Дом в глухом лесу

– Вы себя чертовски недооцениваете, сэр. Доктор мягко покачал головой.

– А что за оскорбление повлекло за собою вызов? В чем состояло бесчестье? – не отступался Марк.

– Мистер Доггер, видите ли, в частной беседе, по всей видимости, заступаясь за молодого наследника Скайлингдена (о нем в ту пору ходили дурные слухи), отпустил пару-тройку грубых замечаний касательно дочери викария – я, конечно же, разумею тогдашнего викария, старого Эдвина Марчанта. Уже в те времена наш деревенский поверенный был редкостным склочником и подающим надежды фарисеем, всегда готовым осудить и обличить «возмутительное падение нравов» в приходе, как он изволил выражаться. Он совсем недавно возвысился до младшего компаньона в фирме своего благотворителя, мистера Паркера Принга. Именно мистера Принга Том Доггер взял с собою в качестве секунданта, в то время как ваш отец пригласил меня.

– А что же это были за грубости?

– Видимо, речь шла о сомнительных отношениях между мисс Марчант и мистером Кэмплемэном, – поколебавшись, отвечал доктор.

– То есть о молодом Кэмплемэне Том Доггер, конечно же, отзывался как о «джентльмене пытливого ума», а дочку викария называл «шалой дурой», «порочной дрянью, порочной до мозга костей» или даже похуже?

– Полагаю, да, что-то в этом роде – помимо всяких других эпитетов.

– И из-за такого пустяка отец Марка вызвал его на дуэль? – удивился Оливер.

– Ну да. Видите ли, сквайр, то есть Ральф Тренч, был не только держателем бенефиция, но еще и близким другом преподобного Марчанта и его супруги. Именно сквайр порекомендовал мистера Марчанта на это место после того, как скончался старик Скруп. Ральф Тренч неустанно радел на благо прихода и церкви и в приходских делах принимал самое живое участие. А к Марчантам так просто привязался всей душой: они с викарием частенько сходились вечерами за карточным столом в «Гербе» перекинуться в пикет. Так что покровительство его распространялось и на единственную дочь Марчантов, к каковой сквайр был весьма благосклонен.

– Ха! – угрюмо буркнул Марк.

– Прошу прощения?

Поскольку Марк ответить не соизволил – он сидел, откинувшись к спинке кресла, скрестив руки на груди, и глаза его недобро поблескивали, – доктор продолжил рассказ.

– Как сквайр и держатель бенефиция, а также близкий друг семейства Марчантов ваш отец чувствовал себя ответственным за их дочь; кроме того, он приходился девушке крестным отцом. Едва ему сообщили о грубых замечаниях мистера Доггера, Ральф Тренч послал ему картель, и джентльмены договорились тайно встретиться в Клюквенных угодьях на рассвете. О результатах этой встречи вы уже знаете.

– Мой отец потерпел поражение, а Том Доггер не получил и царапины.

– Именно.

– А был ли это честный поединок?

– Во всех отношениях. Видите ли, ваш отец поскользнулся на траве – там роса еще не просохла, да и сквайр, пожалуй, чересчур увлекся и позабыл об осторожности, – и открылся для удара, едва не ставшего для него фатальным. Дуэль закончилась очень быстро.

– Да, Смидерз тоже так сказал. Некоторое время все молча пили чай.

Вот вам, пожалуйста, размышлял Марк, причина той учтивой, но весьма ощутимой неприязни, что существовала с незапамятных времен между деревенским доктором и никчемным провинциалишкой Томом Доггером. Вот в чем суть размолвки. Вот почему поверенный то и дело насмешливо величает Уильяма Холла Эскулапом, Сквайрским Костоправом и Гиппократом. Неудивительно, что в присутствии поверенного доктор держится так нарочито отчужденно – в силу давней дружбы с пропавшим без вести Марковым отцом! В результате нынешний сквайр преисполнился к доктору еще большего уважения.

