Донный лед

Сам Зудин за заработком никогда не гнался, предполагал, что и для других сумма заработка не главное, тем более что речь ведь шла не о цифрах сто двадцать или сто шестьдесят, а о цифрах пятьсот - семьсот или восемьсот - тысяча - такие получались суммы, с учетом северных и "колесных" коэффициентов. То есть при любой погоде основные растущие материальные и культурные потребности безусловно удовлетворялись.

Очень может быть, что большинство механизаторов истоминского участка согласились бы с Зудиным, если бы он собрал их, разложил бы все по полочкам, - наверное согласились бы.

Но Зудин никого не собирал, ничего ни перед кем по полочкам не раскладывал, он просто распорядился в бухгалтерии сделать перерасчет, чем и вызвал на участке недовольство.

Новый главбух, которого Зудин пригласил из Ульяновского стройтреста, крепкий, спокойный старик, посоветовал тогда осторожно:

– Вы бы, Герман Васильевич, поехали с председателем месткома на участок, поговорили бы с народом насчет перерасчета...

Но чего-чего, а самоуверенности у Зудина всегда было с излишком, и поэтому к любым советам он относился всегда отрицательно.

– Яков Александрович, - возразил он тогда, - это же ваши слова: "Я считаю, что при всей трудности условий и полезности производимой работы ведомость с астрономическими суммами выглядит противоестественно, и такую ведомость я не подпишу!" Это ваши слова? Так или не так?

– Так, - согласился тогда главбух Яков Александрович, - я и сейчас готов их повторить.

– А теперь скажите, - спросил его тогда Зудин, - правильно ли я разобрался с нормами?

– Безусловно, я вам уже говорил.

– Так в чем же тогда дело?

– Дело в том, - сказал тогда на это главбух Яков Александрович, - что вы, как начальник, мне симпатичны. - Он немного подумал и добавил: - И как человек, пожалуй. Так вот. Я не хочу, чтобы вы, Герман Васильевич, сломали голову... Я этого не хочу, и кроме того это будет экономически нецелесообразно.

– Бросьте, - отмахнулся тогда Зудин, - не забивайте голову всякой ерундой ни себе, ни мне.

Главбух Яков Александрович молча пожал тогда плечами - что он мог на это сказать? За свою долгую бухгалтерскую жизнь он видел много начальников, наблюдал их становление, взлеты, иногда падения, и опыт подсказывал ему, что в подобной ситуации должна завариться довольно густая каша. Сам всегда ровный, застегнутый на все пуговицы, он со временем стал психологом и даже физиономистом. Однако никогда или почти никогда не вмешивался в ход событий - это было не в его характере. Одно лишь знал твердо, что как бухгалтер ни разу не подвел ни одного начальника, ни хорошего, ни плохого, ни среднего. Хотя одного начальника он снял с должности. Именно как бухгалтер. Даже, скорее, так: как бухгалтер и коммунист. Или еще проще: как порядочный человек.

Было это в Ульяновске. Яков Александрович работал главным бухгалтером строительно-монтажного поезда и время от времени посещал участки, считая своим долгом иметь наглядное представление о той работе, за которую он выплачивал зарплату рабочим и ИТР. Бывая на участках, он, естественно, интересовался "малой бухгалтерией", то есть табелями и нарядами, которые вели прорабы. И вот на одном, самом удаленном от конторы участке он наткнулся на наряд группе наемных рабочих на разбор двух бараков, которые выслужили свой положенный срок и действительно подлежали переводу на дрова. И дрова в соответствующем количестве кубометров были, как полагается, оприходованы. Более того: они имелись в наличности. Ими топили. Наряд трем нанятым единовременно рабочим был закрыт на сумму триста рублей.

Дело заключалось в том, что ни один здравомыслящий прораб не стал бы тратить триста рублей на ручную разборку негодных бараков в то время, как бульдозерист сделал бы эту работу за полдня, ладно, пусть за день, и это стоило бы, во всяком случае, не больше тридцатки. Ладно, предположим невероятное - рублей пятьдесят, но не триста же!

