Дорога Токайдо

Наружные фонари отбрасывали причудливый свет на фасады зданий, находившихся на другой стороне дороги. Это освещение делало Токайдо похожей на сцену, а путников — на статистов, которые поднимаются на помост, проходят по нему и исчезают. Но вот-вот должны были появиться танцоры.

Когда семь женщин, чью песню услышал Хансиро, прошли мимо гостиницы, продолжая петь и танцевать под удары барабана, некоторые из посетителей «Глицинии» захлопали в ладоши. Мусуи снял свою большую шляпу, и теперь она висела у него за спиной. Лицо его мальчика-слуги было прикрыто шляпой, но Хансиро узнал его по одежде и стройной фигуре. Пока веселая вереница людей двигалась вдоль бамбуковой изгороди, воин из Тосы заставлял себя дышать глубоко и медленно, чтобы не потерять самоконтроль. Наконец музыка и смех затихли вдали.

Пора забыть о мальчиках и выяснить наконец, кто такой на самом деле этот перевязанный забияка с запада. Хансиро взял в руки чайник с сакэ и, держась подчеркнуто прямо, как пьяный, желающий казаться трезвым, пошел, покачиваясь, к скамье, на которой с мрачным видом сидел художник.

— Хорошо молчать и поступать мудро, — прочел Хансиро начало стихотворения и качнул чайником.

— Но еще лучше пить сакэ, пьянеть и плакать, — пробормотал художник сквозь стиснутые зубы: говорить ему мешала боль от удара, нанесенного древком нагинаты.

Хансиро представился как Неосушаемая Чаша, ронин и плохо оплачиваемый учитель фехтования для испорченных сынков низшей знати. Художник с запада заявил, что он Мумэсай — Безымянный, ронин и мало зарабатывающий рисовальщик изображений Бэнкэя на мосту Годзё.

Весь этот вечер Хансиро и Мумэсай пили за старые времена и осушили еще несколько кувшинов сакэ. Они читали нараспев старинные китайские стихи о льющемся через край вине, взмахивая чашами в такт своим словам, когда гостиничные слуги задвинули большие щиты фасада, и продолжали бормотать любимые строки. Стайка служанок, весело щебеча, потащила их в ванную комнату.

ГЛАВА 23 Встреча с Буддой в аду

— Я бы хотел называться путником в тумане, — прочел Мусуи начало знаменитого стихотворения Басё, кланяясь группе мужчин, скользивших на коленях по татами приемного зала гостиницы «Четыре небесных правителя» в Тоцуке. «…Снова жить, меняя места», — мысленно закончила Кошечка.

Ее обрадовало, что эти люди прервали урок письма: Кошечке осточертело выводить тушью грубые дрожащие линии. Ей было трудно смотреть в глаза Мусуи непонимающим взглядом, когда он читал стихи, которые она знала, как собственную родословную. В какой-то момент она чуть было не выдала себя, едва не сославшись в беседе на классических авторов, но вовремя прикусила язык.

Княжне Асано сейчас особенно не хватало ее книг, переплетенных в шелковые обложки, надушенных рутой для защиты от насекомых. Женщина тосковала по авторам этих томиков, в чьем обществе она провела столько приятных часов. После своего переселения в Ёсивару она горячо полюбила вдумчивые часы чтения — за то, что они позволяли уйти от одиночества и печали.

Сегодня вечером гостями гостиницы, кроме Мусуи, были еще три владельца постоялых дворов, управляющий конторой по трудоустройству безработных и один очень старый «житель облаков» — так иногда называли аристократов. Этот знатный господин, являвшийся в прошлом придворным давно отошедшего от дел императора, сейчас с трудом зарабатывал себе на жизнь преподаванием каллиграфии и искусства составления духов. На поэтический вечер пришли изготовитель высококачественного масла для волос, посредник при торговле рыбой и изготовитель парчовых шнуров и кромок для сетей от комаров. Каждый принес с собой шкатулку с письменными принадлежностями и свиток со своими стихами.

Поля большинства свитков были испещрены комментариями, которые делали к стихам профессиональные литературные критики из Тоцуки по цене одна медная монета за иероглиф. Делец, разбогатевший на продаже масла для волос, принес сильно потрепанное от вдумчивого чтения недавнее переиздание книги пятисотлетней давности «Хорошая современная поэзия». Кроме образцов наилучших стихов, в этой книге был широкий набор поэтических фраз, которые можно было использовать, не вредя своей репутации. Умение включать в свои работы цитаты из классиков выделялось в разряд особо похвальных качеств автора.

