Дом обреченных

— Да, его так звали.

— Из госпиталя Гая?

— Да, а в чем дело?

Я не думала, что доктор Янг мог быть таким оживленным, таким отличным от своей обычной степенности. Его голубые глаза, обычно спокойные и утешающие, теперь вдруг стали яркими и живыми.

— Я знаком с Оливером Хэррадом еще с медицинской школы. Мы вместе работали в госпитале Гая некоторое время и много лет делили практику. Когда я уехал в Эдинбург работать в Королевском госпитале и заниматься некоторыми исследованиями, мы с Оливером обещали поддерживать контакт и часто писать друг другу. Но поскольку нас разделяли большие расстояния и каждый был вовлечен в серьезную работу, наша переписка сошла на нет, и по прошествию времени мы потеряли контакт друг с другом. Теперь уже десять лет прошло. — Доктор Янг рассеянно смотрел перед собой, его глаза были зафиксированы на чем-то, видном ему одному. — Оливер Хэррад, старый плут. Так, значит, он все еще в Гае…

— И он из тех людей, которых все любят, — пробормотала я.

Теперь доктор Янг вновь сфокусировал взгляд на мне, его глаза затуманивала ностальгия.

— Вы вдруг вернули меня к таким воспоминаниям. Это было так давно, а я так занят…

— Он делал все, что мог, для моей матушки. Я всегда буду благодарна ему.

Если доктор Янг с самого начала вызвал во мне чувство, будто он был близким, доверенным другом и знает меня годами, теперь он стал им даже в большей степени. Это его уникальное качество смотреть прямо на человека, словно проникая в его самые заветные мысли… Доктор Янг посмотрел на меня снова, и я догадалась, что, упомянув имя доктора Хэррада, я еще больше снискала его дружбу.

— Как странно, — философски заметил он, — что когда мы оставляем прошлое погребенным и забытым, одно слово вдруг возвращает его и делает таким осязаемым, словно все случилось только вчера. Оливер Хэррад и я были близкими друзьями в дни молодости, мы рвались вперед, мы думали, что сможем изменить вселенную. Потом мы стали разумнее, Оливер и я, и теперь довольствуемся, делая скорее небольшие шаги по стезе прогресса, а не скачки. Какое совпадение, что вы знакомы с моим старым другом Хэррадом.

— Я рада, сэр, — сказала я, с внезапной острой болью вспомнив, как всего несколько дней назад я боролась, совершая стремительный бросок, чтобы вернуть прошлое.

Когда доктор Янг собирался снова заговорить, раздался стук в дверь.

— Войдите. — В комнату осторожно заглядывала Гертруда, ее глаза перебегали с меня на доктора, потом снова на меня.

— Простите, мисс Лейла. Меня послала мадам Пембертон.

— Тетя Анна хочет видеть доктора Янга?

— Нет, мисс Лейла, меня послала не мадам Анна, а мадам Абигайль. Она сейчас с мистером Пембертоном и просит доктора присутствовать.

Мои брови поднялись в ответ на это заявление. Для бабушки Абигайль покинуть ее комнаты после стольких лет затворничества было невероятным событием. Это могло означать лишь одно…

— Дядя Генри! — Я вскочила.

В одно мгновение доктор Янг очутился рядом, его голос был мягким и успокаивающим.

— Я займусь им, вы не должны беспокоиться, постараюсь сделать все, что смогу.

Я с благодарностью пожала доктору Янгу руку.

— Благодарю вас, — прошептала я, сквозь слезы наблюдая, как он уходит с Гертрудой.

Снова пришлось ужинать в одиночестве. Бабушка Абигайль не допустила меня в комнату больного дяди. Лишь однажды я увидела ее, когда поздним вечером открыла дверь на звук шагов в коридоре, а она скользнула мимо меня с королевской грацией, совершенно неожиданной для ее разбитого артритом тела. Кузина Марта, с покрасневшими и припухлыми глазами, навестила меня, чтобы объявить об ухудшении состояния моего дяди, и я больше не видела ни Анну, ни Тео. Не видела я и Колина.

