Дорога-Мандала

Сидзука смотрела на высушенный пенис свирепого зверя. Хотя он выцвел до светло-коричневого цвета и лежал в прозрачной банке, легко было представить себе его изначально огромные размеры.

— Какой громадный!

Такико тоже склонилась над склянкой и сказала:

— Да, но вид у него жалкий.

Склонившись вместе с Такико над пенисом тигра, Сидзука вспомнила историю трёхлетней давности. Они тогда начали жить вместе в тесной квартирке Асафуми — одна комната, служившая и кухней, и гостиной, да спальня. В воскресенье днём в самый разгар их возни в постели раздался звонок. В то время они были так загружены работой на фирме, что сил на секс не оставалось. Поэтому выходные были драгоценным временем. Хотя они продолжили заниматься любовью, не обратив внимания на звонок, в дверь продолжали назойливо звонить. Кто-то рвался в квартиру, будто в занятый сортир, и никак не желал угомониться. Пенис Асафуми вдруг обмяк.

— Я открою.

Решившись встать, Сидзука натянула большой спортивный джемпер Асафуми, надела штаны из джерси и, пригладив волосы рукой, вышла в прихожую. Она открыла дверь и увидела какую-то женщину, обеими руками держащую пакет. Где-то в глубине души зазвучал набат, но Сидзука не смогла сразу догадаться, о чём он предупреждает, и спросила: «Что вам угодно?» Женщина подозрительно смотрела на джемпер, что был на Сидзуке. На нём были изображены три танцующие в ряд утки. Затем, заглядывая в квартиру из тесной прихожей и сердито глядя на Сидзуку, женщина объявила, что она мать Асафуми. «Ах, вот оно что», — подумала Сидзука, но женщина, не дав ей вставить ни слова, сказала: «Я войду» и, скинув туфли, прошла в спальню, расположенную за кухней-гостиной. Она двигалась проворно, как сбежавшая из клетки дикая кошка. Сидзука в растерянности поспешила за ней. Дверь между гостиной и спальней была распахнута. Сидзука видела спину стоявшей в дверях женщины, а за ней своего мужа — сидя на постели, он впопыхах заворачивался в одеяло, пряча свои причиндалы. «Мама, что случилось?» Асафуми изо всех сил старался сохранить невозмутимость, но обёрнутое вокруг бёдер одеяло не могло скрыть наготы. В довершение всего завернулся он плохо, и его член выглядывал из-под одеяла. Он всё ещё был набухшим и влажным от выделений из влагалища Сидзуки. Несколько секунд Такико стояла, как вкопанная, видимо, впервые на двадцать седьмом году жизни сына осознав, что пенис дан ему ещё и для того, чтобы заниматься любовью с женщинами. Затем она пришла в себя.

— Сколько можно валяться? Нечего спать до обеда. Живо одевайся. Я пойду в туалет, — сказала она и скрылась в туалете.

В отсутствие Такико Асафуми и Сидзука успели одеться. А потом Асафуми представил Сидзуку: «Моя коллега Окамото». И они втроём, как ни в чём ни бывало, пили кофе и разговаривали о всяких пустяках: о том, что наконец-то пришла весна, что сливы в иокогамском саду Санкэй в полном цвету — стараясь этими весенними разговорами растопить гнездившуюся в душе каждого из них неловкость. Спустя тридцать натянутых минут Такико ушла, сказав, что встречается со школьной подругой в Хаконэ. Уже после Сидзука узнала, что надетый ею впопыхах джемпер купила Асафуми его мать.

Стоило Сидзуке вспомнить это, и ей стало казаться, что теперь они вместе с Такико внимательно разглядывают пенис Асафуми, постепенно опадающий под их пристальными взорами. От этой фантазии Сидзуке стало неловко, и она отвела глаза от банки. Под полкой со склянками были расставлены тетради в потрёпанных японских переплётах, прошитых нитками. Точно такие же, как найденная в кладовой дома Рэнтаро.

— Это реестры? — спросила она, и Такико, будто очнувшись от гипноза, вздрогнула и обернулась к ней.

— А, да-да. Начиная с эпохи Эдо.

Сидзука достала тонкую тетрадь большего формата. Надпись тушью была неразборчива, но тем не менее ей удалось прочесть — «Рецептурная книга».

— Здесь записаны рецепты. Раньше в каждом доме была такая тетрадь, по рецептам из неё и изготовляли лекарства.

Перелистнув страницу, Сидзука прочла названия лекарств — профилактические пилюли, красная медь, эликсир «радость души».

— Каких только снадобий ни делали!

