Дом тихой смерти (сборник)

— Охарактеризуйте, пожалуйста, силы остальных участников прошлогоднего турнира.

— Извольте. Милевский сильный шахматист, на мой взгляд, излишне рискованно играет, но как раз у таких игроков получаются нередко прекрасные партии. Великолепно играет также норвежец.

— А остальные?

— Оба шведа неплохие игроки, но им не хватает опыта игры в турнирах и чисто психической выдержки. Остальные — любители, незнакомые даже с азами высшей шахматной теории. Хотя должен сказать, что владелец пансионата, пан Боровский, нередко озадачивал нас сильными эндшпилями, правда, не всегда умел ими воспользоваться. Да, школы ему не хватает…

— И ваша жена всех обыграла?

— Нет, предстояло еще сыграть партию с норвежцем, господином Нильсоном. Это была решающая партия турнира, она определяла победителя. Причем жене достаточно было свести партию к ничьей, потому что адвокат потерял очко в игре с Милевским.

— А если бы она проиграла?

— В таком случае, поскольку у норвежца, Милевского и моей жены было бы по одному проигрышу, им пришлось бы втроем разыгрывать дополнительные партии.

Рожновский уже успокоился и давал короткие ясные ответы на все вопросы Бакса. Чувствовалось, что говорит он со знанием дела. Рука Арта по привычке потянулась к шевелюре, но он вовремя вспомнил, что сменил прическу.

— Не найдется ли у тебя чего-нибудь холодного попить? Проклятая жара…

Я позвонил по телефону и попросил принести из буфета несколько бутылок темного пива. Мы с наслаждением потягивали холодное пиво, некоторое время в комнате стояла тишина. Я снял пиджак и предложил Рожновскому сделать то же. Он последовал моему примеру, однако оставался по-прежнему напряженным и угрюмым.

— Интересно, — произнес Арт, как бы разговаривая сам с собой. — Очень интересно. Однако послушайте, что я вам скажу. Ваша жена играла в шахматы не столь хорошо, как вы нам только что рассказали.

— Я сказал правду! И я не понимаю…

Арт отставил пустой стакан, встал и подошел к окну. Несколько раз прошелся по комнате. Он мне говорил, что это помогает ему думать. Наконец он вернулся на место и обратился к Рожновскому:

— Итак, скажите мне правду: как играла ваша жена, светлая ей память.

— Она играла неплохо…

— Неплохо… Это еще ни о чем не говорит. Допустим, вы мне сказали правду. Тогда… почему вы ей помогали?

Рожновский окаменел, его лицо стало серым. Дрожащей рукой он поднес ко рту и допил остаток пива, но все равно не мог произнести ни слова. Я пододвинул к нему пачку сигарет. Закурив, он произнес изменившимся голосом:

— Меня в чем-то подозревают?

Бакс не задумываясь жестко ответил:

— Разумеется! Вы один из подозреваемых, и учтите, единственный из них, дающий путаные показания. Вы скрываете от следствия факты, имеющие непосредственное отношение к гибели вашей жены. Очень жаль, что вы пытаетесь скрыть правду. Включи, Павел, магнитофон, начнем официальный допрос.

— Минутку! — перебил Рожновский. — Не надо официально, я скажу всю правду. Просто я не предполагал, что это имеет какое-то значение.

— Самое непосредственное!

— Жена сказала мне, что ей очень важно одержать победу в этом несчастном турнире. Почему — клянусь честью, не знаю.

— Сейчас вы говорите правду?

— Ее памятью клянусь — правду! Она меня просила — что я говорю? Умоляла! Умоляла чуть ли не на коленях, чтобы я ей помог выиграть в турнире. — Бледные щеки Рожновского покрылись красной краской.

— А вы не спрашивали — почему?

— Еще как спрашивал! Но она мне не сказала. Обещала потом все рассказать, а пока ни о чем не расспрашивать. Ну я и подчинился.

— Как вы это делали? Разработали какую-то систему условных знаков, сигналов?

— Да, — чувствовалось, что Рожновский говорит о действительно неприятных для него вещах, что испытывает искреннее смущение. — Я позволил себе такое один-единственный раз в жизни, поверьте, никогда до этого, сколько я играю в шахматы… — он заикался от волнения, краска стыда залила все лицо. — Сначала Наталье понадобилась помощь в игре со шведами, они оказались сильнее ее, ну а потом… потом, когда она начала партию с Милевским. С остальными она справилась и без моей помощи.

— Расскажите, как вы смогли ей подсказывать.

— Это очень просто, детские штучки. Для обозначения фигур мы разработали систему жестов, определенное движение рукой. Этого было достаточно, обо всем остальном можно было договориться взглядом.

— Пожалуйста, расскажите поподробнее о том, как протекала партия с Милевским. Неужели он не догадался?

— Нет, в партии с ним мы прибегли к другой системе. Наталья и Милевский сели за доску сразу после завтрака, меня при этом не было. Дело в том, что жена играла белыми, от нее зависел выбор начала партии, понимаете, в шахматах это очень важно, дебют определяет выбор тактики партии, ее стратегии. Мы с ней заранее все обсудили и пришли к выводу, что надо избрать наступательную тактику, втянуть журналиста в западню…

— Неплохо…

— Это легче сказать, чем сделать. Вот уже и миттельшпиль, а шансы у противников практически равны. Объявили перерыв на обед. У меня было время обдумать два варианта продолжения партии: один твердо гарантировал ничью, второй содержал в себе подвох… Журналист попался на крючок, ничего удивительного, я уже говорил, что он любит рисковать, на это я, откровенно говоря, и рассчитывал. Увлекшись погоней за двумя пешками, он проглядел ладью и вынужден был сдаться.

— Когда разыгрывался эндшпиль, вы находились в зале?

— В том-то и дело, что нет, ведь нам хотелось…

— Ясно.

— Именно поэтому он ничего и не заподозрил.

— А вы сами смогли бы выиграть у него?

— Да, без особого труда. Милевскому при известной теоретической подготовке явно не хватает опыта, навыков борьбы в турнирах. Недостаточно быть хорошим теоретиком, чтобы побеждать на соревнованиях. Впрочем, даже и в теории он не во всем силен, я заметил явные пробелы в его игре в обороне.

— Как он воспринял свое поражение?

— Он был очень расстроен и сам признал, что «переборщил», так он выразился. И в самом деле, он мог свести партию к ничьей.

Я с интересом слушал. Для меня понемногу становилось ясным, что «шахматная концепция» преступления, высказанная Баксом в самом начале расследования, находит свое подтверждение. Правда, я еще не знал, в каких случаях мой друг располагал фактами, а в каких действовал по интуиции, но уже было ясно, что он нащупал путеводную нить. Именно он. Мои сотрудники, даже самые опытные следователи, вряд ли стали бы расследовать преступление в «Альбатросе»… используя шахматную теорию.