Тем временем Оливер разглядывал комнату, отмечая старинную мебель, и обшитые дубом стены, и широкий и удобный камин с подвесным чайником и железной подставкой для дров, и створные окна со старинными ромбоидальными решетками, и герани в горшках, и всяческие декоративные безделушки – все вокруг воплощало собою порядок и аккуратность, точно так же, как сам доктор в неизменном темно-синем костюме, своей «рабочей» униформе. Оливеру вдруг пришло в голову, что, возможно, они с Марком злоупотребляют временем доктора уже слишком долго; что, если ему пора к больным? Марк, впрочем, этого мнения явно не разделял; ему еще многое предстояло выяснить.

– Послушайте, доктор, – промолвил Марк, снова начиная горячиться, – а можете ли вы рассказать нам о судьбе ребенка Эдит Марчант?

В кои-то веки доктор заметно изменился в лице.

– А, так вы и про ребенка знаете, – проговорил он, набрав в грудь побольше воздуха. – Надо думать, от мистера Боттома?

– Да.

– Ну конечно, от мистера Боттома, от кого же еще-то? – пробурчал доктор, обращаясь скорее к себе, нежели к гостям. – Мистер Боттом, живя рядом с домиком священника, конечно же, слышал обрывки разговоров…

– А многие ли в деревне были посвящены в эту тайну?

– Поначалу вообще никто, за исключением вашего отца и семьи священника. Но, как говорит пословица, шила в мешке не утаишь. Подозрение постепенно укреплялось, пока не превратилось в уверенность; поползли грязные сплетни да пересуды. Когда девушку отослали в Вороний Край, многие, должно быть, догадались об истинной сути ее «недуга». Возможно, открыто никто и не высказывался – доказательств-то не было! – но про себя все всё знали, и это читалось во взглядах. По возвращении мисс Марчант отношение к ней соседей резко переменилось, как можно легко догадаться. Их примеру последовали многие другие, как вот, скажем, наш респектабельный друг мистер Доггер. Что до мистера Кэмплемэна из Скайлингден-холла, так его в результате вообще уважать перестали; ходили слухи, будто он увлечен черным чародейством и всякими там тайными искусствами. С каждым днем он вел себя все более странно, что тоже не говорило в его пользу. Однако довольно – не след говорить о нем дурно сейчас, равно как и о мисс Марчант; немилосердно это, как любит выражаться наш нынешний викарий. Бедный молодой джентльмен совсем повредился в уме, а девушка, как известно, покончила с собой. Ее родители так и не смогли утешиться.

– Значит, вся деревня была убеждена в том, что отец ребенка – Чарльз Кэмплемэн? – уточнил Оливер.

– Молва утверждала, будто девушка влюблена в него по уши и что молодые люди назначали друг другу тайные свидания в лесу на холме и у развалин аббатства. По всей видимости, со временем молодому джентльмену прискучили ее заигрывания. В конце концов, такое на каждом шагу случается.

– И мистер Доггер об этом знал, когда отец Марка вызывал его на поединок?

– Во всяком случае, его замечания касательно сомнительных отношений между мисс Марчант и мистером Кэмплемэном о том свидетельствуют. Высказаны они были в частной беседе; сквайр узнал о них через человека, случайно эту беседу подслушавшего.

– Надо думать, опять-таки от мистера Боттома?

– Не могу сказать доподлинно. Возможно, и так.

– Что ж, доктор, вы, я полагаю, оценили двусмысленность ситуации? – мрачно улыбнулся Марк. – Отличная череда предков, право слово, эти талботширские Тренчи!

– Двусмысленность ситуации? О чем вы?

– Да о том, что мой почтенный родитель вызывает джентльмена на дуэль, вступаясь за честь девчонки Марчант, в то время как причина ее бесчестья – он сам.

– Боюсь, я вас не вполне понимаю, – ответствовал доктор, явно глубоко озадаченный.

– Право, доктор, раз уж мы с вами сегодня так разоткровенничались, так нужно ли и дальше щадить репутацию моего отца, перекладывая вину на молодого Кэмплемэна? Двадцать восемь лет – срок преизрядный; не хватит ли кормить приход лживыми байками?

– Щадить репутацию вашего отца? Лживые байки? Марк, я и впрямь в толк не могу взять, о чем вы.

– Я имею в виду моего отца Ральфа, девятого сквайра Далройдского, так называемого дорогого друга и покровителя викария Марчанта и его супруги – и еще более близкого друга юной дочери помянутого викария.