Дорога к звездам

— Яков, — предложил Гоберман, — давай вместе проектировать твою установку.

Предложение обрадовало Якова, оно было как нельзя кстати. Откровенно сказать, Яков еще не задумывался над тем, с чего начать проектирование опытной плавильной установки для получения особого жаропрочного сплава. А теперь его «соучастником» будет конструктор. Да еще какой конструктор!

И вдруг его пытается отговорить от экспериментов профессор Карганов, человек, на поддержку которого он так надеялся.

…А плавильное отделение продолжало гудеть печами, и сталь непрерывным потоком заполняла формы. Спектрографическая лаборатория по-прежнему требовала от Якова неустанного внимания. В лаборатории осваивались новые аппараты и новые, фотометрические методы анализа. Состав стали, которую плавило отделение, непрерывно менялся, совершенствовался. Только успевай!

Якову полагалось находиться в курсе всех событий на комбинате — претензии по качеству литья поступали прежде всего к начальнику лаборатории спектрального анализа, и ему первому приходилось разрешать недоразумения. Зачастую литейный цех оказывался невиновным. Якову удавалось обнаруживать отступления от технологии в тех цехах, где шла дальнейшая обработка отливок. На этот счет у него выработалось особое чутье, нюх, и его появления в кузнечном, прокатном или термическом цехе стали побаиваться.

Но как ни захватывала его работа в лаборатории, он все время прислушивался к ноющей под сердцем тревоге — тревоге о Любе. Вечером после смены, не заезжая домой, он отправлялся в больницу… Любу все еще не выписывали, почему-то перевели из восьмой палаты в третью, на первый этаж… Видеть ее он все равно не мог: окно находилось высоко и было затянуто занавесками.

Он толкался в приемной среди женщин и мужчин, пришедших с передачей. Он наблюдал, как выписывались женщины, как застеснявшиеся отцы, даже приходившие сюда не впервые, бережно принимали от медицинских сестер новорожденных. Мимо Якова иногда проходила торжественная процессия: впереди мамаша, за ней отец, за ним теща, тесть и еще родственники с цветами и без цветов. Яков смотрел им вслед и с завистью думал: «Когда же, наконец, до меня дойдет очередь вот так же выйти с Любушкой?»

Но сегодня в приемной появилась дежурная сестра и глазами отыскала Якова.

— Товарищ Якимов, — пригласила она его, — пройдите, пожалуйста.

Ему вынесли халат. Сердце дрогнуло от радости: сейчас он увидит Любу. Но он тут же перепугался: ему сделали исключение; еще никто при нем не переступал порог запретных дверей. Значит… значит, случилось что-то неладное.

— В третью палату, — шепнул за его спиной чей-то женский взволнованный голос, — плохи, видно, дела…

В коридоре его встретила уже знакомая ему женщина-врач.

— Постарайтесь только не расстраивать жену, — попросила она Якова, — убедительно вас прошу.

Третья палата находилась в конце коридора. Врач распахнула двери. В маленькой комнате стояли две койки, на них лежали женщины. Если бы не эти родные голубые глаза и не эти золотые волосы, закрывшие всю подушку, Яков не узнал бы в одной из женщин своей Любы. Ее заострившееся лицо с темными кругами около глаз было искажено страданиями. Она непрерывно облизывала сухие, потрескавшиеся губы.

— Люба! — перепугался Яков. — Тебе плохо?

— Яшенька, — проговорила она с усилием, — пришел… Я так о тебе соскучилась. Похудел… Тебе трудно, да?

Он опустился на стул и взял ее руку. Кончики пальцев Любы были синими; это совсем перепугало Якова.

— Что с ней? — Яков повернулся к врачу, стоявшей за его спиной. — Почему ей стало хуже?

— Придется оперировать, — ответила врач. — Завтра должен быть хирург из госпиталя, большой специалист.

— Оперировать?! — уже вскрикнул Яков. — Но почему?

— Яша… Яша, успокойся, — попросила Люба. — Ну ты же видишь, что пустяки. Возьми мои обе руки. Вот, хорошо. А знаешь, о чем я хочу спросить тебя: девочка… как мы ее назовем?

— Как тебе больше нравится, Любушка?

— А тебе?

— Мне больше нравится твое имя.

Она не отрываясь смотрела в его лицо.

— Какой ты у меня хороший…

Сестра принесла ребенка. Запавшие глаза Любы озарились радостью.

— Посмотри, какая у нас чудесная дочка, — сказала Люба и вдруг застонала. Даже разговор причинял ей физическую боль.

Сестра передала ребенка Якову. Он принял его неумело, страшась повредить маленькое тельце. На него глянули подслеповатые, еще неосмысленные голубенькие глазки. А Люба смотрела на отца и дочь, и по лицу ее разливалось выражение счастья и покоя.

Девочку унесли. Яков сидел около Любы, рассказывая о цехе, о своих работах над ядерным сплавом, о домашних делах, о последних сводках Совинформбюро. Люба задремала, врач попросил его уйти.

— Так что же все-таки у нее? — спросил Яков ожидавшую его в коридоре женщину-врача.

— Перитонит.

— Я не понимаю ваших терминов.

Помедлив, врач пояснила:

— Воспаление брюшины. Поддерживаем ее непрерывным переливанием крови. Организм очень сильный, думаю, справится.

Яков переступил с ноги на ногу, чувствуя противную слабость в коленях и холодок в груди. Он слыхал, что такое воспаление брюшины.

— Да вы не падайте духом, — сказала врач. — Мы пригласили очень опытного хирурга.

Выйдя на улицу, Яков долго бродил под окнами родильного дома, никак не решаясь уйти от Любушки. Он негодовал на судьбу за то, что не ему, а Любушке выпало такое испытание. Он вот, как никогда, здоров, хоть бы кольнуло где. Яков бы справился теперь с любой болезнью, даже с этим проклятым перитонитом, но Люба…

Анна Матвеевна испугалась, увидев окаменевшее лицо сына. На расспросы матери Яков бросил два слова: «Люба… плохо…» — и закрылся в своей комнате. Он уже не слышал, как мать встревоженно советуется с отцом, как оба стали куда-то собираться, как хлопнула дверь на лестницу.

На следующее утро еще до работы Яков побежал в больницу. К Любе его не пустили. Сестра сказала, что Люба спит, а хирург сможет освободиться из госпиталя только во второй половине дня.

Яков посидел на крыльце, постоял под окном палаты. Потом пошел к трамвайной остановке. Он просто не мог оставаться в бездействии, в изнуряющем ожидании и тем более в одиночестве. Так можно сойти с ума.

Трамвай остановился у комбината. Яков прошел через проходную и столкнулся с Гоберманом.

— Ну, как? — спросил Гоберман, удерживая Якова за рукав.

— Плохо…

— Так вы приходите к нам и мы обсудим ваши замыслы.

— Замыслы?

— Я имею в виду вашу установку для получения жаропрочного сплава. Я уже разговаривал со своей группой. Знаете, с каким восторгом молодежь приняла ваше предложение?

— Да какое предложение? — Яков слабо улыбнулся,

— Вы не понимаете? — Гоберман отпустил рукав и ухватился за пуговицу на пиджаке Якова. — Мы будем проектировать вашу установку. Конструкторы очень заинтересовались. Молодежь, знаете. Согласны поработать вечерами. Дело за вами, Яков Филиппович. Да… простите. А что ваша жена? Надеюсь, все в порядке? Так когда же вы появитесь в бюро?