Дориан Дарроу: Заговор кукол

В конверте оказалась записка:

"Если желаете узнать правду о вашем муже, жду Вас послезавтра на Таум-Гарден, 7.

М-ль Лепаж.

P.S. Будет просто замечательно, если вы оставите вашу горничную дома. Слуги бывают болтливы. Подруги также"

— Глава 33. О неких поспешных действиях, разговорах и обидах

Я стоял, глядя на дом, окутанный дымкой золотистого света. Я пытался убедить себя, что давешний сон — лишь сон и ничего более, однако беспокойство, им вызванное, росло с каждой минутой. И наконец, решившись, я надел маску и вклинился в полноводную реку людей и экипажей.

Если меня узнают, будет скандал.

А если меня заметят, то скорее всего узнают. Однако сейчас скандал был меньшим из зол. Я должен был убедиться, что Эмили в порядке.

И удача сопутствовала моим намерениям. Не без труда, но мне удалось проникнуть в сад, но ровно затем, чтобы подобно Минотавру оказаться в зеленом лабиринте лорда Баксли. Безусловно, его садовник был весьма хорош и, пожалуй, чересчур изобретателен.

Поворот. Узкое жерло коридора. Украшенное фонариками деревце в кадке. И снова поворот. Арка, увитая цветами, и белое платье мелькает впереди. За стеной раздается смех и тут же гаснет, заглушенный музыкой. А внезапный порыв ветра доносит аромат роз и обрывки голосов.

— …я не понимаю, что вы хотите от меня!

Эмили? Эмили! И облегчение, которое я испытываю в тот момент, не поддается описанию. Эмили жива и здесь, рядом, за узкой полосой кустарника, который я просто проламываю.

Ветки цепляются за одежду и рвут, но мне уже плевать.

— Эмили!

— Дориан! — взвизгивает Минди, подпрыгивая.

— Дориан? — девушка, стоящая рядом с американкой, недоверчиво щурится. Она всегда плохо видела в темноте. — Это ты? Что ты здесь делаешь, Дориан?

— Мне приснился сон и… я рад тебя видеть.

Я не видел тебя тысячу и один день. И если это не вечность, то где-то рядом. Я готов любоваться тобой нынешней и тосковать по тебе прошлой. Я хочу услышать твой рассказ и прикоснуться, понять, что стоящая передо мной девушка в великолепном муаровом платье — не миф и не сказка.

Минди отступает в тень, и я благодарен ей за неожиданный такт.

— Я тоже рада, — говорит Эмили как-то глухо и совсем не радостно. — И ты прав, нам следовало поговорить. Мисс, вы не будете столь любезны постоять здесь? Если вдруг кто-то станет искать меня или вас…

— Я свистну, — пообещала Минди, присаживаясь на лавочку. Я не сомневался — она и вправду свистнет.

Мы с Эмили снова оказались в лабиринте. Я ощущал ее руку на своей и думал, о том, что уже ради этого стоило рискнуть.

— Ты понимаешь, как рискуешь? Ты о чем думал, придя сюда?

О ней. В последнее время я думаю только о ней.

— Если кто-нибудь узнает, то… Господи, Дориан, когда же ты повзрослеешь?

— Я пытался поговорить с тобой.

Узнать, почему в доме окна закрыты печатями. И зачем приглашали крысолова. И почему пытались убить меня…

— Мне казалось, ты должен был понять, что я не хочу разговаривать с тобой, — сказала Эмили. Веер в ее руках развернулся с шелестом и закрылся. Снова развернулся, отгораживая ее от меня.

— Я решил, что тебе угрожает опасность…

— Нет, — сухое, короткое слово.

— Но письмо…

— Я надеялась, что получив его, ты уедешь.

— Почему?!

Она не спешит с ответом, а я разглядываю Эмили, пытаясь понять, когда и куда исчезла та девушка, которую я знал и любил. Эта старше. Она, безусловно, прекрасна. Ей к лицу этот сизоватый муар, отливающий то серебром, то зеленью. Изысканная простота прически лишь подчеркивает совершенство черт лица Эмили, как изящный турнюр подчеркивает хрупкость фигуры.

— Я устала от тебя, Дориан, — говорит она. — Устала от той жизни, которую ты и бабушка для меня определили. Устала играть в приемыша и… и хочу получить, наконец, свой собственный шанс.

Без меня?

— Прости, но… твой план был безумен. Я писала тебе об этом, но ты не слушал. На самом деле ты никогда не слушал ни меня, ни кого бы то ни было.

Неправда!

— Не нужно, Дориан. Пожалуйста, не прикасайся ко мне, — приподняв подол платься, Эмили отступила. — Всегда был только ты. Ни я, ни Ульрик, но ты! Твои болезни, твои мечты, твои капризы, которые так и остались, несмотря на то, что тебе уже двадцать два. Пора повзрослеть.

— Эмили…

— Стой. Молчи. Уходи. Не втягивай нас еще и в этот скандал! Хватит. Уже и так все запуталось и… и я желаю тебе удачи в твоей новой жизни.

Жизни без нее я не представляю. Я стоял, не столько оглушенный, сколько растерянный. Я смотрел как она уходит и понимал, что должен остановить. И не знал, как остановить.

— Эмили… просто скажи, что с тобой все в порядке.

— Со мной все в полном порядке, — она даже не обернулась. — Я счастлива. И надеюсь, что у тебя хватит силы духа смириться. И будь добр, если тебе в голову взбредет очередная блажь и потянет на подвиги, сначала подумай о последствиях своих приключений.

— Это Ульрик, да? Ты его боишься? Кого-то еще? Тебе угрожали и…

Бесполезно. Она ушла, и я остался наедине с собой. Вот только зеркала, чтобы глядеть на свое отражение, не было. Подошла, заглянула в глаза и исчезла Минди. Кто-то прошел близко, спросив о чем-то, и я ответил. Надо было уходить. Я не нужен. Я прошлое, а там, в доме, полном огней, будущее.

Свадьба. Муж. Дом.

Разрыв, который должен был когда-то произойти, и я знал, что он неминуем, оказался слишком неожиданным.

В моей руке письмо, то самое, которое я сочинял для Минди. Запечатанный конверт пахнет духами. Буквы вдавлены в бумагу. Выбросить? Оставить. Как напоминание о собственной глупости.

Уйти. Остаться.

Решить хоть что-нибудь.

Я уже решил и не стану менять это решение. Я ведь хотел, чтобы Эмили была счастлива? Мое желание исполнилось. Так чего же я медлю? Застыл над кустом белых роз, в третий раз кряду пересчитываю бутоны и в каждом вижу ее лицо.

Осталось сочинить прощальный сонет и можно всецело отдаваться черной меланхолии.

— Вот это бражник или Hemaris fuciformis, каковой именуют также шмелевидкой жимолостной, — мой наставник протягивает лупу. И я склоняюсь над бабочкой. Ульрик вертится рядом, ему тоже хочется заглянуть в коробку, но наставник полагает, что Ульрик слишком юн, чтобы постигать сложное искусство аурелиании.

Искаженное стеклом, тело бабочки уродливо. Его покрывают зеленоватые волоски, свернут жгутом хоботок, тусклы глаза и крылья.

Вырастающая из тельца булавка выглядит огромной и толстенной, как ствол дерева, проросший сквозь плоть.