Дом, в котором меня любили

***

Мои книги здесь, внизу, вместе со мной. Они очень красивы в своих прекрасных разноцветных переплетах. Я ни за что с ними не расстанусь. Это, конечно, «Мадам Бовари», которая открыла мне двери в волшебный мир чтения. «Цветы зла», к которым я по временам снова возвращаюсь. Они как лакомство, которым время от времени наслаждаешься: я с упоением читаю одно или два стихотворения, а остальные откладываю на потом. Потому что стихи завораживают сильнее, чем романы. Стихи месье Бодлера изобилуют образами, звуками и красками. Они странные, иногда тревожащие, они полностью вами завладевают.

Понравились бы они вам? Думаю, что да. Они играют на наших нервах, на наших чувствах. Я больше всего люблю стихотворение «Флакон», где запахи таят в себе воспоминания и аромат духов пробуждает прошлое. Я знаю, что благоухание роз будет напоминать мне Александрину и баронессу. Одеколон и тальк — это вы, мой любимый. Теплое молоко и мед — и вот возникает Батист. Вербена и лаванда — маменька Одетта. Если бы вы были здесь, со мной, я постоянно читала бы вам это стихотворение.

Иногда знакомство с одной книгой подводит меня к чтению другой. С вами такое тоже случалось? Уверена, что да. Я довольно быстро это заметила. Месье Замаретти позволял мне бродить между стеллажами. Иногда я забиралась на лесенку, чтобы добраться до верхних полок. Видите ли, Арман, мною уже владел новый голод, и в иные дни я бывала просто ненасытна. У меня пробудилась потребность чтения, и я подпала под его прекрасную и опьяняющую власть. Чем больше я читала, тем сильнее становился мой голод. Каждая книга изобиловала обещаниями, каждая перевернутая страница оборачивалась неожиданной прогулкой, завлекающей в другой мир. Но вы, вероятно, спросите, что же именно я читала?

Шарль Бодлер привел меня к другому автору, к американцу, я думаю, к некоему Эдгару Алану По. Уже тот факт, что месье Бодлер сам перевел его новеллы, добавляло чтению особое очарование. Когда в прошлом году умер мой любимый поэт, я прочла, что он был похоронен на нашем семейном кладбище, на Монпарнасе. Место вечного упокоения Шарля Бодлера всего в нескольких проходах от вас, Батиста и маменьки Одетты. В последнее время я слишком слаба, чтобы ходить на такие расстояния, но в последний раз, когда я была на кладбище, я зашла и на его могилу. На надгробии лежало письмо. Прошел дождь, и чернила расплылись на бумаге, превратившись в большой черный цветок.

В рассказах месье По я нахожу те властные и захватывающие темы, которые так глубоко затрагивают мою душу. И с поражающей ясностью я вдруг поняла, почему месье Бодлер решил переводить эти произведения. Они открывали ту же перспективу, то же понимание вещей. Да, они зловещие, изобилуют тайнами и являются плодом богатого воображения. Вас поражают литературные пристрастия вашей Розы? Больше всего я люблю его рассказ, который называется «Падение дома Ашеров». Действие разворачивается в мрачном, покрытом плющом замке, нависающем над темным молчаливым прудом. Рассказчика позвал старый друг, страдающий неизвестной болезнью, который нуждается в его помощи. Я только могу описать охватившее меня волнение, когда я прочла этот рассказ впервые. По спине пробежала дрожь. Эта атмосфера зла и страха, в которой потусторонние силы замышляют свое проклятие. По временам мне приходилось прерывать чтение, чтобы перевести дух, а иногда даже казалось, что я не смогу продолжать чтение, что это выше моих сил. Мне было трудно дышать. Но, однако, довольно быстро я вновь погружалась в страницы, никто и ничто не смогло бы отвлечь меня от описания отвратительного секрета Родерика Ашера, от появления призрака Мэдилейн в платье, запятнанном кровью, или от обрушения замка в пруд. Месье По настоящий чародей.

* * *

Сегодня утром шум возобновился. Ждать теперь уже недолго. У меня остается мало времени, поэтому продолжу свой рассказ. Мне еще так много нужно вам сказать. Полгода тому назад мы — мадам Паккар, доктор Нонан и я — решили отправиться в Ратушу, чтобы протестовать против сноса нашей улицы. На наши многочисленные письма мы получали чиновничьи ответы, которые, как вы можете догадаться, ограничивались повторением того, что решение пересмотру не подлежит, но что можно рассчитывать на обсуждение денежной суммы, которая нам предназначена. Но нас не интересовали деньги. Мы только хотели оградить наши стены.

