Донбасский декамерон

Вот эта неизбывная тоска по воле, по самовластью, томящаяся в теле каждого русского человека, и заставляла нашего казака искать трудов и занятий помимо казенной службы. Отсюда любовь к слову, к литературным опытам, составившим Далю славу и фольклориста, и диалектолога, и филолога-любителя.

С детских лет, проведенных в Луганске и Николаеве, в Дале жила любовь к степным просторам Новороссии и романтично-живописным холмам и перелескам малороссийским. Его перу принадлежит одно из самых прочувствованных описаний природы Юга России – хоть Гоголю авторство отдавай:

«Да, благословенная Украйна! Как бы там ни было, а у тебя за пазушкою жить еще можно… Оглобля, брошенная на землю, за ночь зарастает травой; каждый прут, воткнутый мимоходом в тучный чернозем, дает вскоре тенистое дерево. Как сядешь на одинокий курган, да глянешь до конца света, – так бы и кинулся вплавь по этому волнистому морю трав и цветов – и плыл бы, упиваясь гулом его и пахучим дыханием, до самого края света!»

Близкое знакомство с малороссийским говором (и с белорусским, кстати, тоже), часто обзывание самого себя «чулым» казаком, дружба с многочисленными деятелями культуры малороссийского происхождения, искавшими в те поры славы и достатка в столице империи, сделали обычную для великорусского менталитета ошибку – московские да питерские писатели и журналисты искренне считали его если не «хохлом», то малороссом точно.

Биограф Владимира Даля Владимир Порудоминский отмечает это особо:

«Герцен считал Даля “малороссом по происхождению”; Белинский заметил: “Малороссия – словно родина его”».

Даль прожил семьдесят один год, из них двадцать на Юге. Эти годы не слишком заметны – они не так явно связаны с главным делом жизни Даля: четырнадцать детских лет, пять лет службы на Черноморском флоте, пребывание в Новороссии вместе с армией после русско-турецкой войны; позже он бывал там наездами.

Но и в старости признавался: «Будучи родом из Новороссийского края и проведя там молодость свою, я с родным чувством читаю и вспоминаю все, относящееся до Южной Руси и Украины».

Таким образом Даль считал своей родиной именно Новороссию, и Украину называл лишь частью обширной Южной Руси.

И стоит, наверное, посмотреть на ближний круг Даля в Петербурге, Нижнем Новгороде и Оренбурге – Нестор Кукольник, Николай Гоголь, Евгений Гребенка, позже и Тарас Шевченко и даже ссыльные поляки, как, например, герой семеновского «Дипломатического агента» полиглот и востоковед Иван Виткевич.

Что это за круг был, легко можно представить из своеобразного посмертного портрета признанного российского светила математики и механики позапрошлого века, также бывшего в большой дружбе с Далем – академика Михаила Остроградского (по происхождению дворянин Полтавской губернии). Знавший его преотлично, отец русской и мировой аэродинамики Николай Егорович Жуковский писал в воспоминаниях:

«Заимствовав в центре ученого мира свои глубокие познания, М.В. остался по характеру тем же хохлом, каким был его отец. Может быть, влияние французских мыслителей сказалось несколько в его внутреннем миросозерцании, но под конец жизни влияние это сгладилось».

«Русский словарь без малороссийского был бы далеко не полон».

Разумеется, Владимир Иванович четко разделял границы трех русских наречий.

Более того, приступив к созданию своего знаменитого толкового словаря, проработав над ним десяток лет, дав ему имя «великорусского», потому что слова, выражения и пословицы для него собирал по большей части в пределах Петербургской, Московской, Нижегородской и Оренбургской губерний, он тем не менее все еще думал над тем, чтобы сделать словарь трехчастным, чтобы все русское поле народного языка было засеяно, удобрено и дало культурные всходы.

Замысел «второй части» зрел у Даля во время его большого путешествия по Малороссии, где он обогатил свой и без того немалый южнорусский лексикон, усвоенный с новороссийских лет детства и юности. Ездил по селам он с писателем Евгением Гребенкой, ставшим позже классиком украинской литературы, но, по свидетельствам современников, селяне Полтавщины и Киевщины принимали его за своего в большей степени, чем уроженца тамошних мест, коренного малоросса Гребенку.

Владимир Порудоминский в биографии писателя подробно останавливается на этой вехе его жизни и трудов:

«Запасы украинских слов Даль скопил обширные; поначалу у него “созрела было мысль, что русский словарь без малороссийского был бы далеко не полон”…

Но и когда “Толковый словарь” определился как великорусский, Даль продолжал работать над словарем малороссийским. Часть этого труда он передал Лазаревскому – письмо из Нижнего к нему подписано: “Преданный вам и ожидающий малороссийского словаря”.

С Максимовичем, известным украинским ученым, Даль обсуждал особенности говоров, “поднаречий малорусских”, “подслушанные уклонения… между Пирятином, Решетиловкой, Кременчугом”, он хотел различать их, как различал говоры тамбовский и тверской.

И к третьей части он тоже мечтал обратиться. В письме его к Максимовичу читаем: “Составлены у меня и мало- и белорусский словари – не знаю, как полны окажутся; все-таки более, чем теперь есть” (видимо, речь о запасах, а не об окончательно подготовленных словарях)».

Даль и Украина – тема огромная, неподъемная для нашего скромного очерка, но необходимо отметить, что после того, как полувековой труд Даля над его словарем был завершен, то именно на него ориентировались просвещенные малороссы. О таком труде для своего наречия мечтали.

Радуясь первым выпускам «Толкового словаря», старый товарищ старого Даля профессор Редкин писал ему:

«Но в этом отечестве есть еще и родина моя (кажется, и твоя) – Малая Русь. Ведь и для нее собирал ты, кажется, и пословицы, и слова, а кто же будет обрабатывать и издавать это собрание?» И снова, через несколько лет, когда гигантский труд Даля был завершен: «Дождемся ли мы, малороссияне, чего-нибудь подобного?»

Увы, подобного подвижника Юг России не родил.

Конечно, в истории украинского языка были толковый словарь Гринченки и фразеологический Николая Кулиша, но все это частный случай рядом с системой, если сравнивать их работы с трудом Даля. Да и в России ничего подобного, пожалуй, больше не было, хотя филологи, несомненно, припомнят в этом месте имена и Ушакова, и Ожегова, и Кузнецова.

Имя Казака Луганского появилось не вдруг.

Начиная свои серьезные литературные опыты, Даль подписывался «Владимир Луганский», и еще всяко – вариантов с десяток насчитается. Давая выход своему неординарному литературному дарованию, наш Казак Луганский писал рассказы из народной жизни (вот оно, южнорусское детство сказалось), мифы и сказки славянских русских народов, бытовые и педагогические произведения.

Собирание словаря родного языка у сына датского лекаря не сразу стало делом всей жизни. Но чем дольше он жил, тем явственней видел он масштабы того, что хотел подарить народу своему.

Долго примеривалось, но в конце концов оценило подвиг Даля и русское общество: Академия наук присудила «Толковому словарю» Ломоносовскую премию, Русское географическое общество увенчало словарь Константиновской золотой медалью, Дерптский университет присудил почетную премию за успехи в языкознании бывшему своему питомцу. Общество любителей российской словесности просило Даля «оказать Обществу высокую честь – принять звание почетного его члена».

И все же, не обошлось без ложки дегтя. Известный журналист и писатель, издатель Николай Погодин выразился точно и образно: