Дон-Коррадо де Геррера

Дон-Алонзо

А! если б радости ожидали меня. Нет — ненависть братская! С малых лет он меня ненавидел. Прощай! Навсегда.

Олимпия

Алонзо, радуйся! Коррадо меня любит, Коррадо и тебя любит; вместо ненависти встретит он тебя с распростертыми объятиями и обнимет с братскою нежностию.

Дон-Алонзо, убежденный словами Олимпии, остается. О! несчастная Олимпия! если б ты знала, чего будут стоить тебе эти убеждения!

Глава 6

Добродетельный Инфант два месяца сидел уже в погребе; два месяца лишался он приятного сна, и это всё из любви к ближнему; сырой воздух начал приводить его в ослабление, и он в следующую ночь вознамерился освободиться. В следующую ночь приходит Вооз с фонарем в руках. Инфант, как и прежде делал, закрывается, будто глаза его не могут сносить света, и жалуется, что он охрип; это всё делал он для того, чтобы не можно было узнать его.

— Старик! право, я люблю тебя, — сказал Вооз и потушил фонарь. — Ты давно жаловался на горло; я принес тебе теплой, целительной воды; выпей, покуда не простынет.

Инфант выпил и благодарил Вооза.

Вооз

Старик! скоро будет любезный твой сын.

Инфант (с притворною горестию)

Мой сын, мой сын! Но не кляну его.

Вооз

Признаться, любезное чадо!

Инфант

Не говори об нем.

Вооз

Пуще всякого жида!

Инфант

Кто это говорит? Подобный ему.

Вооз

Подобный ему? Я подобный ему?

Инфант

Ты — ты его душеприказчик, его Эврипал!^[84]

Вооз (с гневом)

Седина! Ты вздумал бесить меня, что ли?

Инфант

Ты такой же злодей, как и Коррадо!

Вооз (с возгорающим гневом и бросая на землю фонарь)

А! черт задави! Слушай! Называй меня убийцею, извергом, чертом, только не сравнивай с Коррадом, а иначе ты сделаешь меня клятвопреступником! (С утихающим гневом) Старик! вить ты не захочешь прежде времени сослать в ад душу.

Инфант

Тебе и Корраду там и место!

— Опять! — вскричал Вооз. — Прощай, старик! Я пишу к Корраду, чтоб он тебя выпустил, а не то — так пускай меня извинит, — сказал Вооз и ушел.

На другой день Вооз увидел Дон-Алонзо; ему сказали, что это брат Коррада. Не доверяя, он пошел в башню, спросить мнимого Дон-Жуана, есть ли у него другой сын. Он опускает дверь.

— Старик, потушить ли фонарь? — спрашивает он, но не слышит ответа; поспешно спускается, приходит в погреб, но никого не видит. — Ну! — сказал он, засвиставши в кулак. — Прощай, свет! Прощай, земля! не будешь ты на себе носить Вооза. Коррадо удушит, зарежет меня, размечет мозг мой, начнет живого колесовать, что и косточки не останется, а может, велит меня жарить! Черт знает, что он со мною сделает. Убежать? Куда? Голова моя везде оценена, всякий слепой узнает меня. Что делать? Вооз? О, дьявол! О старик! удружил же ты мне за мою любовь, а я еще хотел в самом деле над ним сжалиться! Сатана! сатана, говори, советуй! Что мне делать? — Так говорил Вооз и погрузился в задумчивость. — Что, если я примусь опять за старое свое ремесло — обману Коррада? Так и быть, что будет, то будет! — сказал наконец он и вышел.

Так, Инфанта в самом деле не было. Он в прошлую ночь очутился на вольном воздухе; он вылез из окна и побежал в деревню. Первая его мысль была отблагодарить соседа, который кормил его в башне. Он удивился, когда сосед подал ему кошелек и сказал, что Дон-Жуан оставил его тебе. Добрый Инфант одними слезами благодарил Жуана и принудил соседа взять половину денег. Последние он обещался беречь для сына.

Вооз приходит в комнату, берет бумагу и пишет к Дон-Корраду (которое письмо мы видели в IV [главе] I ч<асти>), и отсылает его.

