Дома костей

Он осторожно коснулся своей груди, провел пальцами по ключице. Словно проверял ее.

– Так сказала знахарка князя. Она считала, что кость когда-то была сломана и срослась неправильно. – На миг в его голосе проскользнула горечь. – Порой даже вдеть руку в рукав рубашки оказывается непосильной задачей, а в другие дни боль утихает настолько, что я ее почти не замечаю. Я всегда ношу с собой ивовую кору, так что в случае необходимости могу притупить боль. Я занялся картографией не только потому, что люблю ее, но и потому, что мог взяться лишь за ремесло, не требующее физических усилий. Мне бы ни за что не удалось стать солдатом или кузнецом, или выполнять другую работу, для которой нужны обе руки. – Он покачал головой. – И если ты уже готова пожалеть меня – не надо. В большинстве случаев я доволен своей жизнью. Просто в ней есть ограничения. Порой я гадаю, не по этой ли причине родители бросили меня. – Он понизил голос. – Вдруг они просто не могли позволить себе содержать сына, от которого не стоит ждать помощи в усадьбе.

По тому, как были сказаны эти слова, Рин поняла: этой тайной он не делился прежде ни с кем. Для него она самая мучительная и сокровенная, и он смог доверить ее только ей.

Павшие короли. От сочувствия к нему заныло сердце, и вдруг в душе проснулась надежда, что они найдут его родителей, и она сможет как следует отчитать их. Пожалуй, она могла бы помочь ему в поисках. Например, поспрашивать старейшин Колбрена, не терял ли кто-нибудь ребенка в возрасте Эллиса, когда того нашли в лесу.

Конечно, если они выживут.

– Можно я помогу? – спросила она.

Он заморгал:

– Что, прости?

Она указала на его перепачканную одежду.

– Ты сказал, что тебе трудно даже вдеть руку в рукав. А твою одежду надо постирать, пока грязь на ней не засохла и не затвердела. Можно я помогу?

Между ними повисло молчание. Рин подумала, что переступила черту. Гарет понял бы, что настаивать не стоит, а Керидвен из вежливости вообще не стала бы спрашивать. Она уже была готова извиниться, когда Эллис произнес:

– Я… если это тебя не затруднит…

Она подошла к нему и взялась за подол забрызганной грязью рубашки.

На то, чтобы снять ее, понадобилось несколько минут – чтобы не слишком напрягать руку и вместе с тем не порвать одежду. Наконец Эллис коротко охнул от боли, но рубашка была снята. Рин бросила ее в ручей на мелководье, зацепив за какую-то корягу. Быстрое течение сразу же принялось смывать с ткани грязь.

Пока они стояли у ручья, одетые только в нижнее белье, Рин отважилась бросить взгляд на Эллиса. И верно: мышцы на его левой руке были не так развиты, как на правой, под самой ключицей тянулся тонкий шрам, словно кость прорвала кожу. Однако в Эллисе чувствовалась сила и невозмутимость, без слов говорящие о спокойной уверенности.

– Мог бы сказать и раньше, – заметила она.

Его взгляд был прикован к ручью и рыбешкам в нем. Они подплывали к грязной рубашке, касались ее, отскакивали, но сразу возвращались.

– Откровенничать – значит напрашиваться на жалость, – чуть устало объяснил он, – или, хуже того, на советы.

– Советы?

– Попробовать травы. Делать специальные упражнения. Однажды посоветовали пиявок. Люди не могут просто оставить меня в покое. Им непременно надо найти способ починить меня.

– Но ты же не сломан, – возразила она.

– Я-то это знаю, – отозвался он, – но убедить в этом мир почти невозможно. Вот почему мне нравится одиночество. Люди думают, что боль делает меня слабым – или, что гораздо хуже, сильным. Если мне придется хотя бы еще раз выслушать от кого-нибудь, что я «такой сильный» для того, чтобы просто жить… – Он не договорил, покачав головой.

У Рин имелись свои представления о боли, она повидала ее достаточно. Смерть и боль – верные товарищи, зачастую они неразлучны.

– От боли человек не становится ни слабым, ни сильным, – сказала она. – Боль просто… есть. Она не очищает, просто это часть жизни.

Эти слова вызвали у него смех. Добрый смех – из тех, от которых в уголках глаз появляются морщинки.

– А-а. Ну в таком случае я, наверное, должен радоваться ей. Ведь мне же нравится быть живым. – Он взглянул на Рин сквозь упавшие на глаза волосы. – И спасибо тебе.

– За что?

– За то, что не бросила меня умирать в руднике.

Она фыркнула:

– Можно подумать, я смогла бы.

– Ты могла. – Он склонил голову набок, темные волосы свесились, открыв глаза. Внимательным взглядом он будто смотрел ей внутрь, сквозь кожу, плоть и кости, и видел душу. – Большинство людей так бы и сделало. Сталкиваясь с мраком и ужасом, почти все убегают – забыв о тех, кто рядом.

– Смерть меня не пугает, – ответила она, – и не пугала никогда. – Она прикрыла глаза, ощущая на языке горечь лжи. – Терять людей – вот чего я боюсь. Неопределенности и… неведения. – Она прижала ладонь ко лбу, словно не выпуская воспоминания.

– Понимаю, – просто отозвался он. Этим и ограничился – ни банального «сочувствую», ни неловкого молчания.

Потому что и вправду понимал. В состоянии неопределенности он провел большую часть своей жизни.

Она слегка улыбнулась.

– Ну что, идем? Нам надо поесть.

Она наклонилась над ручьем, собирая их одежду – мокрую, но чистую. Ее высушит солнце.

Эллис направился за ней:

– И что же мы будем есть?

Она махнула рукой в сторону леса.

– А ты оглядись по сторонам. Тут полно еды.

– Да неужели?

Она сверкнула усмешкой:

– Ну смотри.

В мешке у нее лежали припасы – мука, приправа из семян с пряностями, варенье и даже маленький железный котелок. Если бы понадобилось, она смогла бы продержаться несколько недель. Направившись к деревьям, она нарвала полные пригоршни кислицы. Завернув руку в полу плаща, надергала молодой крапивы – сваренная, она перестанет жечься и приобретет приятный вкус. С грибами следовало помнить об осторожности, но мама научила ее отличать съедобные. У подножия одного из деревьев она нашла кучку желтых ежовиков, сняла с пояса ножик и принялась срезать их.

– Вот, держи, – она передала грибы Эллису.

Он бережно принял их в сложенные ладони, словно боясь раздавить.

Рин развела костер из отсыревшего дерева так хорошо, как только сумела. Понадобилось несколько прядей ее волос и немало попыток, прежде чем между ее пальцами поднялась в воздух первая струйка дыма.

Они пообедали супом из кислицы, крапивы и грибов, присыпанным сверху приправой, острой от горчицы и перца. Еда получилась вкусной, но Рин не стала доедать последнюю ложку, а выскребла ее на толстый лист, отнесла на несколько шагов от костра и оставила на обросших мхом камнях.