Дом смерти

— Дождя нет. Пойдем на улицу, — предлагаю я. — Заглянем к нему, когда вернемся.

Клару долго уговаривать не нужно. Она — сгусток энергии, рвущийся на свободу. И создана не для того, чтобы сидеть взаперти в доме, который, хоть и огромный, но все равно вызывает приступы клаустрофобии.

— Хорошая идея. — Клара встает на цыпочки и легко меня целует. Поцелуй мимолетный, но сердце уже несется вскачь, а по коже гуляет ток. — Идем, красавчик.

Внезапно я будто пьянею. Хочется на все плюнуть и остаться. Целовать ее, прикасаться к ней, таять от ее прикосновений. Но сказать об этом вслух не решаюсь. Да и отпугнуть ее боюсь. Не хочу, чтобы она знала, что я постоянно о ней думаю. Уже сто раз я успел представить ее голой. И себя вместе с ней. Кажется, у меня это на лице написано, а Клара все понимает, глядя, как я дрожу и задыхаюсь. Я знаю, что веду себя, как извращенец, но ничего не могу с собой поделать — мысли сами лезут в голову. Может быть, прогулка поможет отвлечься. Хоть немного остыну.

Ночь стоит сухая, но холодная и пасмурная. Лишь изредка из-за туч выглядывает луна, проливая на дорогу крошечные лужицы света. Но теперь темнота не проблема — мы знаем каждую кочку, каждую ямку на острове, словно он целиком и полностью наш. Перелезая через стену, я больше не нервничаю. Наоборот, с нетерпением жду, когда смогу стряхнуть с себя дом и все, что с ним связано. Держась за руки, мы идем по тротуару. Извилистая дорога ведет прямо к воде. Перчаток мы не взяли. У меня мерзнут пальцы, но руку Клары я отпускать не собираюсь. По пути мы шмыгаем носами, разговариваем о том, о сем и тихо смеемся. Рядом с ней я чувствую себя свободным. Все остальное не имеет ни малейшего значения.

Оказывается, в пещеру мы не идем. Подкрадываясь к синему домику у причала, мы замолкаем и жмемся к скале у дороги, чтобы нас не заметили. На всякий случай. Прийти сюда — идея Клары. Само собой, я, как всегда, беспокоюсь, что нас поймают, но не могу не согласиться — есть что-то бодрящее в том, чтобы вот так красться к маленькому строению, зная: там может кто-то быть, и этот кто-то вполне может нас заметить.

— Идем! — шепчет Клара и крепче сжимает мою руку.

Мы пригибаемся и крадемся по гальке вокруг домика. Даже в темноте видно, что краска на старом камне облупилась. То тут, то там на стенах, побитых ветром и дождем, проглядывают светлые пятна. Наверное, дом стоит тут дольше, чем я могу себе представить. Забытый дом на забытом острове, где живут забытые дети. Прямо как начало приключенческого романа. Может быть, так оно и есть. А роман этот — обо мне и Кларе.

Держась за потрепанный непогодой и временем подоконник, мы заглядываем в окно. Но внутри так темно, что в стекле видны только наши собственные призрачные сероватые отражения. Я прижимаюсь носом к окну и щурюсь. Кажется, в углу стоит старая плита. И раковина.

Клара кивком указывает наверх:

— Должно быть, спальня там.

— Если здесь вообще кто-то живет.

Легко, едва касаясь земли, она обходит дом, а я иду следом и дергаюсь от каждого хруста под подошвами кроссовок. Ветра нет, спокойное море едва слышным рокотом поддразнивает берег, поэтому мои шаги в тишине кажутся ужасно громкими. Поверить не могу, что меня никто не слышит. Но в доме по-прежнему темно, и я начинаю думать, что в нем никого нет. Вот было бы круто! У нас с Кларой появилось бы нормальное теплое убежище за стеной.

— Смотри, — Клара показывает на что-то у задней двери. На ступеньке стоят ботинки. — Кто-то тут все-таки живет.

