Дом образцового содержания

– Чапайкин Глеб Иваныч, пенсионер по возрасту.

После этого особо долго Стефан задерживаться у генерала не стал. В двух словах поведал о том, что узнал, как и прочие жильцы, о беде соседа, включил нужную связь, пробил по своим каналам, донеся до тех важность и особую подлость совершенного преступления, и негодяев в два счета нашли. Сыскари сработали из органов или же кто прочий, об этом умолчал. Да Чапайкин и спрашивать не стал – догадался, что высоко поднялся по наступившим временам бывший его обидчик и осведомитель, а ныне сосед. И это означало, что или одни, или другие вовлеченные Гусаром в генералову историю мастера своего дела потрудились на совесть, согласно полученной директиве. А такое человеческое качество у генерала всегда вызывало уважение.

А два месяца спустя, после того как история беды и радости генерала Чапайкина стала потихоньку растворяться в числе других забот, Роза Марковна Мирская оказалась на Ваганьковском кладбище. Там и встретилась «случайно» со Стефаном Томским, который и уважение неожиданное проявил, и до дому их с Таней Кульковой подбросил, и до квартиры самой велел водителю проводить. Тот и проводил – вежливый такой, обходительный. Не забыл и дверь взглядом окинуть, отметив между делом качество и надежность защитных дверных причиндалов, о чем и доложился главному, вернувшись к машине.

Что же касается самой встречи у могилы Семена Львовича, то собственной причины быть на кладбище у Стефана в тот день не было. И встреча эта его с Мирской, разумеется, случайной не была. Вообще-то кладбища он ненавидел. Оттого, наверное, подумалось ему как-то, что нет на земле такого кладбища, куда ему было б за чем пойти. Или к кому. Он даже немного позавидовал Розе Марковне, когда, проследив от самых ворот, обнаружил ее, горестно замершую под мелким осенним дождем у могилы любимых людей. С этой точки и решил начать знакомство, под ваганьковскую тихость и печальную дату.

Долго прикидывал, как знакомство с ней лучше завязать, и придумал в итоге, с чего начать самый первый разговор. Позвонить для начала решил вдове создателя такого прекрасного дома, являющего собой яркий образец стиля русский модерн начала века, представиться в качестве нового соседа, преподнести пару уместных комплиментов, посетовать, что такой шедевр давно не ремонтирован, ни сам фасад, ни внутренняя отделка лестниц, подъездов и этажей, а заодно поинтересоваться, не знает ли случайно вдова, какие межэтажные перекрытия применены в доме, деревянные, смешанные или же бетонные, поскольку затевает капитальный ремонт квартиры, но прежде хотел бы знать, с чем предстоит иметь дело. А дальше зацепиться за ответ.

С этим и набрал номер Мирских. Ответил молодой голос, юношеский, быстрый и не слишком вежливый. Сказал, нет ее, уехала недавно на Ваганьковское кладбище, когда будет, не знает. И дал отбой.

Этой информации хватило, чтобы сменить тактику, поменяв сомнительный заход про русский модерн на вполне органичный – случайную встречу подле знакомой фамилии. Тут же собрался и пулей на Ваганьково. Дальше – известно.

А еще через неделю, пока у Мирской не улеглось впечатление от первой встречи с любопытным ей человеком, снова позвонил по известному номеру и сказал:

– Здравствуйте, милая Роза Марковна, это Стефан.

Та обрадовалась вполне по-настоящему, помнила отчетливо про явление соседа на могиле.

– Здравствуйте, голубчик, очень рада слышать ваш голос.

И тогда Стефан решил, что теперь самое время укрепить будущую дружбу. И он тогда поинтересовался, словно принял прошлые слова Розы Марковны всерьез:

– Роза Марковна, а приглашение на пирог ваше все еще в силе?

– Ну конечно, Стефан, – искренне убедила его Мирская, – очень рада буду, если заглянете к старухе. Пирог закончился вчера еще, но лакэх остался. И немного ушек имановых, кстати. Пробовали?

