, мрачный и сонный, вышел из дому. Неприязненно глянул на небо, где сияло жаркое солнце, и высказал мнение, что погода портится. Вслед за ним появилась пани Кафкова с пледом через руку:

— Надеюсь, мы не вымокнем?

— Не волнуйтесь, — успокаивал ее бухгалтер, — в газетах писали: погода без изменений…

— Что там газеты… — проворчал Кафка.

Подняв трость, Михелуп дал знак: двигаемся. Но коммивояжер задержал его. Нужно еще подождать родственников. Они собирались принять участие в прогулке.

Прошло немало томительных минут, коммивояжер почесывал спину и мрачно зевал, бухгалтер рисовал на песке орнаменты, дамы беседовали. Наконец они увидели, как из соседнего домика выходят три дамы, три сестры, три кузины коммивояжера Кафки, — все могучего телосложения, у всех прически убраны под сетку, все с большими, похожими на коровье вымя, сумками.

Три кузины — Эма, Гедвика и Ида — шли гуськом; вслед за ними появились трое маленьких мужчин — плосконогих, с клетчатыми пледами через руку, с красными, точно обмороженными лицами, три зятя: Леопольд, Гуго и Рихард. Клубок родственников стал постепенно распутываться.

Начались приветствия и представления. Бухгалтер с удовольствием оглядывал толпу, радуясь: «Вот нас сколько!»

Двинулись, бороздя дорогу, точно паровой каток. А из дверей домиков, несущих на фронтонах женские имена, выходили все новые и новые родственники; прибавлялось глазастых, крикливых и невоспитанных детишек. Толпа росла, заполняя улицу. Под конец к ним еще присоединилась и пани Гайкова, ведущая под руку своего розового, улыбающегося мужа.

Бухгалтер радовался, он любил большое и шумное общество. Взяв на себя командирские обязанности, он заботился, чтобы толпа не расползалась. Но нелегко было подчинить всю эту ораву родственников походному строю. У кузины развязался шнурок, зять Леопольд склонился к ее ботинку. Гуго остановился, чтобы поддержать жену, высыпающую из туфли песок. Ида вдруг вспомнила, что забыла запереть шкаф, пришлось Рихарду вернуться, а общество было вынуждено ждать. Дамы пустились в волнующую беседу о ценах на продукты, о детях и о прислуге. Они уже забыли обо всем на свете, остановились посреди дороги и энергично жестикулируют.

— Дорогие мои, вы идете слишком быстро! — сетуют кузины. И Михелуп, обежав толпу, командует, призывает к порядку.

Общество перешло через железнодорожную колею и направляется к лесу. Навстречу походным строем движется толпа туристов. Женщины с узлами светлых волос, с четырехугольными лицами и обнаженными икрами. Коротконогие мускулистые мужчины со строгими лицами. Они сгибаются под тяжестью рюкзаков, увенчанных свернутыми плащами. Все покрасневшие, усталые, поднимающие пыль тяжелыми туристскими башмаками. Во главе этой толпы шагает господин в пенсне, с бритой головой, украшенной на темени черным чубом. На шее у него раскачивается бинокль, через плечо висят карта в целлулоидном планшете и фотоаппарат.