Представьте себе нас, полных решимости, в этот июньский день. Мадам Паккар, с волосами, выбивающимися из прически, доктора Нонана, с его серьезным лицом и бакенбардами, и вашу Розу, в ее самом красивом шелковом манто цвета бордо и в шляпе с вуалью. Теплым ясным утром мы перешли через Сену, и, как это бывает всякий раз, меня поразило величие здания в стиле ренессанса, которое мы увидели, дойдя до конца моста. Когда мы приблизились к огромному каменному фасаду, у меня от нервного напряжения свело желудок и закружилась голова. Какое безрассудство хоть на миг предположить, что мы сможем встретиться с этим человеком лично! И что он нас выслушает. Хорошо, что я была не одна, рядом со мной находились двое моих спутников. Они выглядели гораздо более уверенными, чем я.

В огромном холле я заметила фонтан, приглушенно журчавший под широкой лестницей. Люди прогуливались небольшими группами по гигантскому холлу, несколько подавленные красотой плафонов и размерами помещения. Так здесь, значит, жил и работал этот человек, имени которого я предпочитаю не произносить. Он и его семья (его супруга Октавия, похожая, как говорят, на землеройку, которая терпеть не может светскую жизнь, и две дочери, Генриетта и Валентина, розовенькие, пухленькие, с золотистыми волосами, разряженные, как коровы на сельской ярмарке) обитали под этой величественной крышей, где-то в бесконечных лабиринтах сего грандиозного сооружения.

Из газет мы все знали о пышных разорительных приемах, которые здесь давались с великолепием, достойным самого «короля-солнца». Год тому назад баронесса де Вресс присутствовала на празднике, устроенном в честь русского царя и короля Прусского. Там было три оркестра и тысяча приглашенных. Она также присутствовала на приеме в честь Франца-Иосифа Австрийского в октябре следующего года, на котором триста ливрейных лакеев обслуживали четыре сотни гостей. Она описывала мне обед из семи перемен блюд, обилие цветов, хрустальные рюмки и тончайший фарфор, пятьдесят огромных канделябров. На императрице было платье из тафты, украшенное рубинами и бриллиантами. (Александрина сидела разинув рот, а я хранила гробовое молчание.) Все парижане были наслышаны о винном погребе префекта, равного которому в Париже не было. Все знали: если рано утром пройти по улице Риволи, то в Ратуше уже светится одно-единственное окно, окно кабинета префекта, который вовсю трудится, с единой целью обрушить на наш город свою армию, вооруженную мотыгами и лопатами.

Поскольку нам не было назначено, нас отправили на второй этаж, в бюро частного имущества и экспроприации. Там нам предстала обескураживающе длинная очередь, мы заняли место в конце. Я старалась понять, кто все эти люди и ради чего они пришли сюда. У дамы, сидевшей возле меня, примерно моей ровесницы, было усталое лицо и помятая одежда, но на ее пальцах сверкали дорогие кольца тонкой работы. Рядом с ней сидел бородатый человек, который с замкнутым и нетерпеливым видом постукивал ногой и каждые десять минут смотрел на часы. Там была семья, очень приличного вида: двое молодых родителей с беспокойным грудным младенцем и маленькой усталой девочкой.

Все ждали. Время от времени дверь открывалась, выходил чиновник и узнавал имена вновь пришедших. Мне казалось, что это продлится вечность. Когда же подошла наша очередь, то нам не разрешили войти всем вместе, а стали вызывать по одному. Неудивительно, что все длилось так долго! Первой мы пропустили мадам Паккар.

Проходили минуты. Когда же она наконец вышла, то нам показалось, что вид у нее был удрученный. Она пробормотала несколько слов, которые я не поняла, и рухнула на стул, закрыв лицо руками. Мы с доктором Нонаном смотрели на нее с беспокойством. Мое нервное напряжение еще усилилось. Я пропустила доктора вперед, потому что мне было необходимо немного размять ноги. В комнате царила удушливая влажная атмосфера, пропитанная запахами и осязаемым страхом посетителей.

Я вышла в большой коридор и стала прохаживаться туда-сюда. Ратуша гудела как улей. Понимаете, все начиналось здесь. Именно здесь зародилась идея медленного разрушения нашего города. Все эти суетящиеся люди с бумагами и папками в руках были причастны к проводимым работам. Кто из них решил, что бульвар обязательно пройдет возле церкви Сен-Жермен, кто именно начертил план, провел первую роковую линию?

Мы все читали статьи о великолепной команде префекта и даже знали их лица, потому что каждый из них получил свою долю славы. Интеллектуальная элита страны, блестящие инженеры, получившие самые престижные дипломы, выпускники Высшей политехнической школы, Высшей школы инженеров гражданского строительства. Виктор Балтар, «железный человек», создатель громадного рынка, о котором я уже говорила. Жан-Шарль Альфан, инженер и садовник, знаменитый тем, что создал новые «легкие» нашего города. Эжен Бельгран, «водяной человек», одержимый проблемой сточных вод. Габриэль Давью, который создал два театра на площади Шатле, а также пресловутый непропорционально огромный фонтан на площади Сен-Мишель. Каждый из этих господ сыграл свою решающую роль, и каждый был осенен славой.