Дорога через ночь

Химик, наоборот, был узкоплеч, с впалой грудью и мелким, хотя и красивым лицом, на котором все было пропорционально: высокий, но узкий лоб, небольшие острые глазки, красиво очерченный рот с тонкими губами, сложенными в насмешливую и пренебрежительную улыбочку. К своему сильному другу Химик относился покровительственно, а иногда надменно, бесцеремонно обрывал и отвечал за него даже тогда, когда обращались прямо к Лободе.

И сейчас, подходя к нам, Химик пренебрежительно осмотрел "братьев-кирпичников", утомленных, мокрых, грязных, обошел с недоумением и неприязнью новозеландцев и насмешливо остановился перед Деркачем. Потемневшая от дождя форма прилипла к худому телу лейтенанта, сделав его фигуру жалкой и смешной. Сунув ладонь в мою пятерню и не удостоив ответным рукопожатием, Химик вместо приветствия кивнул на новозеландцев.

– Что за зверье? Откуда?

Выслушав объяснение, усмехнулся.

– Охота была вам возиться.

– Бельгийцы же возятся с нами.

– Ну, мы другое дело.

– Нашел с кем сравнивать, - подхватил Лобода.
– Какие-то новозеландцы и мы.

– У нас один враг, - напомнил я, - и мы ведь союзники.

– Сразу узнаю политрука, - насмешливо бросил Химик.
– У них всегда и на все какая-нибудь фраза припасена, вроде разменной монеты в трамвае, и фраза такая же круглая, как пятак.

Химик явно задирал, готовый, видимо, "сцепиться", чтобы иметь повод еще раз подтвердить, что в операции против моста не они нам, а мы им будем помогать. Когда я сказал там, в его деревне, что не вижу разницы, лишь бы мост удалось в пропасть сбросить, он сердито фыркнул и изрек:

– Ну, раз нет разницы, тогда будем считать, что операцию против моста проводим мы, а вы помогаете.

– Хорошо, приходите на место сбора, а там посмотрим.

– И смотреть нечего, - бросил Химик.

– Чего там смотреть!
– повторил за ним Лобода.

Однако тут они узрели кое-что, и это поколебало их петушиную самоуверенность. "Братья-кирпичники" вооружили себя автоматами и карабинами. Со своими пистолетиками в карманах новопришедшие выглядели почти безоружными. Химик сразу сообразил, что их шестнадцать пистолетов были детскими игрушками в сравнении с шестью автоматами. Оружие - а оно было лично добытой собственностью - определяло место и значение человека в бою.

– Автоматики... немецкие автоматики, - пробормотал Лобода, трогая пальцами то мой, то уструговский автоматы.
– Достали-таки... А где? Как достали?

– Если действовать по справедливости, - мрачно объявил Химик, пряча, однако, глаза, - вы должны отдать половину автоматов нам. Иначе мы не сможем помочь...

– Как это не сможем?
– переспросил Устругов. Говорил он тише и спокойнее, чем обычно, и это было верным признаком того, что Георгий сдерживает раздражение.
– Как это не сможем?

– А так. Не можем же мы со своими жалкими пистолетами на немецкий бункер с пулеметом лезть.

– С автоматом на бункер тоже не полезешь, - стараясь быть спокойным, объяснил я.
– Для бункера особая горючая жидкость приготовлена. К тому же мост и бункер мы на себя берем.

– Ну и берите, - зло бросил Химик.
– Раз не хотите по-товарищески поделиться оружием, то и на помощь не рассчитывайте...

Он повернулся к нам спиной и пошел прочь. Лобода растерянно посмотрел ему вслед, перевел глаза на нас, затем опять на него.

– Саш, а Саш, ты куда?
– прокричал он.
– Куда ты, Саш?

Химик не ответил и не обернулся. Сибиряк облизал сразу высохшие губы.

– Ой, как нехорошо у нас получается!
– сокрушенно пробормотал он, осуждая нас, себя, своего товарища.
– Нехорошо.

– Хуже некуда, - подхватил Георгий.
– Дело надо делать, а вы шантажом занимаетесь. Позавчера бучу целую подняли из-за того, кто кому помогать будет, сегодня автоматы наши захотели. Дай вам автоматы, штаны, наверно, потребуете. Не хотите помогать, катитесь к чертовой матери! И поскорее!

– Ты нас не гони, - сурово предупредил Лобода, - не гони. Мы сюда не на тебя любоваться пришли, и ты нами не распоряжайся.

– А за каким чертом вы сюда пришли? Автоматы клянчить? Сами добыть не можете, так шантажом у своих же отнять думаете? Не у немцев, а у своих. У немцев оружие добыть у вас кишка слаба...

– Ты нас не гони, - повторил Лобода раздраженно и растерянно.
– Не имеешь прав ты нас гнать. Мост не твой, и мы пришли сюда не затем, чтобы с вами поцапаться да назад уйти. Мы за делом сюда пришли.

– Там, - кивнул я в сторону моста, - у немцев много автоматов. Разобьем их - у всех автоматы будут.

Лобода повернулся и побежал за своим другом, громко выкрикивая, чтобы тот остановился. Химик уходил, опустив плечи и не оглядываясь. Догнав его, Лобода рванул за плечо, повернул к себе и сказал что-то так тихо, что мы не расслышали.

– А иди ты...
– Химик витиевато и смачно выругался, сбросил руку приятеля с плеча и пошел дальше.

Сибиряк постоял на месте, потом медленно двинулся к нам.

– Мои ребята... я... мы пойдем с вами к мосту и сделаем все, что нужно сделать, - смущенно и сердито сказал он.
– Я пойду, и ребята пойдут. И Химика ребята тоже пойдут. Пойдут ребята, и Химик пойдет. Только с ним поговорить подушевнее надо.

– Мы не сваты, а он не невеста, чтобы уговаривать, - отрезал Георгий.
– Уговаривать некогда, да и незачем... Хотите - идите, не хотите - к черту собачьему! Обойдемся...

– Не горячись, не горячись, - остановил я его.
– Они погорячились, ты теперь горячишься. Расплеваться и разойтись легче всего, договориться по-хорошему труднее. Мы же все-таки свои люди.

Устругов резко повернулся ко мне:

– Тоже мне проповедник нашелся!

Я засмеялся.

– Химик считает меня политруком, а ты только в проповедники зачисляешь.

– Да ну тебя к черту!
– уже беззлобно выругался Георгий.
– Я серьезно, а ты все на шутки сводишь.

– А хороший политрук сейчас очень пригодился бы, - виноватым тоном заметил Лобода, посматривая то на меня, то на Устругова.
– С ребятами нашими поговорил бы по-душевному, чтобы поняли, что к чему. Одичали мы тут немного.

– А сам-то ты понимаешь?

– Сам-то я понимаю, - ответил Лобода, - да с другими гладко говорить не умею.

– А ты поговори, как сможешь. В своей семье даже немого понимают, и ребята тебя поймут. Ведь понимали же до сих пор?

– Понимали. Чего ж не понимать меня? Я же не немой.

Лобода направился к своей группе, усевшейся тесной кучкой под дубом. Мы не слышали, о чем говорил он с ними, но видели, что его внимательно слушали. Только Химик выкрикнул что-то раза два или три, а потом тоже притих.