Хозяин гостиницы «Четыре небесных правителя» поклонился поэту, принося извинения:

— Мои друзья услышали, что вы оказали нам честь, остановившись здесь, сэнсэй. Они просят вас искренне высказать свое мнение об их попытках писать стихи.

«Ты хочешь сказать, что сам и послал слуг срочно обежать твоих друзей», — подумала Кошечка.

Она внимательно наблюдала за происходящим, проверяя, достаточно ли почетное место выбрал хозяин дома для Мусуи, усаживая гостей: многие провинциальные горожане, стараясь выглядеть образованными, часто нанимали себе в наставники обманщиков, выдававших себя за преподавателей этикета из школы Одасавара. По мнению Кошечки, эти учителя понимали в правилах хорошего тона не больше, чем цыпленок в игре на флейте. Но хозяин усадил Мусуи правильно, то есть перед токономой — высокой нишей, где размещались искусно составленные букеты и картины-свитки. Остальные гости откинулись на пятки, поправляя одежду, и разложили свои вещи.

Мусуи любезно улыбался, когда ему представляли гостей. Такие встречи происходили почти везде, где он останавливался, поэтому, отдыхая от них, он иногда, словно нищий, и ночевал в заброшенных часовнях.

— Простите за самонадеянность, сэнсэй, не откажите мне в любезности набросать несколько строк на этой ничтожной вещице! — Рыботорговец согнулся пополам так, что чуть не ободрал лоб о татами, и протянул Мусуи складной бумажный веер.

— Это честь для меня. — В бесконечном наборе путевых правил Мусуи было и такое: «Никогда не отказывайся написать что-нибудь на память, если тебя просят, но сам не навязывай своих услуг». Поэт обмакнул кисть в чернила и быстро, без усилий написал:

Радость от встречи Длинней, чем пояс милой Ночью в постели.

Все беззвучно ахнули от удовольствия. Хозяин веера тут же пустил его по кругу среди собравшихся. Кошечка знала, что теперь он будет находить предлог показать этот веер каждому, кто войдет в его дом, и будет хвастаться этим веером до тех пор, пока знакомые не начнут при его появлении притворяться, что у них есть срочные дела на другой стороне улицы.

За спинами гостей стояли принаряженные служанки с кувшинами подогретого вина и тарелками, на которых были разложены рисовые пельмени и сырой морской лещ под жгучим соусом из хрена. Поварихи жарили на горячем камне странных обитателей морского дна, которых иногда называют «морское ухо». После того как хозяин и гости уселись в круг, со свистом высасывая из зубов застрявшие кусочки еды, после лести и самоуничижения, занявших четверть часа Собаки, хозяин дома поднял руку, требуя внимания:

— Предлагаю состязание в связанных стихах.

— Да! Конечно! — Гостям немного было надо, чтобы согласиться: выпивка придала им смелости.

— Какую выберем тему?

— Только не лягушек, — сказал изготовитель сеток от комаров. — Мы простые деревенские жители и никогда не сможем сравниться с участниками знаменитого состязания, устроенного Басё на тему о лягушках. Вы ведь, если я не ошибаюсь, были там, учитель?

— Да, был. — Мусуи улыбнулся, вспомнив о том состязании. Басё и девятнадцать его учеников читали стихи о лягушках всю весеннюю ночь напролет и будили ими зарю. К восходу солнца они так устали и столько выпили, что в нескольких последних поэтических схватках результат так и не был определен. Но стихи были собраны в книгу, и она стала популярной.

Как Мусуи не хватало сейчас его учителя! Басё слагал изящные связанные стихи, полные мягкого спокойного юмора, на который был способен только он. Басё отобрал этот вид поэзии у образованных господ с претензиями на утонченность и подарил его всем.

— Будем сочинять серьезные стихи или хайкай — комические?

— Предлагаю хайкай, — решил Мусуи. — А темы — журавль и сосна.

— Нам нужен судья, — заявил заведующий конторой по найму.

— Мусуи– сэнсэй! Судить должен Мусуи.