— Так, — говорит Вооз, — что будет, то будет! Если это письмо на него подействует, так он скоро прилетит сюда и, верно, примется сейчас за этого Дон-Алонза, которого называют его братом. Ну, Вооз! если ж он в первом жару примется за тебя, надобно посоветоваться с чертом, что делать в таком случае!

Глава 7

Прошло уже довольно времени, и Вооз не получал еще никакого известия на письмо свое. Он думал, что Коррадо примет его с хладнокровием. Как в одну ночь его будят; он встает и видит Ричарда.

— Скорее! Ключи! — говорит ему Ричард.

— Какие ключи? — спрашивает с великим изумлением Вооз.

— От башни. Ну, скорее!

— На что?

— Поймали птичку.

— В самом деле? Где и как?

— После узнаешь. Ступай!

Вооз зажигает фонарь, берет ключи, и выходят с Ричардом. Они приходят к башне и видят несчастного Дон-Жуана, связанного и лежащего в коляске.

— А! добро пожаловать, милая седина! — говорит ему Вооз. Жуан молчит и обливается слезами. — Нет, друг мой! Пусть море сделается из слез твоих, но я уж не одурачусь, как прежде, не сжалюсь!

Сказав сие, Вооз берет Дон-Жуана, развязывает веревки и отводит его в башню; за ним следует Ричард — опускают двери.

— Милости просим! — говорят Ричард и Вооз.

Старик смотрит на них сухими глазами, исполненными яростного огня. Все молчат. Губы Дон-Жуана дрожат; он хочет говорить, но его без милосердия толкают в погреб и запирают дверь.

Долго без чувств лежал престарелый Жуан; наконец приходит в себя и видит кровь, истекшую из раны, которую он получил при падении.

— Кровь, кровь! — говорит он. — Га! кровь отца, пролитая сыном. О! эта кровь да превратится в пламень и жжет твою душу! твою, сын бесчеловечный! За что, за что ты мучишь отца своего, держишь его в башне, моришь его голодом? О! да будет проклята минута, когда я, упоенный радостями и забыв природу, зачал тебя, да будет... Что ты делаешь, седой старец? Что ты делаешь? Кого ты клянешь? Свое чадо? Небесный Мститель! не внимай, не внимай, что произнес старый младенец, не внимай отца, произнесшего клятву на своего сына! Может быть, может быть, Ты испытуешь меня, может быть, наказуются мои злодеяния? Так, пути Твои неисповедимы; я благоговею и терплю! — сказал несчастный Жуан и распростерся во прахе ног своих. Обливаясь слезами, он умолял Всевышнего о ниспослании ему твердости в его несчастии. — Праведный Боже! — вопиял он. — Если мои грехи, если мои злодеяния превосходят меру, если мой глас не внемлем, то накажи меня, только услыши молитву престарелого отца — утуши пламень, горящий в тигре, в сыне моем, и соделай его человеком! Кровь, пролитая им, — вопиял он, — да будет на мне, на том, кто воспалил юношеский пламенный дух его, на том, кто причиною таких плодов; проклятия, всякие проклятия да постигнут седую главу мою, главу того, кто сделал его кровопийцею! Так, Всемогущий! услыши умиленный глас злодея — воззри на меня, простершегося во прахе и унижающегося пред Твоим величеством, Ты, Коего око бодрствует непрестанно и видит помышления всякого, Коего рука вращает миры, Коего дуновение раздвигает океаны и низвергает горы! О! Всемогущий! внемли и не допусти меня до совершенного отчаяния! Ниспошли в сердце сына моего чувства человеческие: да услышит он глас природы и вострепещет о делах своих.

Так молился несчастный Жуан, и священный трепет объял его. Он встал; слезы катились по дрожащим щекам его и падали на трепещущие губы. Каждый день он проводил в молитве и слезах — и терпел с надеждою в сердце, что Провидение, какими ни есть путями, спасет его. В самом деле, Провидение пеклось о нем; оно избрало достойного мстителя. В одно утро Жуан находит запечатанное письмо, лежащее возле окошка, распечатывает его и читает:

Несчастный Жуан!