— Да, всякие делали лекарства, но самым ходовым был воскрешающий душу эликсир — хангонтан. Изначально хангонтан был китайским лекарством, воскрешавшим даже мёртвых, но и в Японии делали свой вариант. Я слышала, что в эпоху Эдо было уже порядка десяти рецептов приготовления этого эликсира. У дома Нонэдзава тоже был свой рецепт воскрешающего душу эликсира, и это-то как раз и был рецепт подлинно китайское снадобье широко известное тем, что воскрешает даже мёртвых. Говорят, в старину его рецепт передал дому один прибившийся к побережью Тибаси китаец в благодарность за то, что его выходили.

На первой странице тетради Сидзука нашла рецепт воскрешающего душу эликсира. Мелким почерком были записаны названия китайских препаратов — «куркума», «бычий камень», «опермент», «петушиный ветер». Когда Сидзука попыталась разобрать пропорции и способ приготовления препарата, Такико, приподняв тетрадь и поддразнивая её, сказала:

— Не стоит слишком углубляться в это. Сейчас для тебя, Сидзука, важнее не то, как делаются лекарства, а то, как делаются дети.

Наблюдая за тем, как Такико ставит тетрадь с рецептами обратно на полку, Сидзука подавленно ответила: «Да». После их женитьбы Такико часто задавала вопрос о детях, в основном Сидзука узнавала об этом от Асафуми. Такико, убеждённую, что иметь детей это счастье, пугал возраст Сидзуки — тридцать два года. Всякий раз, когда речь заходила о детях, лицо Сидзуки каменело.

Такико, заметив, что Сидзука не в духе, добавила:

— Сейчас все поздно женятся, и, похоже, стало поветрием не торопиться заводить детей, но лучше всего рожать детей пока есть здоровье. К тому же, когда у Асафуми начнутся разъезды, вы нечасто сможете быть мужем и женой. И если вы так и не соберётесь завести детей, то потом может и не получиться.

— Даже если мы собираемся завести детей, это зависит только от воли свыше, — ответила Сидзука, желая поставить точку в разговоре.

— Ну, да я открою тебе тайну.

На цветущем лице Такико появилась полная любви улыбка. Сидзуке ничего не оставалось, кроме как согласно кивнуть. Такико, как будто это и впрямь было тайной, шепнула на ухо Сидзуке:

— Нужно убираться в туалете.

Сидзука пристально посмотрела на неё. Она серьёзно в это верит? Сидзука подумала, что, возможно, свекрови просто неловко открыто обсуждать с ней сексуальные темы, но по лицу Такико, подмигнувшей ей с серьёзным видом, ничего нельзя было понять. Она спокойно и просто, никого не задевая, говорила правильные вещи, но не была похожа на наивную добрячку. Сидзука слышала, что когда перестраивался дом, она сама распоряжалась многолетними накоплениями, договаривалась со строителями в отсутствие мужа и сына, и строительство было завершено в срок. Так что на мякине её не проведёшь.

Такико села на стул перед столом с компьютером и на правах любящей свекрови продолжила разговор.

— Но главное, если появятся дети, ты сможешь отвлечься от тягот одинокой жизни. Ведь жена торговца лекарствами две трети года спит одиночестве. Конечно, женщине по ночам тоскливо одной. И в такие минуты дети становятся отличной поддержкой.

— В нынешние времена и помимо детей много других стимулов жить нормальной жизнью. И когда я снова устроюсь на работу, таким стимулом для меня станет работа, а не дети, — ответила Сидзука, которую изрядно утомил этот град рассуждений о детях.

Они оба потеряли работу, Асафуми ещё не приступил к работе торговца лекарствами, и неизвестно было, как долго они останутся безработными. Сейчас они просто не могли позволить себе думать о детях.

— Работа не станет делить с тобой ложе ночью.

В глубине души Сидзука изумилась этим старомодным словам — «делить ложе» — в устах Такико.

— В молодости тяжко спать одной. Но когда есть ребёнок… Пока успокоишь плачущего малыша, накормишь его, укачаешь на руках, ночь и пролетит незаметно. А когда дети подрастут, пыл молодости угаснет, и жизнь станет легче.

Освещённая флуоресцентной лампой Такико, одетая в платье с короткими рукавами, сцепила обнажённые полные белые руки на коленях — руки, свившиеся, как две змеи.

— Так рассеется тоска одиноких ночей, а там, глядишь, придёт и климакс, верно? Это всё пустое.

Такико невольно выдала свои тайные мысли, но говорила с отстранённым видом:

— Это всё пустое. Надо жить, храня дом, растя детей, благодаря мужа. Это и означает быть женой торговца лекарствами. Ведь пока я с детьми сплю в роскошном доме под тёплым одеялом, отец в дороге спит на свалявшемся тонком тюфяке. И каждый день он обходит клиентов, до отказа натруживая ноги. Главное жить, чувствуя благодарность к отцу за своё нынешнее благополучие, созданное его трудами. Ты, наверное, думаешь, что я говорю очень старомодные вещи. Но люди должны помнить, чего они заслуживают. Ведь как бы мы ни жили, нам всегда будет всего мало.