Дом ужасов

Зена изо всех сил старалась сохранить семью, несмотря на взрывной характер мужа. Она словно жила с двумя Конрадами Стрейкерами: одного боялась и ненавидела, второго любила. Первого Конрада отличала жажда насилия, он был непредсказуем, как зверь, склонен к садизму. Второй был добрым, заботливым, обаятельным, отличным любовником, умным собеседником, большим выдумщиком. Какое-то время Зена верила, что любовь, терпение и хорошее отношение могут изменить его. Рассчитывала, что пугающий мистер Хайд полностью исчезнет и в Конраде останется только хороший доктор Джекиль. Но чем больше любви она дарила ему, тем чаще он стремился наброситься на нее с кулаками, будто хотел доказать, что не достоин этой любви.

Она знала, что он презирал себя. Неспособность нравиться себе и жить в мире с собственным разумом, раздражение, вызываемое ненавистью к себе, — вот что являлось причиной его приступов дикой ярости. Что-то чудовищное случилось с ним в стародавние времена, когда его характер только формировался, эта детская трагедия оставила слишком уж глубокие раны, и ничто, даже любовь Зены, не могло их затянуть. Какой-то ужас из его далекого прошлого, какое-то происшествие, за которое он чувствовал ответственность, каждую ночь вызывало у него кошмарные сны. Чувство вины ярким пламенем горело в нем год за годом, превращая в золу, кусочек за кусочком, сердце. Много раз Зена пыталась узнать секрет, который терзал душу Конрада, но он всегда боялся что-либо ей рассказать, боялся, что правда оттолкнет ее и она отвернется от него. Зена заверяла его, что ничего такого не будет, что бы он ей ни рассказал. Зато ему станет гораздо легче, если он наконец-то откроет кому-то душу. Но он так и не смог на это пойти. Зена узнала только одно: событие, воспоминания о котором преследовали его, произошло в канун Рождества, когда ему было двенадцать лет. С той ночи он переменился. День за днем становился более мрачным и склонным к насилию. На короткое время, после того как Эллен родила ему столь желанного ребенка, пусть и со значительными отклонениями от нормы, отношение Конрада к себе стало меняться в лучшую сторону. Но после того, как Эллен убила ребенка, Конрада еще глубже затянуло в трясину отчаяния и ненависти к себе, и, похоже, вытащить его из этой психологической трясины уже никто не мог. Поэтому, после двухлетней борьбы за сохранение семьи, устав от жизни в постоянном страхе перед очередным приступом ярости Конрада, Зена пришла к окончательному выводу, что развод неизбежен. Она от него ушла, но они остались друзьями. Некоторые связывающие их узы не порвались, но оба понимали, что на совместную счастливую жизнь рассчитывать не приходится. Она проехала на карусели, которая крутилась в обратную сторону.

И теперь, наблюдая, как вымещает Конрад свою ярость на столе, Зена осознала, что вся ее любовь к этому мужчине переродилась в жалость. Страсти к нему она более не испытывала, только печаль.

Конрад ругался, брызгал слюной, рычал, молотил кулаком по столу.

В клетке ворон махал черными крыльями и пронзительно кричал.

Зена терпеливо ждала.

Со временем Конрад устал и прекратил дубасить по столу. Откинулся на спинку стула, тяжело дыша, недоуменно моргая, словно не понимал, где находится.

После того как он спокойно просидел с минуту, угомонился и ворон.

— Конрад, тебе не найти ребенка Эллен, — сказала Зена. — Почему бы тебе не отказаться от поисков?

— Никогда, — просипел он.

— Десять лет ты нанимал частных детективов. Одно агентство за другим. Иногда несколько сразу. Потратил на них кучу денег. И они ничего не нашли. Ничегошеньки.

— Они все неделухи, — проворчал он.

— Долгие годы ты искал этого ребенка сам. С тем же результатом.

— Я найду того, кого ищу.

— Сегодня ты опять ошибся. Ты действительно думал, что наткнешься на ее детей здесь? В Угольном округе, штат Пенсильвания, на Весенней ярмарке? Если ты спросишь меня, едва ли она могла поселиться здесь.

