Дом в снегу

– Куриное, – сказал Вовка.

– Разве у кур такие яйца? Красные? – удивилась Люба. – Сам ты, Вова, яйцо куриное!

– Крашеное, – сказал тихо Вадик.

– Сам ты, Свечечка, крашеный! Это – яйцо полярной совы. Белое-то она в снегу потеряет. А так – полетает, погуляет, отдохнет – и видит издалека, где гнездо, где яйцо красное.

Я живо представил белые просторы, на которых то тут, то там виднеются красные совиные яйца.

– Из этого сова вылупится? – хмыкнул Вовка.

– Не медведь же, – сказала Люба и подтолкнула яйцо, на сей раз к Вадику. Чуть-чуть до него не докатившись, яйцо поехало вспять – к Любе. – Кое-чему научила уже, – сказала Люба. – Сов нужно с детских лет приучать, чтобы прямо ручная вывелась. Вот пойду в школу, а за мной сова будет летать – портфель тащить.

– Заливаешь, – сказал Вовка, не слишком, правда, уверенно.

– Не веришь, Вова, – не надо, – сказала Люба, поглаживая яйцо. – Вот высижу – тогда увидишь!

– А как ты высиживаешь? – спросил Вадик.

– Ну, как высиживаю, – улыбнулась застенчиво Люба. – Как куры. Сажусь на яйцо и грею, грею. Дело-то, в общем, простое.

Приятно было смотреть на Любу Черномордикову, – какая она красивая и умная девочка. Все умеет.

– А дай я немного посижу, – попросил Вадик. – Я такой горячий. Я быстро высижу!

– Да что ты! – замахала руками Люба. – Должна быть одна наседка. Кто высидит, тот и мать. Я старалась-старалась, сидела-сидела, а сова за тобой летать будет? Хитер больно!

– Люба, Люба, – засуетился Вадик. – А у тебя другого яйца нету? Которое пока не ученое?

Люба оглядела Вадика с ног до головы, как бы прикидывая, на что тот способен, – сможет ли высидеть приличного птенца.

– Пойду погляжу, так и быть, – сказала она и ушла на кухню.

– Вы тоже просите яички, – зашептал Вадик, горячо и убедительно.

– Люба, я тоже хочу! Мне тоже яйцо! – закричал, не удержавшись, Вовка.

И мне, конечно, хотелось яйцо на воспитание – хоть воробьиное. Но неловко было просить у Любы. Уж лучше дома подберу – небольшое на первый раз.

Люба вернулась, держа в руках два крупных белых яйца.

Вадик подхватил яйцо обеими руками. Поднес ко рту и шумно задышал, согревая.

– А чьи это? – недоверчиво спросил Вовка.

– Пока с куриными попробуйте, – сказала Люба. – С ними-то попроще – домашняя птица.

– А я не хочу курицу, – заупрямился Вовка.

– Ну что ты, Вова?! Обучай на петуха! Будет тебя охранять, как верная собака.

Вовка вертел яйцо в руках, осматривая со всех сторон, как очень придирчивый покупатель.

– Только не избалуйте! На шею сядут – натерпитесь, – вздохнула Люба. – Ох, нелегкое это дело всего для одной пары рук…

Вовка теперь положил яйцо на стол и, придерживая пальцем, то принюхивался к нему, то прикладывал ухо.

– Что там? – спросил я.

– Тихо… Молчок.

Я тоже приложил ухо. Яйцо было гладкое и прохладное. И, кажется, тихонько шуршало, шумело, как морская раковина.

– Хватит! – оттеснил меня Вовка. – Ты мое яйцо не подслушивай.

Вадик прохаживался вокруг стола, что-то своему яйцу нашептывая.

– Люба, – сказал он. – Ты мне покажи, пожалуйста, как садиться на него ловчее.

– Глядите! – Люба выдвинула стул, подула на сиденье и бережно положила яйцо прямо посередине. – Это будет гнездо. Вот так! Теперь потихоньку садитесь. – Она опустилась на яйцо. Спину держала прямо, руки – на коленях. – Сидеть смирно. Не вертеться!

Вадик, не теряя времени, тоже выдвинул стул. Яйцо у него долго не укладывалось, как он хотел, – посередине. Скатывалось к краю.

– Неслух какой! Разбойник! – ворчал Вадик. Наконец уложил яйцо и начал медленно усаживаться, глядя перед собой испуганными глазами.

– Нет-нет-нет! – остановила Люба. – Вы уж с Вовой садитесь разом. Чтобы потом никому обидно не было. А то у тебя, Вадик, курица вылупится, разговаривать начнет, а Вова будет еще на гнезде. Приготовились! Внимание!

Вадик и Вовка застыли над своими гнездами.

– Раз, два – начали!

Они садились очень медленно. Так подъемный кран опускает строительную плиту – медленно, но верно.

– Только не волнуйтесь. Все идет хорошо, – приговаривала Люба. – Вадик, ты отстаешь – смелее!

Они опустились одновременно – раздался нежный, чуть слышный хруст.

Почему-то также медленно, осторожно начали они вставать. Так подъемный кран поднимает строительную плиту, попавшую все-таки не на то место.

Вова оглядывался и трогал штаны, а Вадик неотрывно смотрел на Любу. В глазах его была печаль.

– Все получилось, по-моему, – сказала Люба и быстро вышла из комнаты, притворив за собой дверь.

Краем глаза я заметил, как ее красное совиное ученое яйцо медленно, ворочая боками, катится по столу. Бросился на помощь. Но яйцо сорвалось. Ударилось об пол! С деревянным стуком! Подпрыгнуло-подскочило. И резво покатилось под кровать, будто и в самом деле кое-что уже соображало.

А Люба на кухне громко гремела посудой. Но все равно был слышен ее звонкий, как колокольчик, красивый и какой-то румяный смех.

Такая уж это была веселая девочка.

В комнату влезли мягкие теплые сумерки.

Мы все сидели за столом и пили чай. Уютно белели на кровати подушки, а на скатерти – чашки.

У оленей на коврике тоже наступил вечер. А они все дрались. Впотьмах сверкал безумный олений глаз.

– Чего они все дерутся и дерутся? – спросил я. – Еще глаза повыколют!

– Кто?! – испугалась тетя Зоя.

Вадик, Вовка и Люба принялись озираться по сторонам, не веря, что кто-то еще может драться в этот тихий чайный час.

– Да вот – олени! – кивнул я на коврик.

– Ох ты, батюшки, – вздохнула тетя Зоя. – Чего выдумал!

– Смотрите – рогами нацелились! – сказал я.

– Никогда они и не дрались, – махнула рукой тетя Зоя.

– Они соляной камень лижут, – сказала Люба Черномордикова. – Им соль очень полезна.

– Один лижет, а другой товарищей зовет, чтобы тоже полизали, – сказал Вадик Свечкин.

А Вовка тут же взобрался на кровать, поколебав гору подушек, и, водя пальцем по коврику, показывал, где камень соляной, как один его лижет, как другой голову поднял – остальных подзывает.