Следующий день был серым и холодным, ветер поднялся с новой силой, и небеса затянулись грозовыми тучами. Утром я обошла дом в беспокойстве и тревоге, но ни с кем не столкнулась. Единственным признаком активности, который я обнаружила, пока бродила по мрачным коридорам этого дома, неспособная нигде оставаться надолго, были звуки, доносившиеся из комнат бабушки Абигайль. Услыхав ее резкий голос, внезапно раздавшийся из-за тяжелых дверей, я на короткое время остановилась, поскольку думала, что она в комнате дяди Генри. Хотя ее голос был громким, слова были неразборчивы, чувствовалось, что она рассержена, но я не могла догадаться, почему. В следующий миг я услыхала слабое всхлипывание, также доносившееся из ее комнаты, плач, полный раскаяния, который, казалось, служил признаком того, что бабушка Абигайль сурово порицает кого-то. Рыдающей жертвой суровой критики бабушки могли быть тетя Анна, кузина Марта, Гертруда или одна из служанок. В смущении от своего невольного подслушивания я поспешила прочь.

Во второй половине дня я предприняла обычную прогулку, которую родственники теперь, без сомнений, воспринимали как мою привычку. Когда я вернулась, то обнаружила дом совершенно притихшим, и поспешила в свою комнату к уюту горящего камина и горячему чаю. Служанка подала мне ужин в восемь, а в девять, полностью измотанная ожиданием неизбежного, я заснула.

Было около полуночи, когда меня разбудили вопли.

Я очнулась от глубокого сна и уставилась в темноту. За моей дверью слышались шаги, чьи-то голоса и шорох одежды. Ко времени, когда по дому снова разнесся крик, я уже была на ногах и бросилась к двери. Не заботясь о своем внешнем виде, я метнулась в коридор, в то самое время, когда заспанная Марта появилась из своей комнаты. Сонным взглядом она огляделась, протирая глаза, и издала нечленораздельный звук. Я стояла на пороге, когда третий резкий крик прорвал ночь, он звучал знакомо. Это была тетя Анна. Я не теряла времени, задержавшись лишь для того, чтобы накинуть капот, бросилась по коридору, просовывая руки в рукава. Марта следовала за мной.

Дверь в комнату тети Анны и дяди Генри была приоткрыта, там никого не оказалось. Новые крики теперь вели меня прочь от нашего крыла дома к неиспользуемым этажам, где жили предыдущие поколения Пембертонов. У меня не было времени подумать, но я интуитивно почувствовала, что случилось, и помчалась в направлении криков.

Крики тети Анны привели меня этажом выше, на третий ярус дома, в крыло, где годами не было света. Впереди виднелось что-то, похожее на сверкающих мотыльков или светлячков, — венчики света, танцующие в воздухе. Это были огоньки свечей, которые несли те, кто шел по коридору впереди меня. Я поспешила за ними и обратила внимание на отвратительный запах плесени, спертый воздух, противную паутину. Мертвенное зловоние вызвали спазм в горле и кашель. Эти комнаты не использовались десятилетиями.

Я приблизилась к остальным и услышала голос Колина, который кричал: «Тетя Анна! Где вы?» Она ответила, но слова ее были неразборчивы. Мы заторопились, инстинктивно я придвинулась поближе к Колину и вошла в круг света его свечи. К моему удивлению, он был полностью одет, в то время как остальные — доктор Янг, Гертруда и я — в спешке завернулись в халаты. У всех нас в глазах был явный страх, не за себя, а перед зловещим предчувствием опасности. Колин не смотрел на меня, он проводил упорный поиск в каждой комнате, в каждом уголке с неистовой решимостью. Напряженный и собранный, Колин был лидером группы.

Мы вышли в узкий коридор, который примыкал к ступеням, ведущим в восточную башню, место, откуда мой дедушка сэр Джон выбросился десять лет назад. Именно отсюда неслись крики. Башня была довольно узкой, Колин приказал Гертруде оставаться внизу со свечами. Потом он схватил меня за руку, попросил доктора Янга тоже оставаться внизу, и мы бок о бок начали подниматься по каменным ступеням. Сверху доносились приглушенные всхлипы тети Анны. Когда мы огибали поворот, моя рука крепко сжимала руку Колина.