Дом Земли и Крови

Так что, возможно, это был глупый вопрос, но он спросил, когда они вошли в квартиру:

— Зачем же теперь ждать?

Хант вошел внутрь и хорошенько рассмотрел то место, которое Квинлан называла своим домом. Квартира со свободной планировкой выглядела хорошо снаружи через окна, но внутри …

Либо она, либо Даника украсили ее, не жалея никаких средств: белый диван с глубокими подушками стоял в правой трети большой комнаты, перед кофейным столиком из потертого дерева и массивным телевизором на резной дубовой консоли. Обеденный стол из затемненного стекла с белыми кожаными креслами занимал левую треть помещения, а в центре располагалась кухня — белые шкафы, хромированные приборы и белые мраморные стойки. Все это было безупречно чистым, мягким и гостеприимным.

Хант рассматривал квартиру, стоя как багаж у кухонного бара, в то время как Брайс пробиралась по коридору из светлого дуба, чтобы освободить Сиринкс оттуда, где она вопила из своего ящика.

Она была уже на полпути по коридору, когда сказала, не оглядываясь,

— Без Даники… мы должны были сделать это вместе, — повторила она. — Коннор и Торн собирались стать нашими якорями.

Выбор якоря во время переброса был главным — и глубоко личным выбором. Но Хант отбросил мысли о кислом лице правительственного служащего, которого он назначил, так как у него, черт возьми, не осталось ни семьи, ни друзей, которые могли бы его поддержать. Не тогда, когда его мать умерла всего несколько дней назад.

Сиринкс метнулась через всю квартиру, стуча когтями по светлому деревянному полу, тявкая, когда она запрыгнула на Ханта, облизывая его руки. Каждый из возвращающихся шагов Брайс тянулся к кухонному столу.

Молчание давило на него настолько, что он спросил,

— Вы с Даникой были возлюбленными?

Два года назад ему сказали, что это не так, но друзья не оплакивали друг друга так, как Брайс, казалось, полностью закрылась каждую частичку себя. Так же, как он поступил с Шахар.

Стук падающих в жестянку крошек заполнил всю квартиру, прежде чем Брайс опустила миску, и Сиринкс, оставив Ханта, наполовину набросилась в нее.

Хант повернулся на месте, а Брайс обошла кухонный стол и распахнула огромный металлический холодильник, чтобы осмотреть его скудное содержимое.

— Нет, — ответила она ровным и холодным голосом. — Мы с Даникой не были такими. — Она крепче сжала ручку холодильника, костяшки пальцев побелели. — Мы с Коннором… я имею в виду Коннора Холстрома. Он и я… — Она замолчала. — Это было сложно. Когда Даника умерла, когда они все умерли… во мне погас свет.

Он вспомнил подробности о ней и старшем из братьев Холстром. Итан тоже не был там той ночью — и теперь был вторым в стае Амелии Рейвенскрофт. Жалкая замена тому, чем когда-то была стая Дьяволов. Этот город тоже кое-что потерял в ту ночь.

Хант открыл рот, чтобы сказать Квинлан, что он все понял. Не только сложные отношения, но и потерю. Проснуться однажды утром в окружении друзей и своей возлюбленной и закончить день их смертью. Он понимал, как это грызет кости, кровь и саму душу человека. Как и то, что ничто не могло исправить этого.

Как она отказалась от алкоголя и наркотиков, как отказалась от того, что любила больше всего — от танцев, — и все равно ничего не могла исправить. Но слова застряли у него в горле. Ему не хотелось говорить об этом двести лет назад, и уж точно не хотелось говорить об этом сейчас.

Где-то в доме зазвонил стационарный телефон, и приятный женский голос пропищал:

— Звонок из… дома.

Брайс закрыла глаза, словно собираясь с мыслями, и пошла по темному коридору, ведущему в ее спальню. Мгновение спустя она сказала с бодростью, которая должна была бы принести ей награду за лучшую гребаную роль в Мидгарде:

— Нет, меня там не было. Мой телефон упал в унитаз на работе-да, сдох окончательно. Завтра я куплю новый. Да, я в порядке. Джун тоже там не было. У нас все хорошо. — Пауза. — Я знаю — это был просто длинный рабочий день. — Еще одна пауза. — Послушай, у меня гости. — Грубый смех. — Не такого рода. Не питай больших надежд. Я серьезно. Да, я охотно впустила его в свой дом. Пожалуйста, не звони на стойку регистрации. Как его зовут? Я тебе ничего не скажу. — Только малейшее колебание. — Мама. Я позвоню тебе завтра. Я не передам ему привет. Пока-пока, мама. Люблю тебя.

Сиринкс уже покончила с едой и выжидательно смотрела на Ханта — молча умоляя о большем, покачивая львиным хвостом.

— Нет, — прошипел он зверю, когда Брайс вернулась в гостиную.

— О, — сказала она, как будто совсем забыла о его присутствии. — Я собираюсь принять душ. Комната для гостей-твоя. Бери все, что тебе нужно.

— Завтра я заскочу в Комициум, чтобы взять еще одежды. — Брайс просто кивнула, как будто ее голова весила тысячу фунтов. — Зачем ты солгала? — Он позволил бы ей самой решить, что именно она хотела объяснить.

Она остановилась, и Сиринкс побежала вперед по коридору в свою спальню.

— Моя мама будет только волноваться и обязательно приедет в гости. Я не хочу, чтобы она была рядом, если дела пойдут плохо. И я не сказала ей, кто ты, потому что это тоже вызвало бы вопросы. Так проще.

Проще не позволять себе наслаждаться жизнью, проще держать всех на расстоянии вытянутой руки.

Отметина на ее щеке от пощечины Джунипер почти исчезла. Проще броситься на подругу, когда взорвалась бомба, чем рисковать потерять ее.

— Мне нужно найти того, кто это сделал, Хант.

Он встретил ее резкий, полный боли взгляд.

— Я знаю.

— Нет, — хрипло ответила она. — Меня не волнуют мотивы Мики — если я не найду этого гребаного человека, оно съест меня живьем. — Не убийца и не демон, а боль и горе, которые он только начал осознавать, поселились в ней. — Мне нужно найти того, кто это сделал.

— Обязательно, — пообещал он.

— Откуда ты это знаешь? — Она покачала головой.

— Потому что у нас нет другого выбора. У меня нет другого выбора. — Увидев ее смущенный взгляд, Хант выдохнул и сказал:

— Мика предложил мне сделку.

Ее глаза стали настороженными.

— Что за сделка?

Хант стиснул зубы. Она предложила ему часть себя, чтобы он мог сделать то же самое. Особенно если теперь они были проклятыми соседями по комнате.

— Когда я только приехал сюда, Мика предложил мне сделку: если я смогу возместить все, что 18-й забрал в тот день на горе Хермон, я получу свою свободу обратно. Все две тысячи двести семнадцать жизней. — Он собрался с духом, желая, чтобы она услышала то, что он не мог сказать.