Дома стены помогают
Шрифт:
— Я из «Зари». Что надо делать?
— Какая вы маленькая, — удивленно протянула Марина, — сколько вам лет-то?
— Почти двадцать, — ответила она, — зовут меня Сима, фамилия Степанова, но все зовут Степаша. Так что надо делать?
Все это она произнесла единым духом, словно бы без единой запятой.
— Надо вымыть окна в комнате и на кухне, — ответила Марина, чуть растерявшись от ее деловитости, — и еще вообще убрать все вокруг, поскольку вы пришли.
— Идет, — сказала Степаша, огляделась кругом. — Вы одна дома?
— Одна. А что?
— Хочу переодеться.
Марина
— Начнем, — сказала Степаша, туго подпоясав свой халатик узким кожаным поясом.
Она была быстрая, ловкая, поистине все горело в ее умелых руках.
Стекла окон в комнате и на кухне засверкали под лучами утреннего, постепенно разгоравшегося мартовского солнца, натертый пол блестел, словно покрытый лаком.
Марина с удивлением поглядывала на Степашу: на вид хрупкая, почти девочка, а как все спорится, как быстро и справно работает, просто диву даешься…
Когда Степаша прибрала все кругом, Марина накрыла на стол, позвала ее:
— Давайте, Степаша, закусите, выпейте чайку…
— С удовольствием, — охотно согласилась Степаша, — только сперва переоденусь и вымоюсь…
Она заперла дверь ванной, потом Марина услышала, как зашумел душ.
«Бедняжка, — пожалела ее Марина, — живет, очевидно, в общежитии, нет ванны, а вымыться-то охота…»
Степаша вышла из ванной вся словно бы побелевшая, прямые короткие волосы зачесаны назад, на вид кажется еще моложе, чем на самом деле.
Села за стол, не чинясь, съела бутерброд с колбасой, полпачки печенья, выпила два стакана чаю. Сказала как бы в свое оправданье:
— Я как ушла с утра, так ничего во рту еще не было…
И Марина снова пожалела ее. До чего все-таки жаль девочку, такая молодая, а должно быть, нелегко ей приходится…
Разумеется, не обошлось без расспросов… Степаша отвечала Марине с готовностью и вроде бы не таясь, совершенно откровенно.
Отца у нее не было, одна мать и еще младший братишка, школьник. Мать работает в Воронеже, приемщицей в прачечной, женщина очень хорошая, трудолюбивая, только не везет ей, ни в чем не везет…
— Чем не везет? — спросила Марина.
Степаша пожала плечами.
— Все не те мужики плывут к ее берегу, один хуже другого.
— А она не замужем?
— Какое там.
Степаша махнула рукой:
— Никогда не была замужем, и я и брат, оба от разных молодцов…
Марину резанула эта откровенная манера говорить так о матери. В конце концов не посторонняя женщина, не подруга, не соседка по лестничной клетке, самый родной на свече человек.
А Степаша между тем продолжала:
— Теперь много таких женщин, легковерных, не долго раздумывающих…
— Это вы так о маме? — не веря своим ушам, спросила Марина.
— О ком же еще?
Степаша вздохнула:
— Сколько раз я ей говорила: не доверяй никому, будь пожестче, куда там, разом теряет голову и — катится по наклонной плоскости, куда — и сама не знает…
Марина не переставала дивиться про себя. Ну и девочка! Ну и разговор!
Позднее, когда Степаша стала бывать в их доме, Марина
не удивлялась, хорошо узнав ее. Степаша не притворялась, не пыталась казаться невероятно откровенной, искренней донельзя. Она и в самом деле была искренней и откровенной.— Если бы вы знали, как мне все это надоело, больше всего, конечно, мамины хахали. Я об одном только мечтала — поскорее уехать, хорошо бы в Москву.
— Вот и сбылось ваше желание, — заметила Марина.
— Сбылось, — согласилась Степаша, — правда, наполовину, я хотела поступить в университет, на филологический, и вот…
Степаша развела обе руки в стороны:
— Не прошла…
— Как не прошла? — не поняла Марина.
— Не добрала двух очков, — пояснила Степаша, — конечно, блат бы имела такой, какой требуется, то да се, звонок по телефону от нужного человека, нажаты нужные кнопки, все связи налицо, уверяю вас, никто ни на что бы не поглядел, приняли бы меня за милую душу…
— Зачем вы так говорите, Степаша? — возмутилась Марина, — в наших вузах так не бывает, к абитуриентам относятся вполне объективно, так, как они того заслуживают. Помню, когда я поступала в Третий медицинский…
Она оборвала себя. Встретила Степашин взгляд и не смогла продолжать дальше, глаза Степаши смотрели на нее с откровенной насмешкой, которую Степаша и не пыталась скрыть. Марина вспомнила Алешины слова:
— Ты всегда всему веришь, — говорил Алеша.
— Тебе это не нравится? — спрашивала Марина, он отвечал:
— Не то чтобы не нравится, просто, я считаю, это для тебя в первую очередь невыгодно…
— Значит, надо быть недоверчивой, подозрительной? Ты меня к этому призываешь? — спрашивала Марина, а он улыбался:
— Ни к чему я тебя не призываю, просто будь немного более трезвой и перестань верить всему и всем…
— Бросьте, — спокойно, непререкаемо уверенно сказала Степаша, — будто сами не знаете?
Вдруг в один миг она показалась старше своих лет и какой-то усталой, все видевшей, все знающей…
И Марина, еще не сдаваясь, но уже куда более вяло сказала:
— Вы как хотите, а я буду стоять на своем.
— Ну и стойте, — насмешливо произнесла Степаша, не сдержалась, фыркнула, но немедленно извинилась:
— Вы меня простите, Марина Тимофеевна, это у меня чисто нервное.
— Прощаю, — сказала Марина, налила ей третий стакан чаю. — Таким образом, вы стали работать в «Заре»? — спросила.
Степаша кивнула:
— А куда деваться? Тут по крайней мере общежитие дают, и вообще, я высчитала, если не филонить, можно будет, поскольку есть где жить, подготовиться и опять подать в университет или, на худой конец, в педагогический…
— Безусловно, — подтвердила Марина, — безусловно можно.
Неожиданно, раньше времени, пришел Алексей, стоя в дверях, пожаловался:
— Зверски болит горло, должно быть, ангина…
Среди немногих недостатков Алексея был один, изрядно досаждавший всем, кто его знал: он был мнителен, вечно находил у себя всевозможные болезни, любил лечиться и подолгу говорить о различных одолевавших его хворобах.
— Можно подумать, что ты не доктор, а самый обыкновенный больной, — говорила иной раз Марина.