Дорога на Тмутаракань

Воевода Вуефаст знал, что не лежит к нему сердце молодого князя. Язычник Святослав недолюбливал христиан - их вера пришла из враждебной Руси Византии. Наказывая Вуефасту остаться в покоренном Саркеле, князь хотел избавиться перед дальним походом от неугодного ему человека. Недоброжелательность звучала в его голосе, когда он отдавал свои распоряжения Вуефасту. В другое время воевода, может, и обиделся бы, а сейчас встретил этот приказ с тайным облегчением: разболелась голова, на которой какой-то ретивый защитник Саркела едва не надвое разрубил железный шелом. Да и весь воевода как-то расклеился, чувствовал себя разбитым. Старость подошла, что ли?

Однако отлеживаться ему было некогда - едва ушло войско со Святославом, как Вуефаст увидел, что дел у него непочатый край. Надобно разбираться с полоном, с данью, взятой у хазар, да и малой своей дружине дать передышку: среди воинов много раненых, ослабевших от потери крови. А тут еще Войт, князь вятичей, поглядывает на него странно, дружинники его шепчутся по углам. Может, что лихое задумали? У Вуефаста воинов мало, куда меньше, чем вятичей. Хорошо еще, что болгары, сделав свое дело, сразу же ушли домой. Но и с Войтовым войском незадача...

На всякий случай воевода решил занять со своими людьми внутреннюю, самую труднодоступную часть Саркела, велел перенести туда самое ценное добро из захваченного у хазар. Пленники почти все незнатные, о них тревожиться нечего. Только за Джабгу можно получить добрый выкуп, поэтому его Вуефаст держал при себе, под особой охраной.

Усиленную стражу выставил воевода у ворот внутренней стены, разделявшей крепость на неравные части: меньшую, занятую Вуефастом и его людьми, и большую, где расположились вятичи шумным и беспокойным табором. Себе воевода выбрал покои в нижнем этаже башни, той самой, где до последнего оборонялся от русичей Джабгу.

– Слава те, господи, самое главное сделано, - истово перекрестился он, оставшись наедине с двумя верными слугами - сотником Глебом и десятником Кириллом, в одно время с ним перешедшими в христианскую веру. Теперь помоги рабу твоему Василию уберечь от козней вражеских все это добро, что князь нам доверил... Вуефаст при крещении наречен был Василием, но и князь и его приближенные звали его прежним, языческим именем.

– Бог милостив, - отозвался Глеб, - да и наша дружина еще чего-то стоит. Убережем добро, что нам оставлено!

Кирилл молча кивнул, соглашаясь с сотником.

Вуефаст оглядел пышное ложе, прикрытое барсовыми шкурами, приготовленное, видимо, для хазарского воеводы, злорадно подумал о том, что строптивому Джабгу теперь не скоро доведется понежиться на мягкой постели. Пусть прикорнет на сырой землице.

– Притомился я, други мои. И годы уже немалые, да еще это... Вуефаст болезненно поморщился, ощупывая повязку на голове.
– Отдохну я малость, а вы уж за воями нашими приглядите. Пуще того - за вятичами. Рубились они с хазарами неплохо, поболее болгар помогли нам, но веры им нету... И князь их Войт куда-то запропал. Как бы они беды не натворили!

Долго не мог уснуть воевода, но усталость взяла свое, сон сморил его на мягком пушистом ложе.

Проснулся он так же внезапно, как и уснул.

– Беда, воевода!
– оглушил его знакомый голос.
– Вятичи пошли на приступ!

– Какой приступ?
– сонный Вуефаст ничего не мог понять и сердито отталкивал сотника Глеба, который тряс его за плечо.
– Какие вятичи?

– Вятичи захватили наш полон, что был там, за стеной... Ломятся в ворота...

Только теперь Вуефаст наконец проснулся: добыча, пленники, захваченные в Саркеле, уходят из его рук! С необычной ловкостью сбросил он с ложа свое грузное тело и, осенив себя размашистым крестом, уже более осмысленно вгляделся в лицо Глеба, по которому плясали тусклые блики от масляного светильника.

– А стража что? Подмогу послал ты к воротам? Где Джабгу?
– забросал он вопросами сотника.

– Вся дружина рубится с этими язычниками погаными, что клятву свою нарушили. Только мало нас, боюсь, не устоят наши вои... А Джабгу... Куда он денется? Ему ни к чему кидаться из огня да в полымя...

– За Джабгу мне головой отвечаешь! Он для нас - мошна с золотом, за него можно добрый выкуп взять. Сбежит паршивец - князь нас не пожалует. Вуефаст перевел дыхание и заговорил спокойно: - А насчет ворот ты верно молвишь. Не удержать нам их. Потому оставь там заслон малый, а всех остальных воев отведи сюда, к башне. Тут насмерть встанем, дальше отходить некуда. С богом!

– Быть по сему!
– тряхнул головой сотник и кинулся туда, откуда доносились крики распаленных сечей людей, стоны раненых и лязг оружия.

Вуефаст с необычной для его грузной фигуры легкостью натянул на себя кольчугу, перепоясался мечом и, помедлив немного, надел поверх повязки и шелом. Он поспешил на выход, и вскоре перед башней послышались его зычные окрики, обращенные к дружинникам, отбивавшим натиск бывших союзников.

Вятичи атаковали без особой охоты, но их было больше, чем киевлян. Они сумели прорваться в узкую щель ворот, тесня воинов Вуефаста к башне.

Схватка шла при тусклом свете щербатого месяца, клонившегося к земле и уже собиравшегося укрыться за стеной крепости. Но и в этой полумгле Вуефаст сумел разглядеть высокого и плечистого князя Войта, махавшего, будто цепом, тяжелым шестопером.

– Ах ты пес шелудивый, князь лапотный!
– взревел воевода.
– Вот ужо я до тебя доберусь!

Он кинулся вперед, как вепрь сквозь болотные заросли, продираясь сквозь ряды кое-как вооруженных вятичей. Червленый щит его, побывавший под Царьградом и под Искоростенем, отражал удары неприятельских дубин, мечей и рогатин, а меч, выкованный по специальному заказу лучшим кузнецом из Родни, направо и налево раздавал мощные удары.

А навстречу старому воину пробивался молодой князь Вятской земли. Расступились бойцы, уступая дорогу ему и Вуефасту, знали: от поединка этих двоих будет зависеть исход всей битвы.

Они встретились.

Меч Войта сшиб шелом с головы Вуефаста, из-под повязки выбились сивые кудри, борода растрепалась. Воевода, тяжело дыша, крикнул:

– За Киев, други!

– За Ру-у-усь!
– подхватила его дружина, и этот клич будто ошеломил неприятеля. Русь-то была одна и для киевлян, и для вятичей, в киевской дружине и в дружине Войта дрались люди одной крови. Кровные братья скрестили мечи, поражая друг друга. Ради чего?

Что-то надломилось в рядах атакующих, казалось, дыхания им не хватило. Клич "За Русь!" откинул назад вятичей, и князь Войт остался один на один со старым киевским воеводой. Одновременно взметнулись их мечи, сверкнули молниями во тьме и со страшной силой скрестились в едином ударе. Оба выкованные русскими мастерами, оба закаленные по старым, прадедовским секретам... Но, видать, у полянского мастера, кузнеца из Родни, секреты были получше: вспыхнули искры, застонал металл, и меч Войта разлетелся на две половинки. А Вуефаст снова занес над противником свое оружие. Но устала рука воеводы, Войт успел заслониться щитом, и удар не достиг своей цели.