Стефан явился с шампанским крымского завода «Новый Свет», самым лучшим из всех честных. Протянул и решительно объяснил:

– Хочу, чтобы у вас сегодня получился праздник, Роза Марковна. Есть повод.

А сам глазами по стенам провел, очень быстро и очень по касательной. Но и так не заметить было невозможно. Уже в прихожей понял, что все на месте, все они, каких живьем не видал, но по описанию представлял себе их именно такими, какими и высвечивались они со стен слева и справа от лестницы, ведущей наверх. Все они: и по тому перечню, старому, и по недавнему, восстановленному памятью.

Кокетничать старуха не стала, бутыль протянутую перехватила двумя руками и поинтересовалась в свою очередь:

– Какой повод, голубчик?

– Дадите ушек, – улыбнулся Стефан, – скажу.

– Тогда пошли, – пригласила она его в гостиную, – они уже там. И лакэх.

И снова все, как всегда: сервировка, твердый крахмал, щипчики, кусковой сахар, мельхиор, серебро, оборка по краю чистейшей скатерти.

– Вот. – После первого же чайного глотка Стефан достал из кармана золотую луковицу Семена Львовича и положил перед Мирской на стол. – Вы знаете, что это ваше, Роза Марковна, и я тоже знаю. Как бы раньше ни сложились обстоятельства, кому бы и как ни достались часы эти разными путями, теперь это не важно. Это вещь именная. Именная, как… как оружие наградное, к примеру. Это память ваша о муже, и поэтому часы должны быть у вас. Навсегда. Я так решил, и я их принес. – Мирская дернулась к часам, взяла в руки, открыла, глянула на циферблат. Откуда-то из самой сердцевины золотого корпуса потекла знакомая мелодия, такая же далекая, как и близкая. Глаза ее затуманились и намокли. Она открыла было рот, чтобы протестовать, но жестом своим Стефан опередил хозяйку дома, прижав ее морщинистую руку к скатерти.

– Не нужно, Роза Марковна, – убедительно сказал он и сам уже протестующе поднял руку, – это лишнее. Все, что вы сейчас скажете, я заранее не принимаю. Я от этого не обеднею, уверяю вас. А для вас, – он как бы слегка смутился, – для вас это, быть может, лишний год-другой жизни. Я все равно новые уже себе приобрел. – Приподняв рукав, он продемонстрировал левое запястье. – Тоже неплохие, хотя не голландской работы – обычные, швейцарские и вполне современные. – Он улыбнулся и поднес часы к уху. – Видите? Идут.

И тогда Мирская поняла, что обратно часы он не возьмет, и решила далее не притворничать. Да и с радостью от такой неожиданности справиться удавалось с трудом.

– Спасибо, миленький, – тихо промолвила Роза Марковна и подтерла край глаза салфеткой. – Я вам никогда этого не забуду. И внуку об этом расскажу. И правнуку. И Митеньку попрошу своим детям про вас рассказать, о том, что бывают и такие благородные люди. – Она посмотрела на него материнским взглядом. – Такие, как вы, Стефан.

– Бог с вами, Роза Марковна, – успокоил вдову Томский. – Носите на здоровье или просто музыку слушайте, тоже приятно будет.

– Семочка… – прошептала Роза Марковна, не выпуская часы из рук.

На мгновение она словно провалилась куда-то в сторону и вдаль, в другое пространство, в иные времена, в прошлые бездонные глубины, отделенные от нее лишь вежливым благородным гостем и белоснежным обеденным столом с часами, от которых вместе с исходившим от механизма голландской работы негромким и благим звучанием проливалась на нее сама память, такая же тихая и нежная:

– Сема…

Начиная с этого визита Роза Марковна Мирская и Стефан Томский подружились. И подружились хорошо, славно, пристойно. Так, как бывает у разновозрастных, но симпатизирующих друг другу соседей в силу простых, но необъяснимых причин. Необъяснимых – за исключением тех, которые объяснялись несложно и без затей.