Домбайский вальс

– Мне говорили, что вы замечательно поёте, это правда?

– Насколько замечательно это у меня получается, судить не мне, Юрий Гаврилович. Но я действительно немножечко пою. Особенно когда выпью советского шампанского или игристого цимлянского.
– Она звонко хрипло расхохоталась, восхитившись своей удачной шуткой, демонстративно обнажая красивые влажные зубы, чуть-чуть щербатые и отогнутые кпереди, что делало её улыбку не только обаятельной, но ещё вдобавок и оригинальной.

"Красивая стерва!" - вновь подумал Лесной, откинувшись на стуле, который жалобно затрещал, предупреждая, что готов развалиться, если сидящий на нём медведь будет продолжать в том же духе.

– Хотелось бы послушать, - проговорил Лесной прямым намёком.
– "Спой светик, не стыдись", как высказался когда-то Иван Андреевич.

– Какой ещё Иван Андреевич?
– насторожилась Света.

– Это один из моих знакомых, - ответил Лесной, нахально позёвывая.
– Я, может быть, вас с ним познакомлю.

– Он имеет отношение к кинематографу?

– В известной мере.

Света решила, что следует развить наступление. Она оглядела Лесного с ног до головы затуманенным взглядом чего-то многообещающего и произнесла красноречиво, как говорящая ворона, вообразив себя перед камерой:

– Ну, и видок у вас, Юрий Гаврилович! Настоящий комик.

– Да, - усмехнулся Лесной и развёл большими руками. Он посмотрел сквозь очки на свой живот и выглядывающие из-под него толстые, как у слона, ноги.
– Видик, кажется, действительно весьма и весьма нелепый. Что поделаешь! Охота пуще неволи. А лыжи пуще охоты. "Зима приходит - и я норвежец. Норвежец до первых весенних дней", - продекламировал он с хорошо поставленной дикцией густого голоса.

Его могучую грудь и толстый живот рельефно обтягивал нескладный серый свитер грубой деревенской вязки; трикотажные штаны, надетые поверх махровых кальсон, сильно вытянулись и висели на коленях смешными и неряшливыми пузырями; на ногах красовались совершенно невообразимого размера высокие горнолыжные ботинки, с красными пятками и двойной шнуровкой. Едва удалось в пункте проката подобрать для него ботинки старого образца. Новых, с клипсами, по его стопе не нашлось. Света расхохоталась-затряслась, придерживая руками пышные груди, чтобы они не отвалились. Казалось, она вот-вот рассыплется на мелкие шарики, и тогда они покатятся по полу, как орехи, по углам, под стулья, под кровать.

– Вы очень смешной, Юрий Гаврилович, - заявила она сквозь проступившие красивые слёзы.

– Я знаю. Вы не первая, кто мне это говорит.

– Нет, я вполне серьёзно, - едва выдавила она из себя, содрогаясь всем своим красивым телом.

– Я верю. Так мы идём, мой милый эскулап?
– спросил Лесной, которому надоел это нелепый флирт.

– В такую погоду! Вы с ума сошли! Вы просто спятили! Тихий ужас! В такой жуткий мороз только чертей морозить, - поморщилась она красиво и снова завела глаза в сторону и кверху.

– Что поделаешь, Светлана Аркадьевна! Вы же знаете - фатальный случай. Божественный Тонис поклялся обучить мой нескладный организм лыжному повороту из полу-плуга за четыре дня. И заключил пари на эту тему с Юрой Яшиным. Разыгрывается бутылка армянского коньяка "пять звёзд". Теперь я подопытный кролик и себе не принадлежу. Сегодня второй день творения. Если вы не пойдёте, мы рискуем остаться при своих.

– В вашей палате теперь два кролика, - удачно сострила Света.

– Вот именно, - признательно засмеялся Лесной.

– А как себя чувствует этот бедный мальчик? Кажется, его зовут Павлик, если я не ошибаюсь.

– О, превосходно! Этот педагогический синяк под глазом, надо полагать, значительно обогатит его житейский опыт. Ничего страшного. До первой свадьбы заживёт. Сейчас, наверное, мои сокамерники сидят там и дуются в покер. Кстати, мальчика, которого вы назвали Павликом, на самом деле зовут Порфирий. Ласково - Фира.

– Боже, какой ужас!
– успела вставить Света.

– Если я не оправдаю надежд Тониса, - продолжил Лесной, - то буду проклят. И ныне, и присно, и во веки веков...

– Вот кретинизм!
– восторженно заявила Света.

– Аминь!
– заключил Лесной.
– Что вы сказали, милый хирург?

– Я сказала: кре-ти-низм. Это такая эндогенная болезнь. Признаки её: расстройство роста, нарушение пропорций тела, одутловатость лица и задержка психического развития. Вы удовлетворены ответом?

– Вполне. Можете не продолжать, благодарю вас, вы очень любезны, очаровательный дантист. Однако прошу принять к сведению, что Тони Зайлер - заметьте, душка уролог, почти Тонис - обучает лыжному искусству любой шкаф за три дня. И берёт за это сущие пустяки: с мужчин дюжину австрийских шиллингов, а с женщин - поцелуй в губы.

– Да, но вы не шкаф, вы - тирольский дом.

В комнате назойливо пахли янтарной смолой почерневшие брусья лиственницы, из которых были сложены стены. Этот древесный горько-сладкий запах не могло перебить даже зловоние задумавшейся квашеной капусты, набегавшее волнами с нижнего этажа, где была столовая. За стеной слышался привычный шум туристской весёлой жизни: беготня, шум, крики, женский визг. Лесной посмотрел в потолок, похожий на паркетный пол, ища там ответ на выпад Светы, и сказал:

– Ах, вот как! Прекрасно, моя дорогая. В таком случае знаете, кто вы такая? Вы просто... прелестная прикроватная тумбочка, которая тоже не умеет кататься на лыжах.

– Противный!
– пыхнула Света, искривив красивые губы.
– Идёмте!
– решительно каркнула она.
– Тренировка состоится в любую погоду, несмотря на дикий мороз.

– Вы ангел, очаровательный терапевт!

– Не будьте идиотом, - капризно возразила Света.
– Зарубите себе на вашем гигантском носу: я рент-ге-но-лог. Понятно? Захватите-ка мои лыжи и обождите меня за дверью.

– Я ваш покорнейший и преданнейший слуга!
– Лесной кивком нагнул свою большую гривастую голову.

– Идиот!
– фыркнула Света.

Тонис уже ждал их в вестибюле, держа в руках великолепные австрийские лыжи. Он был влюблён в Свету и не скрывал этого. И если бы Лесной не был таким большим, как бурый медведь, дело могло бы дойти до примитивного мордобития. Но Тонис был интеллигентный человек и понимал, что связываться с медведем себе дороже. К тому же он сознавал, что кончится смена, и этот режиссёр исчезнет с глаз долой, как сон, как дым, как утренний туман. И всё вернётся на круги своя.