Домовая любовь

Я решила не дорабатывать две недели до увольнения, а взять отпуск за свой счёт. Директор обрадовался. Собрала вещи. Два нижних ящика занимал не мой хлам, я всегда хотела разобрать его, но всегда спешила домой. У тебя тоже ребёнок маленький? – спрашивали сорабствователи поначалу. Нет, у меня я, моя-немоя квартира, хотела ответить я. Они сочувствовали моему сокращению. Всё же мы проработали вместе четыре года. Алина, которая часто доделывала за меня паспорта, обняла меня. Виктория Алексеевна, которая часто скидывала на меня мелкошрифтовые договоры, пообещала давать подработку. А мы так с тобой и не переспали! – прокричал Иван со стола напротив, не отдирая трубку от уха. Он всё время разговаривал по телефону. Но успевал перевести больше, чем я. Я спросила, не починили ли шредер. Виктория Алексеевна ответила, что нет. Я потом рвала на куски свои ненужные бумаги, кидала их в урну. Мою урну, которая стояла под моим столом, на которую складывала ноги каждым рабствующим днём. Каждому из нас в офисе полагалась чёрная пластиковая урна.

У метро возводили гигантскую тарелку с блином и икрой. Я остановилась покурить. В груди, там, куда обычно приклеиваешь перцовый пластырь, елозило и лезло наверх в горло. Я сопротивлялась, задымляла. Выбросив окурок в урну, достала телефон и написала Соне, что меня сократили. Она тут же ответила, что это ужасно, что они идиоты и чтобы я немедленно шла к ней. То есть написала то, что нужно было. Соня – единственный человек в Москве, с которым я общалась добровольно. Мы познакомились на этой же работе: Соня пришла к нам на три месяца, а потом двинулась дальше, легко переключившись на другую профессию. За три года, что я знаю её, она побыла фотографом, журналистом, переводчиком, сценаристом, пиарщиком, личным ассистентом, библиотекарем, лектором. Удивительно то, что Соня никогда не рабствовала в отличие от всех нас, остальных, она просто занималась работой. Я даже не думала начинать с ней общение, но она сама ввязалась со мной в дружбу, предложила вместе пойти на обед на второй день нашей соработы. Она сама звонила и приглашала посидеть в кафе, пойти гулять или к ней домой. Когда Соня ушла из фирмы, наше общение не прекратилось. Она всё так же звонила и предлагала встретиться. Я никогда не приглашала её или кого-то другого к себе. Соня спрашивала, не бывает ли мне скучно. Нет, не бывает. Но с ней мне иногда хотелось разговаривать. Как в тот день, когда меня уволили.

Пока я шла по Смоленскому бульвару к Парку культуры, Соня написала, что к ней заглянул знакомый народ, принёс вина и чтобы я не пугалась. Я хотела развернуться и уйти обратно к «Смоленской». Сесть в метро, проехать 17 минут, пройти 4 минуты и оказаться в моей-немоей квартире с бирюзовыми стенами. Без других людей, в тепле, тишине, покое. Соня написала, что все классные и активные, и что она меня со всеми перезнакомит, и мы найдём мне новую работу. Я очень хотела выпить и чтобы меня поутешали, поэтому решила дойти до Сони. Она жила в двушке-сталинке с высокими потолками и старой деревянной мебелью бесплатно – её приятель переселился в Берлин и попросил присмотреть за квартирой. Соня приехала из Новосибирска, но жила как москвичка – то есть оплачивала только коммуналку. Москва для Сони была самобранистой скатертью. Тут Соня могла находить и брать всё или почти всё бесплатно или дёшево: жильё, одежду, медицинские услуги, проходки в театр и на фестивали, книги, путешествия. Я спрашивала её, как ей это удаётся. Она отвечала: просто я всех знаю. Это переводилось как: просто я всех люблю.

Ещё в коридоре меня обморозило голосами и смехом. Происходила вечеринка. Человек собралось не несколько, а штук четырнадцать. Они пили, говорили, перемещались, перемешивались. Я ещё не видела этого, но могла ощутить отражение действий в воздухе, услышать голоса, возню. Соня сняла с меня куртку, повесила её на свободный кусочек крючка, завешанного уже одеждой. Ровно поставила мои ботинки в общий ряд гостевой обуви. Обняла, отвела на кухню, закрыла дверь, налила чаю, предложила печенье, поговорила со мной полчаса. Сделала всё как нужно. Я вытирала глаза салфеткой с растительным узором, не пошлым-розничным, а дизайнерским-изощрённым. С синим плющом. Салфетка мягко касалась моих щёк, казалась хлопковой, а не бумажной. Звеня стёклами двери, к нам вломился худой парень с чёлкой. Он стал звать Соню, мяукать. Пытаться увести её за руки. Она – радость моя и многих других – никогда не говорила никому, что его/её шутка глупая. Она и сейчас рассмеялась и нежно сказала, что вернётся ко всем. Чёлочный пихнул в рот печенье и передразнил то, как я плюхаю носом. Соня взяла парня за шкирку и вывела его за дверь. Он ещё чуть помяукал, поскрёбся в стекло и ушёл.

Мы договорись, точнее Соня уговорила меня – искать мне работу прямо на этой вечеринке. В офисе или удалёнку. Я говорила, что устала, что просто хочу побыть дома пару недель, может быть, погулять в парке в моём районе. И не работать. Соня спросила, не станет ли мне скучно. Я хотела ответить, что мне не бывает скучно, я знаю английский язык – значит, мне доступны лучшие истории, которые придумываются сегодня в мире. Соня спросила меня, откуда я возьму на жизнь деньги. Голоса из комнаты стали кричать: «Со-о-о-оня-я!» Два мужских и один женский. Соня обняла меня и поместила мне в руку стакан с вином.

Конец ознакомительного фрагмента.