Дом пополам

– Но ведь..

– Я вижу только один выход - это приглашение лечащего состава зарубежной больницы, необходимого для физического восстановления Олега Борисовича сюда. Если гора не илет к Магомету…

Маргарита вытерла вспотевшие от волнения ладони об узкую офисную юбку-карандаш.

– Но ведь следствие может идти годами, неужели мы останемся здесь заложниками обстоятельств?

– Не думаю, сто речь идет о таком долговременном сроке. Ваш муж перевел значительную сумму вашим похитителям, находясь на яхте, в качестве залога ваших жизней, и сейчас идет поиск следов этих денег, чтобы можно было выйти на заказчика преступления. В тот момент, когда будет доказан факт заказа убийства, будет подписано разрешение на выезд. В настоящее же время в целях вашей де безопасности оставаться здесь. Иначе следствие может пойти по другому пути, ситуации могут быть разными и мешать раскрытию дела не в ваших интересах.

Маргарита застонала. Эти слова она слышала уже на протяжении двух недель.

Одно предложение показалось ей справедливым, и она выехала в больницу к Олегу, чтобы запустить переговоры о приглашении врача из Израиля сюда, к Олегу. Маргарита не сомневалась в успехе предприятия, потому что знала: деньги и все люди, в больнице, в посольстве, помогут в том, с чем она справиться сама не могла.

Алиса вытерла пот со лба Антона, повисшего на брусьях. Весь месяц, что они прятались в доме Олега Борисовича, она ни на шаг не отходила от молодого мужчины, только в случае необходимости, когда сиделка многозначительно поднятыми вверх глазами намекала той, что находиться сутки напролет у постели больного не обязательно.

Процедуры, прописанные врачом, приезжающим на осмотр каждые два дня, имели результат. Антон беспрекословно слушался, понимая, что сейчас все зависит только от него. Он готовился к операции, которую прямо сейчас сделать было нельзя - только после прохождения процедур и очередного прохождения осмотра. После чего его ожидала заключительная часть лечения - эндопротезирование тотальными протезами тазобедренного сустава, и тогда он мог переходить на костыли до тех пор, пока тотальный протез тазобедренного сустава окончательно не зафиксируется, после чего ожидалось, что костная ткань прорастет в протез и кость, достигнув надежной фиксации.

Вот и сейчас, делая упражнения на руки на брусьях, поддерживаемый одним из охранников, он был как всегда сосредоточен и как никогда молчалив.

Только одна деталь убивала Алису. Антон постоянно протирал руки влажными салфетками, антибактериальным гелем смазывал почти все тело и этим совершенно сбивал с толку.

Казалось бы – человек следит за собой, но то, с каким блеском в глазах это делает Антон, и через пять минут забывает о проделанном, снова берется за бутылек, чтобы размазать пахнущую антисептиком субстанцию по рукам, Алису нервировало.

И она начала разбавлять гели водой, откручивая тугие бутыльки ночами, обманом, заговаривая его, вынимала из рук салфетки, только бы снизить этот странный градус чистоты.

Каждый день Антона сопровождали лишь стены комнаты, утка, обирание губкой, кормление. Полное и черное отчаяние, перемещающееся с надеждой в то, что это всего лишь дурной и страшный сон, после которого проснешься и снова все будет как раньше.

Надежда, сравнение себя с людьми, которым гораздо тяжелее, поиски ответа на вопрос, почему это все происходит и постоянное, загоняемое вглубь души чувство вины перед Алисой – что она проводит все, полностью все свое время рядом с ним.

Занимался он с упорством осла, депрессия - не депрессия, а упражнения 3 раза в день шли своим чередом. Лежание не проходило бесследно — из-за постоянного нахождения на спине там началось предпролежневое состояние, мучили сильные боли в ноге, кожа лица покрывалась угревой сыпью, и если бы сиделка или Лиза не заставляли бриться, или не брили сами тщедушную бороденку, в зеркале Антон отражался бы настоящим худеющим зеленоватым чудовищем.