— Этот округ ничем не хуже других.

— Может, Эллен и не прожила достаточно долго, чтобы выйти замуж и родить детей. Ты об этом не думал? Может, она давно умерла.

— Она жива.

— Откуда ты знаешь?

— Я в этом уверен.

— Даже если она жива, возможно, детей у нее нет.

— Есть. И они где-то живут.

— Черт побери, нет у тебя оснований для такой уверенности.

— Мне посылали знаки. Предзнаменования.

Зена взглянула в его холодные синие глаза, и по ее телу пробежала дрожь. Знаки? Предзнаменования? Конрад по-прежнему наполовину свихнувшийся… или полностью переступил черту?

Ворон постучал клювом по металлическим прутьям клетки.

— Если каким-то чудом ты найдешь одного из детей Эллен, что тогда?

— Я тебе уже говорил.

— Скажи снова, — она пристально смотрела на него.

— Я хочу рассказать ее детям о том, что она сделала, — ответил Конрад. — Хочу, чтобы они знали, что она — детоубийца. Хочу восстановить их против нее. Хочу убедить, что их мать отвратительна и относится к худшим из преступников. Она убила собственного ребенка. Я сделаю все, чтобы они возненавидели ее так же, как ненавижу я. Короче, я хочу забрать у нее детей, но не так жестоко, как забрала она моего маленького мальчика.

Как всегда, когда Конрад говорил о намерении открыть семье Эллен ее прошлое, слова его звучали убедительно.

Как всегда, они напоминали фантазию.

И, как всегда, Зена чувствовала, что он лжет. Она не сомневалась, что планы у него были совсем другие и месть он задумал даже более страшную, чем убийство маленького уродливого младенца, совершенное Эллен двадцать пять лет тому назад.

Если Конрад собирался убить детей Эллен, когда их найдет (при условии, что найдет), Зена не хотела в этом участвовать. Не хотела быть сообщницей убийцы.

Однако она продолжала помогать ему в его поисках. Помогала только потому, что не верила в успех. Не верила, что ему удастся их найти. Такая помощь ни к чему ее не обязывала. Его поиски не могли принести результат. Он не мог найти детей Эллен, даже если они и существовали.

Конрад перевел взгляд с нее на ворона.

Птица смотрела на него одним блестящим глазом и замерла, когда их взгляды встретились.

Снаружи доносилась музыка, которая звучала во многих выстроившихся вдоль центральной аллеи павильонах.

А вдалеке смеялся, смеялся и смеялся гигантский механический клоун, вознесенный над «Домом ужасов».

Глава 3

Войдя в дом без четверти двенадцать, Эми услышала доносящиеся из кухни приглушенные голоса. Подумала, что отец еще не спит, хотя по субботам он обычно ложился рано, чтобы успеть к первой воскресной мессе и посвятить день своему хобби: сборке миниатюрных моделей поездов. Но на кухне Эми нашла только мать. А голоса звучали по радио: какая-то станция транслировала очередное ток-шоу.

На кухне пахло чесноком, луком и томатной пастой.

Верхний свет не горел, только лампочка над раковиной и еще две — под вытяжкой. Дисплей радиоприемника излучал мягкое зеленое сияние.

Эллен Харпер сидела за кухонным столом. Точнее, ее руки лежали на столе, а голова — на руках. И лицом она повернулась не к двери, а в противоположную сторону. На столе стоял высокий стакан, наполовину заполненный желтой жидкостью. Что это за напиток, Эми могла сказать, не пробуя его. Ее мать всегда пила водку с апельсиновым соком, и в большом количестве.

«Она спит», — с облегчением подумала Эми.

И уже отвернулась от матери, собираясь подняться наверх и лечь спать, но Эллен подала голову: «Ты?»

Эми вздохнула и вновь посмотрела на мать.

Спиртное затуманило налитые кровью глаза Эллен. Тяжелые веки так и норовили их закрыть. Она в удивлении моргнула.

— Что ты делаешь дома? — спросила заплетающимся языком. — Ты вернулась слишком уж рано. До конца бала больше часа.

— Джерри стало нехорошо, — ответила Эми. — Ему пришлось отвезти меня домой.