Ботинки явно мужские. Старые и тяжелые. Мощные подошвы покрыты засохшей грязью. Я пытаюсь представить, как кто-то разувается и оставляет ботинки на ступеньке. Куда ходил этот человек? Куда здесь вообще можно ходить? Стремно думать, что кто-то еще, кроме нас, бродит по острову. Разве что учителя да медсестры уходят после обеда прогуляться. Сам я никогда не видел, чтобы они выходили за ворота, но ведь раньше мне и в голову не приходило обращать на это внимание. Возникает ощущение, будто кто-то вторгся на нашу территорию. Ночи принадлежат нам — мне и Кларе. Так же я стал думать и обо всем острове.

— Всего одна пара. — Клара приседает на корточки и проводит пальцем по кожаному краю ботинка. Волосы падают на бледное лицо. — Представляешь, каково тут жить в полном одиночестве? Даже собаки нет.

— А может, есть.

— Была бы собака, давно бы залаяла. — Клара поднимается на ноги и улыбается, глядя на меня. — Хорошо, если тут только один человек. Будет проще тайком пробраться в катер.

Я улыбаюсь в ответ, а потом мы с минуту целуемся в гуще холодного воздуха. Обнимаем друг друга и тремся замерзшими носами. Это, несомненно, возбуждает, но есть и что-то еще. Как будто Клара согревает меня с головы до ног, но все это тепло не умещается внутри, и мне больно от счастья. Потому что от этого счастья что-то во мне обрывается. Словно оно никогда не даст мне того, чего я хочу. Я никогда не принимал наркотики, не считая тех, что подсыпают нам в доме, но, наверное, именно такой эффект они и оказывают.

Мы уходим от дома к концу дороги, где от асфальта убегает в море деревянный причал. Под ногами что-то тихо постукивает, и мы оба подпрыгиваем от неожиданности. Внизу с одной стороны причала к деревянному столбику, который, как кость, торчит из воды, привязана маленькая гребная лодка. Будто застенчивый ребенок, она то заплывает под причал, то выплывает снова. Мы ложимся на холодный песок и смотрим на находку.

— На этой штуке далеко не уплывешь, — шепчу я.

На вид лодка старая и вот-вот развалится. Да и весло только одно. Тот, кто здесь живет, видимо, любит побродить по грязи, но он совершенно точно не рыбак.

Порыв холодного ветра опять уносит лодку под причал, а мы с Кларой дрожим.

— Согласна, зато в ней можно спрятаться. Если узнаем, когда в следующий раз доставят продукты, улизнем и пересидим в лодке. А пока все будут заняты разгрузкой, прокрадемся на катер и сделаем отсюда ноги. Вряд ли кто-то поймет, что к чему. Держу пари, на борту будут только капитан и водитель грузовика.

— Может, и правда получится. — Сердце несется вскачь. Я очень стараюсь не думать о том, что я дефективный, и будущее внезапно кажется бесконечным. — Осталось только узнать, когда ждать доставку. Думаю, продукты привозят раз в месяц.

— А значит, у нас недели две.

Я встаю на ноги и тяну Клару за руку:

— Идем в пещеру. Составим план.

Мне нравится пещера. Нравится даже то, что каждый день ее вымывают волны, и каждый раз, когда мы туда приходим, она новая и свежая.

Мы мчимся бегом по дороге, которую знаем как свои пять пальцев, и громко смеемся, потому что никто нас не услышит. Добежав до пещеры, успеваем согреться. Оба светимся от счастья и то и дело хихикаем. Зажигаем свечу, которую принесли сюда из церкви. Эшли и не заметил, что одна из свечей «сгорела дотла» всего за одну ночь. Он слишком занят мыслями о том, чего не существует, и не замечает того, что у него под носом. Зато мы с Кларой — очень даже настоящие. И нет ничего лучшего нашего настоящего. Мы ставим свечу на выступ в задней каменной стене пещеры, садимся рядышком и разговариваем. От волнения слова так и сыплются. Сейчас мы даже не в пещере — уже уплыли и обрели свободу. Мы поедем куда-то далеко-далеко. Клара пострижется и покрасит волосы. Мы украдем паспорта у старых школьных друзей, которые не заметят пропажи, и двинем в теплые края, где будем сидеть часами у океана и продавать прямо на пляже всякую дребедень, чтобы сводить концы с концами. А ночью будем спать под звездами. Если замерзнем, разведем костер, будем играть на гитаре и петь песни. И все наши друзья будут такими же беззаботными бродягами, как мы. Может быть, мы поженимся — устроим скромную церемонию в духе хиппи на каких-нибудь древних развалинах. Идеально. То есть будет идеально. Мы будем бежать и бежать и никогда не оглянемся назад. Может быть, через несколько лет пошлем родным открытки и сообщим, что у нас все в порядке. А может быть, и не пошлем.

