Дом яростных крыльев

Он пожимает плечами, как будто не уверен в своих словах.

— Похоже, когти и клювы срезали с настоящих птиц.

— Каким нужно быть извращенцем, чтобы срезать клюв и когти с животного?

Фибус прищуривается и смотрит на меня.

— Я только что рассказал тебе о том, что эти хищники пожирали сердца фейри, а тебя волнует то, что кто-то отрезал их конечности?

Я на секунду закрываю глаза. Фибус прав. А ещё он пристально меня разглядывает. И если я хочу выйти отсюда с этой птицей, которая определённо не влезет в мой карман, мне надо завоевать его доверие.

Мой пульс учащается и подступает к горлу. Я всерьёз ожидаю, что Фибус позволит мне снять его со стены? А смогу ли я снять его оттуда и подложить в сумку, когда он отвернётся? Что если шипы так глубоко вошли в камень, что мне понадобится какой-нибудь инструмент, чтобы вытащить их?

У меня есть два варианта: вернуться сюда без него и забрать статую позже (если я, конечно, смогу миновать прислугу и повторить танец, который станцевали пальцы Фибуса на замке), либо сказать ему, что эта статуя каким-то образом может посадить Данте на трон. Данте ему такой же друг, как и я. Конечно же, он поможет мне украсть эту статую. Но что насчёт кучки людей, которых я приговорю?

Ох. Ох. Ох.

— Ты выглядишь так, словно тебя сейчас стошнит твоим обедом.

— Я с утра ничего не ела.

— Это просто выражение, Фэл. Почему ты так расстроена?

Я смотрю в его зелёные глаза.

— Ты же знаешь, как я отношусь к животным.

— Точно. Тогда почему бы тебе не выйти из подвала?

Он нежно обхватывает моё плечо и сжимает.

— Я возьму пару монет, и мы…

— Эта статуя входит в твоё наследство?

Он не убирает руку с моего плеча, но перестает его разминать.

— Ты не сможешь выкрасть её так, чтобы мои родители не узнали.

— О. Это не то… Я не собиралась её красть.

Уголок его губ снова приподнимается.

— О.

Сердце начинает стучаться о мои рёбра.

— О?

— Я только что понял, что ты хочешь с ней сделать.

Я сильно в этом сомневаюсь, но приподнимаю одну бровь, чтобы заставить его рассказать мне о его соображениях, пока я не успела рассказать ему всё сама.

— Ты собираешься бросить её в канал, чтобы её больше никто не увидел?

Я сглатываю. Заманчиво.

— Переплавить её в оружие, чтобы припугнуть распускающего руки капитана?

— Хм-м.

Я по-настоящему об этом задумываюсь, поглаживая подбородок, что заставляет Фибуса улыбнуться ещё шире.

Всё это, конечно, забавно, но что если именно так Данте должен захватить трон? Что если её надо переплавить в оружие, которое должно убить короля? Как жаль, что Бронвен не сильно вдавалась в подробности. Я бы не отказалась от буклета с инструкциями.

— Так что?

— Я даже не знаю, где я могу её переплавить.

Я же не могу просто наведаться в кузницу Исолакуори, или засунуть птицу в свою печь?

— Я уверен, что в Раксе полно кузнецов, которые будут более чем рады забрать её у тебя и при этом хорошо за неё заплатят.

Глаза Фибуса становятся такими же блестящими, как у ворона, когда он говорит:

— А знаешь что? Давай это сделаем!

Мой следующий вздох застревает у меня в горле, и я закашливаюсь.

— Это невероятно разозлит моих родителей и избавит меня от источника моих кошмаров. Это что-то типа очищения.

Его руки поднимаются к чёрному штырю, а я моргаю, так как моё лицо словно обдает какой-то волной.

Он собирается отдать мне птицу. Это слишком легко. Если это так легко, то из этого не может получиться ничего хорошего. Бронвен, должно быть, как-то повлияла на эти пророческие поиски сокровищ.

Я поднимаю руки к чёрному шипу, но застываю, когда Фибус шипит:

— Обсидиан. Он токсичен для людей.

— Только вот я не человек.

— Ты наполовину человек, так что лапы прочь.

Фибус упирается ногой в стену, и по тому, как покраснел его лоб, я понимаю, что ему приходится приложить усилие.

— Когда твоя семья возвращается из Тареспагии?

— В следующем месяце.

Спасибо тебе, Котел. Или спасибо, Бронвен.

— Ах да, ворон целиком сделан из железа, поэтому, что бы ты ни делала, не трогай его или твоя кожа слезет. Я бы не хотел, чтобы твои руки выглядели так же ужасно, как и ноги на предстоящем свидании.

Свидании с моим будущим мужем. Нереально. И всё же… железные вороны существуют.

— Как же глубоко засел этот шип! — бормочет Фибус, пот стекает у него со лба.

Скорее всего, он не может его снять, потому что воронов должна собрать я. Я оглядываю шип, и у меня чешутся руки схватиться за него. Но что если… что если он меня отравит?

Фибус пыхтит и стонет.

— Ты похож на спаривающегося медведя.

Он затихает, и мне приходится проверить, не упал ли он в обморок от перенапряжения.

— Спаривающегося медведя, — повторяет он и фыркает.

Я улыбаюсь, и моя улыбка прогоняет волнение, которое нависло надо мной с тех пор, как я вошла в этот подвал.

— С другой стороны, если Гвинет будет проходить мимо, она решит, что мы её вешаем. Отличное прикрытие.

Проходит ещё минута, во время которой я осматриваю помещение в поисках какого-нибудь инструмента, которым можно было бы отрубить шип, как вдруг Фибус протяжно объявляет:

— Алли-мать-его-луйя!

Он отрастил лиану длиной с моё предплечье, и она выдернула шип из стены, словно пробку.

Птица, которая волшебным образом не погнулась и не сломалась, повиснув на одном крыле, падает прямо на меня. Из её раскрытого крыла торчит дротик из чёрного дерева.

— Берегись! — вскрикивает Фибус в тот самый момент, когда железные когти ворона врезаются в моё обнаженное предплечье, а подставка царапает костяшки моих пальцев.

ГЛАВА 22

Я отпрыгиваю назад, но уже слишком поздно… И я говорю сейчас не о крови, которая выступила на поверхности моей раны.

Лицо Фибуса, покрытое блестящими капельками пота, становится мертвенно-бледным. Он таращится на мою разорванную кожу и на ручейки крови, стекающие по моей руке, которую я подняла вверх, чтобы остановить кровь.