Донал Грант

— По–моему, я подобрался почти к самому тому месту, откуда раздаются эти звуки. Но был такой страшный ветер, и тьма была хоть глаз выколи, так что больше я ничего не увидел.

— А вы не собираетесь попробовать ещё раз?

— Обязательно!

— Только боюсь, всё окажется очень просто. Мне будет даже немного жаль, если у этой странной музыки отыщется самая обыкновенная естественная причина.

— А какая другая причина может у неё быть? Бог и Природа едины. Через неё Он совершает Свои чудеса… Скажите, а музыка всегда слышна только в ветреные ночи?

— Мне приходилось слышать её и днём.

— В безветренную погоду?

— По–моему, нет. Если подумать, я ни разу не слышала её, скажем, в тихий летний вечер.

— И она раздаётся всякий раз, когда поднимается ветер?

— Пожалуй, нет.

— Тогда, быть может, дело тут не только в самом ветре, но и в его направлении?

— Может и так. Не знаю.

— Тогда было бы понятно, почему мы так редко слышим эти звуки. Инструмент–то, может быть, совсем рядом, только нужный ветер бывает нечасто, потому–то никто и не может его найти. Опыт мы провести не можем. Ветер нам не поднять, направление для него не выбрать. Остаётся только ждать и наблюдать, и особенно в те дни, когда будет слышна музыка.

— Значит, пока её не слышно, сделать ничего нельзя?

— Наверное, кое–что всё–таки можно. Вчера вечером мне показалось, что я почти нашёл нашего таинственного музыканта. Может, где не справились уши, помогут глаза? Что если забраться на крышу днём и посмотреть, где там спряталась наша птичка? Если сегодня ветер поуляжется, я ещё раз туда поднимусь и погляжу, не найду ли чего. Вчера я заметил, что музыка началась, когда переменился ветер — по–моему, он подул с юга. Знаете, какая потом поднялась буря, когда я поднялся к себе в комнату?

— Мне кажется, что приступы дяди как–то связаны с ветреной погодой, — произнесла Арктура. — Только вам не показалось, что во вчерашнем происшествии всё–таки было что–то очень и очень странное? Знаете, когда ветер бушует так сердито и злобно, мне всегда вспоминается тот стих, про «князя, господствующего в воздухе, духа, действующего ныне в сынах противления» [17] . Скажите мне, что он значит?

— Я не знаю, что он значит, — ответил Донал. — Но, наверное, здесь говорится о том, как сильно разнятся Дух Божий, вдохновляющий человека на истину и возвращающий ему самого себя, и дух века сего, который дёргает душу тысячами побуждений и желаний, играя на самых низких струнках себялюбивых детей, никак не желающих повиноваться. Позвольте, я ещё раз прочитаю тот отрывок и подумаю, о чём там речь. Только ведь духовное и естественное так тесно переплетаются между собой, что однажды мы, наверное, сильно удивимся… А вы не хотели бы поискать этот таинственный инструмент вместе со мной?

17

См. Еф.2:2.

— То есть подняться на крышу? А я смогу?

— Ну, ночью и в ветреную погоду я и сам бы вас туда не пустил, — смеясь, ответил Донал. — Но если хотите, я вам всё покажу, а вы посмотрите и сами решите, стоит туда забираться или нет. Самое страшное место — это обзорная площадка над моей башней, но я собираюсь взять с собой Дейви, а значит, как вы сами понимаете, не считаю это предприятие таким уж опасным.

— А с ним ничего не случится?

— С Дейви–то как раз можно отваживаться на гораздо большее, чем с другими: ведь он моментально слушается и делает всё, что я ему говорю.

— Я тоже буду слушаться, если вы меня возьмёте, — сказала Арктура.

— Тогда приходите в классную комнату часа в четыре, если ветер уляжется. Иначе мы, конечно, никуда не пойдём.

Когда Дейви услышал, куда мистер Грант собирается его взять, он так обрадовался, что не находил себе места от нетерпеливого ожидания. Помогая Доналу таскать наверх дрова и уголь, он не раз с вожделением поглядывал на крышу, но до сих пор учитель никогда не брал его с собой.

Глава 41 Чудесный инструмент

В четыре часа пополудни Дейви вместе с леди Арктурой были на условленном месте, а уже через минуту они шагали к винтовой лестнице в доналову башню.

Арктура, казалось, совершенно переменилась. Она была весела, смеялась, а с Дейви даже шутила! Её сердечко и сейчас то оживлялось, то затуманивалось, но теперь его уже не тяготила прежняя беспросветная тоска. В уединении своей комнаты, где её простой душе было легче всего поверить в то, что жизнь полна блаженства, Арктуру всё ещё иногда донимали жуткие тени страха; но постепенно к ней стали приходить и совсем иные видения. Время от времени сквозь серую завесу пробивались светлые лучики надежды и, смеясь, отгоняли тьму от боязливой души. Может, Бог и правда желает ей того добра, которого так жаждет её сердце и о котором шепчет воображение?

Некоторые читатели с презрением хмыкнут и заметят, что перед нами типичное болезненное сознание, подверженное чёрной меланхолии. Но даже если так, от этого Арктура лишь ещё больше нуждалась в том спасении, которое приносит подлинное исцеление любой немощи. Однако каким бы болезненным ни было её уныние, оно было бесконечно разумнее и естественнее, чем пышущее здоровьем добродушие тех, кто никогда ни о чём не тревожится. Некоторые болезни бывают много лучше любого здоровья на свете — кроме здоровья настоящего.

— А я и не думал, что ты такая, Арки! — воскликнул Дейви. — Словно ты тоже начала учиться у мистера Гранта! Вот подожди, скоро ты тоже поймёшь, как это здорово, когда есть, кого слушаться!

— Если я не научу тебя быть счастливым и без меня, Дейви, то проку от всех наших занятий будет мало, — сказал Донал. — Больше всего мне хочется, чтобы ты всегда оставлял дверь незапертой, чтобы Он — ты знаешь, кого я имею в виду, — всегда мог войти.

— Эй, Арки, давай наперегонки! — предложил Дейви, когда они подошли к подножью винтовой лестницы.

— Давай, — согласилась его кузина.

— Ты по какой стороне побежишь, по узкой или по широкой?

— По широкой.

— Ну тогда — раз, два, три, вперёд!

Дейви с проворностью горного козлика поскакал по ступенькам, обхватив рукой стоящую в центре колонну и легко ввинчиваясь в повороты. Арктура поднималась медленнее, длинное платье мешало ей перепрыгивать через ступеньки, и потому она не стала догонять младшего братишку и решила подождать Донала. Дейви, которому казалось, что он слышит сзади её приближающиеся шаги, как на крыльях взлетел наверх, взвизгивая от восторга и сладкого упоения погоней.

— Какой он стал милый! — сказала Арктура, когда Донал поравнялся с ней.

— Да, — откликнулся Донал, — кажется, он того и гляди добежит до самого Царства Небесного. Но, наверное, ему тоже сначала придётся пережить свои искушения и испытания. Ведь истинный покой наступает только после бури.

— И любая буря непременно заканчивается покоем?

— Надеюсь, что да. Всякое страдание, всякий страх и всякое сомнение — это вопль души, взывающей к Богу. Какая мать откажется подойти к своему малышу из–за того, что он просто плачет, а не зовёт её по имени?