— И не важно, сколько нам осталось, — счастливо говорит Клара и кладет голову мне на плечо. — Все будет великолепно.

Позади нас отчаянно старается выжить в холоде пламя крошечной свечи, а впереди, с шелестом перебирая песок, лениво разлилось в ночи черное море.

— По-моему, все и сейчас великолепно, — говорю я, крепче прижимая к себе Клару.

— Да. Да, так и есть.

Прислонившись к неровной стене, мы снова целуемся, но на этот раз дольше. Клара дышит так же тяжело, как и я, и вдруг просовывает руки мне под куртку и под футболку. Когда ко мне прикасаются холодные пальцы, из горла вырывается какой-то звук. Нечто среднее между стоном и вздохом. Ничего нового со мной не происходит. Может быть, «этого» я никогда и не делал, но мне и раньше случалось доходить с девушками до таких вот ласк. Вот только теперь со мной Клара, а вокруг — совсем другой мир, и происходящее кажется совершенно незнакомым. Она прижимается ближе, а я неуклюже пытаюсь нащупать трясущимися пальцами пуговицы на ее куртке. Клара улыбается прямо мне в губы и ловко справляется с оставшимися двумя пуговицами. Распахивает куртку и вытаскивает из штанов край футболки, глядя мне в глаза. Я сглатываю подступивший к горлу ком, и мы опять целуемся. Пальцы Клары рисуют дорожки у меня на груди и животе. Мышцы сокращаются, все тело болит. До смерти хочется прикоснуться к Кларе, но сама мысль об этом приводит в ужас. Неловко просунув руку под футболку, я копирую движения Клары. Она мягкая и теплая и, как только я к ней прикасаюсь, стонет, не отрываясь от моих губ. Звук получается глубокий, земной и естественный. Взяв за запястье, она ведет мою руку выше, к лифчику. Сердце у меня в груди колотится так сильно, что, кажется, вот-вот разорвется. Я нащупываю хлопок и кружева, прикрывающие еще не знакомые округлости. Клара сильнее вжимается в мою ладонь, и я, пока не умер от страха или предвкушения, тяну ткань вниз. Мгновение — и моя рука на обнаженной груди. На секунду я застываю, не зная, что делать дальше. Будто подбадривая, Клара гладит языком мой язык, и я осторожно провожу по ее груди пальцами. Сосок твердеет, а дыхание Клары уже обгоняет мое собственное.

Нетерпеливо оторвавшись от меня, она сбрасывает куртку. На несколько секунд я растерянно и беспомощно впадаю в ступор. Вижу ее бедную, как мрамор, кожу и безупречные округлости груди — совсем не такой, у Джули Маккендрик. У Клары грудь меньше и выше. И потрясающе настоящая. Клара даже больше не Клара. По крайней мере у меня в мыслях. То есть она, конечно, все та же Клара, но как будто и нет. Все та же моя подруга, но теперь еще и незнакомка — таинственное создание, переполненное пугающими силой и властью. Русалка, вышедшая на берег. Ее губы приоткрыты, а руки уже у меня в волосах, тянут лицом к груди. Я наклоняюсь, и от запаха Клары кружится голова. Отчаянно надеясь, что все делаю правильно, прикасаюсь к соску языком и слегка посасываю. Рука растеряла весь страх и робость и уже тянется к другой половинке лифчика.