Дом скорби

Я засуетился, не понимая, что делать. Меня трясло, как будто я только что вылез из ледяной проруби. Грудь сдавил панический ужас.

— Что за пакет?

Я, как в тумане, забежал в комнату, увидел черный пакет на столе, схватил его и выбежал в подъезд. Добравшись до первого этажа, остановился, прислушался: тишина. Побежал снова на четвертый и захлопнул дверь суицидницы изнутри. Вспомнив криминальные фильмы, вытер рукавом ветровки дверную ручку, в надежде стереть отпечатки пальцев.

— А как же квартира? — подумал я, — Так, я ничего там не трогал! Надо выдохнуть. Успокоиться. Все хорошо. Я ни в чем не виноват. Надо съебывать. И как можно быстрее!

Когда я вышел из подъезда, было уже совсем темно. Рядом никого, ни одного свидетеля. Ни одного, мать его, гребанного свидетеля! Ни-од-но-го. Мне чертовски повезло.

До дома я решил дойти пешком, не хотелось светиться на ближайших остановках. Сердце перестало бешено колотиться, и, как только я немного успокоился, решил заглянуть в черный пакет, прихваченный в злополучной квартире. Я воспользовался мобильником, как фонариком.

Внутри оказались деньги. Гребанные тысячи. Сколько же их здесь?

3

На улице было темно, как в жопе трубочиста. Фонари разбиты, а света от окон квартир не хватало, чтобы в полной мере осветить мой путь. Я то и дело спотыкался, идя по раздолбанной дороге, на которую местная администрация положила вместо асфальта большой болт.

Город, где я живу, носит дурацкое, не склоняемое название Морга. Это третий по значимости город в Мордовии после Саранска и Рузаевки. Шестьсот километров от Москвы — это шестнадцать часов на поезде до столицы, и целая вечность до цивилизации. А еще имя моего города нигде не используется в названии продуктов местных производителей: никто же не захочет покупать колбасу из Морга, верно? Уезжая отсюда подальше, люди не говорят никому, что они приехали из Морга, а просто — из Мордовии. Шутки про морг у местных жителей стали такими бородатыми, что ими можно подметать улицы или вязать из них мочалки. Сорок тысяч населения — русские, мордва и татары. В основном, старые дома, построенные еще в конце пятидесятых, как только заложили фундамент завода химического машиностроения и вокруг него — город.

Местные аборигены перед своими пятиэтажками разводят цветочные садики, клумбы, а потом украшают их неказистыми пальмами из вырезанных пластиковых бутылок, уродливыми лебедями из покрышек и старыми облезлыми мягкими игрушками, которые жалко выкидывать. И все это «великолепие» напоминает мне фильм «Кладбище домашних животных» по роману Стивена Кинга. А позади домов жители разбивают огороды, сажают картошку, морковь, капусту, короче, не город, а колхоз «Рассвет коммунизма». А вот возле дома Анны Капотиной выращивали помидоры, привязывая побеги к тонким железным арматуринам, устремленным в небо, словно иглы ежа. И когда женщина прыгнула с четвертого этажа, арматурины проткнули ее голову, грудь, живот и ногу. Я увидел ее через мгновение после падения, и мне показалось, что тело женщины вздрогнуло пару раз и замерло навечно. Сомнений не было — больше о своих снах она никому не расскажет. А жаль — мне бы хотелось узнать, почему ей снился я, и почему она подготовила для меня деньги.

На улице было темно и холодно, до своего дома я добирался почти два часа. София мне не звонила, не беспокоилась — она же призрак, да и телефона у нее нет — эта мысль заставила меня улыбнуться.

— А теперь она пропала навсегда, — сказал я вслух, — ведь та, кто ее прокляла, мертва. Значит, дух Софии свободен.

У подъезда я увидел стоявшую и курившую в гордом одиночестве соседку — Диану Кискину. В желтом свете моргающего фонаря молодая женщина была прекрасна.

— Ну, привет! — произнесла она игривым тоном.

— Ну, привет, — поздоровался я.

— Зайдешь ко мне? В этот холодный вечер совсем не хочется быть одной, да и бутылка вина уже давно залежалась в холодильнике.

— Зайду, — спокойно сказал я.

После случившегося сегодня мне тоже не хотелось оставаться одному.

Парфюм Дианы манил, дурманил и зазывал вдохнуть его полной грудью, чтобы погрузиться в блаженство. Я не смог устоять. Я помнил, что Диана любит жестко.

Глава 2.

Культурный убийца

1

— Как в старые добрые времена, — сказала Диана, прикрывая свою обнаженную грудь одеялом и закуривая сигарету.

— Мне было хорошо, — выдохнул я, лежа рядом в кровати. — Хотя я прекрасно знаю, что из этого ничего не получится.

— В какой раз мы сходимся? В третий? — спросила она.

— В четвертый, — ответил я и тоже закурил.

— Царек и Писькина снова вместе! — Диана засмеялась — Помнишь? Так нас обзывала Фукина Люда.

— Конечно, помню. А ты дала ей кличку Фублякина.

Диана рассмеялась до слез.

Я всегда любил ее чистый, звонкий смех, в нем было что-то притягательно непорочное, в отличие от его хозяйки.

— Ром, помнишь то беззаботное время, когда мы жили по соседству, в одном доме?

— Конечно, наши родители постоянно нас сватали. Нам было тогда...

— По тринадцать лет, — она обняла меня и поцеловала в щеку.

— Мы встречались почти год. Все целомудренно, по-детски. Но каждый раз, когда ты целовала меня в губы, я сходил с ума. Сердце вспыхивало тысячью огней, и я взлетал в небеса, словно обрел ангельские крылья...

— Ром, ты, как всегда, поэтичен. Именно это мне в тебе всегда нравилось. Ты интересный человек и с тобой...

— Интересно дружить, — закончил я с улыбкой. — Но ты меня бросила ради того прыщавого одиннадцатиклассника, который уводил по ночам папину машину.

— Сережка, — небрежно произнесла она, — он был такой дурачок! Да и я была не умней, раз повелась на его тачку. Тебе было больно?

— Ну... — протянул я, — скажем, неприятно.

— А потом на стене школы завистницы написали белой краской — «Кискина — шлюха» и Сережка устроил мне скандал. Я всегда знала, что надпись ту намалевала Фукина Люда с подружками, но эта сучка так и не призналась.

Я поцеловал Диану в носик и спросил:

— И Сергей тебя после это бросил?

— Нет, — все также небрежно отвечала моя первая настоящая любовь, — меня никто никогда не бросал. Этот мудачок развыебывался и я его отшила. Потом он пару месяцев за мной бегал, как собачонка, пытался вернуть. Мой двоюродный брат обещал его поколотить, если он от меня не отстанет.

— Я помню, ты тогда еще с парнем из другой школы начала мутить.

— Ну, да. Давай сменим пластинку?

— Давай. Тем более, мне уже пора домой. Кстати, а чем сейчас занимается Андрей? Ну твой брат? Как там его фамилия? Соловьев?

— Певцов. В ментовке работает, следаком. Уголовные дела расследует. Серьезный человек, хорошие бабки имеет.

— Все понятно.

Я встал, натянул трусы и потянулся за джинсами, стараясь не смотреть на Диану. Она встала рядом и прижалась ко мне своим горячим, обнаженным телом.

— Завтра зайдешь? — спросила та, кого я любил всю жизнь.

— Зайду, — ответил тот, кто шестнадцать лет назад, от обиды и со слезами на глазах написал на стене школы белой краской — «Кискина шлюха».