Прораб, молодой исполнительный парень, охотно объяснил, что бараки действительно снес бульдозер, но бульдозеристу эту работу он оформил как дорожные работы, а группа из трех человек оформлена на разовую работу по просьбе начальника СМП, он сам тогда приезжал на участок и привез троих молодых людей, кажется, это были студенты, причем один из них вроде бы начальников племянник. Молодые люди приехали отдохнуть на природе, у них была палатка и шампуры для шашлыков. И начальник попросил организовать им небольшую денежную сумму - вот прораб и организовал.

Яков Александрович забрал тогда с собой липовый наряд, попросил прораба написать объяснительную, и что интересно - прораб легко, даже можно сказать - охотно согласился, и с этими бумажками Яков Александрович немедля отправился в прокуратуру.

А когда начальник, узнав об этом, вызвал его для объяснений, он сказал ему коротко и перейдя на "ты", что было для корректного Якова Александровича признаком большого гнева. Он сказал ему так:

– Ты вор. А работать с вором я не стану. Если тебя не снимут, я уйду.

Потом был шум. Начальника этого сняли все же. Были директивные письма, заработал и беспроволочный телеграф. Зудин узнал об этом случае, разыскал адрес Якова Александровича и пригласил его на работу к себе в мехколонну. Яков Александрович согласился не раздумывая. При всей своей бухгалтерской сухости он не лишен был романтических помыслов, а строительство БАМа - это, что ни говорите, строительство БАМа.

Одна, так сказать, единичная жалоба - этого было, конечно, недостаточно, чтобы делать так называемые оргвыводы. Однако в тресте мало-помалу складывалось о Зудине весьма отрицательное мнение. Зудин не любил ездить в трест. Почти никогда не звонил с просьбой в чем-нибудь помочь. И поэтому у заместителя управляющего и у главного механика закрадывалось такое подозрение, что Зудин просто бездельник. Ибо кто работает, у того возникают трудности, а у кого не возникает, тот...

И слово "Зудин" начинало носиться в трестовском воздухе только в связи с какой-нибудь неприятностью, например, оно некоторое время не сходило с уст в связи с тем судебным процессом, который Зудин проиграл.

Как уже упоминалось, Зудин не с луны свалился на головы трудящихся мехколонны, а вышел, как говорится, из гущи жизни. Из той самой гущи жизни, в которой иногда все складывается так, что нельзя не поднять чарку, не разделить компанию. И у Зудина иногда все складывалось так, что он поднимал чарку и разделял компанию. Он умел это делать таким образом, чтобы в результате было хорошо, а не плохо. То есть Зудин не был в этом отношении абсолютно стерильным человеком.

Однако он совершенно не терпел производственного пьянства и был немало озадачен, когда столкнулся с ним в своей мехколонне.

Дело было совершенно не в том, что все это не вязалось с существующим на БАМе сухим законом. Зудин, как человек многоопытный, никаких иллюзий насчет этого сухого закона не строил. Ибо, во-первых, сухой закон охватывал только УРСовские торговые точки. А в старых, не бамовских поселках продавался питьевой спирт. И для "колесных" дорожно-строительных подразделений закупка "горючего" не была сколько-нибудь серьезной проблемой.

Во-вторых, на БАМе официально разрешалось раз в неделю - в суббогу или в предпраздничные дни - продавать коньяк и шампанское. Высокие же заработки позволяли употреблять дорогой коньяк не как деликатес, а как, скажем, водку.

Озадачен же Зудин был потому, что ожидал встретить несколько иной настрой во вверенной ему мехколонне. Он ожидал встретить деловой энтузиазм и бескорыстную преданность делу со стороны, по крайней маре, комсомольцев. Но оказалось, что комсомольцев в этой мехколонне почти не было. За исключением пяти-шести молодых специалистов, окончивших техникумы, собрался здесь народ в основном уже в возрасте, часто - кочевой, привыкший к вербовкам, хорошим подъемным и к северным коэффициентам. А молодежь, которая приехала сюда в начале стройки, в этой мехколонне не удержалась, уволилась понемногу, о чем говорила пухлая папка приказов, хранящаяся у инспектора по кадрам.