Чувство вины перед Алисой нашло свой выход – он находил какое-то злостное удовольствие в мелких унижениях девушки, когда замечал, что у нее что-то не выходило. Несмотря на то, что та демонстрировала какое-то невероятное милосердие, мягко улыбалась на его шипение, легко отражала нападки или просто не обращала внимания. Она ставила ему фильмы на ноутбуке, несла книги и ставила музыку, иногда читала вслух, а иногда они все-таки спокойно разговаривали, и Алиса сама вела разговор, стараясь вести его мысли туда, где было радостно и комфортно.

Сиделка удивлялась такой жертвенности со стороны девушки, но объяснила это тем, что у той нет друзей и пока нет учебы, поскольку та училась на заочном отделении. Она часто и подолгу беседовала с Алисой за чашкой чая, объясняя, что болезнь редко кого красит, и часто в болезнях обостряются не самые лучшие стороны характера. Здесь дело как и в самой болезни, откладывающей отпечаток на личность больного, так и дело в самом болеющем, вернее в том, сможет ли он принять свою болезнь, смирится с ней и с теми ограничениями, которые она на него накладывает. Антон при всей своей уверенности в себе, в своих силах, своей непоколебимой мужественности, не мог вести себя иначе.

– Существуют стадии принятия болезни, и очень часто болеющий человек может «застрять», на стадии протеста или депрессии, и тогда, естественно, поведение больного человека будет определяться его восприятием своего состояния. Однако, в случае если больной находит в себе силы и мужество принять свою болезнь, то его характер и поведение могут меняться в лучшую сторону. Тому много свидетельств, многие начинают пересматривать свои отношения с близкими, учиться строить отношения по новому, с любовью и вниманием к своим близким, учиться преодолевать свой эгоизм и страх, - рассказывала она, и Алиса начинала чувствовать Антона тоньше, на каком-то более высоком уровне.

В разговорах по телефону с мамой Алиса тоже стала больше открываться. Ей нужно было кому-то выговориться, но она не могла, а потому просто выводила тему, в которой хотела бы разобраться.

– Милосердными мы не рождаемся, мы становимся таковыми под влиянием воспитания или тягостей жизни. Любить и быть любимыми – вот ведущая потребность человека. Согласна, быть любимыми, получать любовь ничего не отдавая взамен – сейчас становится лейтмотивом жизни огромного количества людей. И как ни странно, насыщения и удовлетворения жизнью можно достичь лишь только научившись отдавать, любить, заботиться, милосердствовать. Вот и получается, что забота о болящем, в меру сил, очень даже способствует тому, чтобы обрести смысл бытия, а не просто доживать свою жизнь бездарно и пусто, тратя ее на погоню за миражом «глянцевой и рекламной» жизни, - сказала однажды мама, и Алиса понимала ее, верила, и что-то в ней самой оттаивало, менялось, лопались какие-то перетянутые струны, за которыми таился ее личный, широкий, волнующийся, бескрайний мир.

Но это не мешало ей обижаться, психовать, а иногда и ругаться с Антоном. Пользуясь тем, что он не мог уйти и хлопнуть дверью, она зачитывала ему распорядок дня с утра издалека, а выслушав или поток несогласия, высказанного на «великом и могучем», или выдержав злой и совершенно черный, смурной взгляд, улыбалась и подстегивала его наигранным весельем: мол, не трусь, Антоша, осталось всего ничего. А после звала на помощь охрану, чтобы перевернуть тяжелого мужчину для процедур, или справлялась сама, когда чувствовала, что тому чужое внимание режет нервы.

За это время многое изменилось, Антона подготовили к вертикальной жизни, которой он безумно ждал, были сняты некоторые ограничения в виде гипса, питания, и эти перемены влияли и на его характер. Чернота чуть сошла с лица, и он начал иногда даже улыбаться на особенно язвительные замечания Алисы по поводу его хронической ненависти ко всему живому и неживому вокруг.

Сегодня вечером его ожидал разговор с отцом, бесконечно откладываемый новыми женщинами их небольшой семьи.