Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути

И здесь Эмма украдкой следила за семьей Ратниковых, и вновь видела не показную теплоту их взаимоотношений. Как бережно втирал мазь для загара в плечи жены сам Ратников, как оба они заботливо укутывали дочь после купания, с каким старанием сын накачивал надувной матрац, чтобы мать с сестрой могли, плавая на нем загорать прямо на воде. В свою очередь, Анна не скрывала перед посторонними беспокойства за сына, когда тот вызвался плавать на перегонки с этим неприятным, всегда смотрящим на Эмму исподлобья, молодым офицером по фамилии Малышев. Да Эмма завидовала Ратниковой, пожалуй, завидовала так, как никогда и никому. Но в отличие от подавляющего большинства прочих дивизионных дам, ее зависть не была черной. Она понимала Анну, и хотела быть такой как она, иметь такого же сына (слабую и болезненную дочь Ратниковых Эмма как-то не принимала во внимание) и главное, такого же авторитетного и заботливого мужа. Чем больше проходило времени, тем больше Эмма находила сходства между точкой и милым ее сердцу, но воочию никогда не виданным, дедовским хутором. «Точка» ей казалась большим хутором, а Ратниковы его хозяевами. При этом она как-то постепенно перестала воспринимать Ратниковых как представителей столь давно ненавидимого ею народа. Нет, она видела в них уже не русских, а прежде всего твердых и умных хозяев, составляющих в то же время несокрушимый семейный союз, и потому так ей импонирующих.

Отношение мещански мыслящих индивидуумов к толпе в любом ее виде: очередь, митинг, тусовка, сборище всевозможных фанов… как правило отрицательное. Эмма тоже плохо переносила толпу, а особенно наиболее часто встречавшуюся в СССР её разновидность – очереди в магазинах. В тот вечер, когда в магазине «давали» венгерские консервированные помидоры «Глобус», она себя неважно чувствовала. С наступлением холодов начала давать о себе знать начальная форма туберкулеза, приобретенная ею на фабрике. А тут еще оказалась последней в очереди, рядом с выходной дверью, из которой тянуло холодом. Она с трудом сдерживала подступающий кашель, и монотонная бабья болтовня ее раздражала. Совокупность данных причин и побудила ее попроситься пройти без очереди. При этом она сослалась на недомогание. Эмма, конечно, не очень надеялась что ее пропустят, а просьбой иносказательно выразила свое недовольство: вы дескать, сюда потрепаться пришли, а мне с вами язык чесать совсем неинтересно. Само собой ей возразили: дети дома не плачут, муж на службе, так что и постоять можешь. Причем сказали довольно таки обидным ерническим тоном, с добавлением околоматерных слов… Эмма обиделась, разозлилась и не сдержавшись сказала то, что с детства было вбито в мозги, сказала как привычный словооборот-паразит, так же как русские используют тот же мат для связки слов. Потом она и сама не могла понять как это krieve cuka сорвалось с языка. Сначала она понадеялась, что ее не поняли, но потом… потом она не на шутку расстроилась, ибо уже от мужа узнала, что ее достаточно быстро и дословно «перевели».

Утром из дома к школьной машине Ратниковы вышли всей семьей. Игорь, дурачась и издавая дикие крики, побежал вперед к машине, делая вид, что не слышит окриков матери.

– Ну что я тебе говорила? – с плохо скрываемым раздражением обратилась Анна к Ратникову. Она как раз приняла свою обычную «королевскую» позу, чтобы под руку с мужем прошествовать по городку, а тут Игорь своей выходкой испортил ей «торжественный выход». – Полюбуйся, здоровый дылда, а орет как дите малое. Скажи хоть ты ему, – продолжала возмущаться Анна.

– Да пусть побесится. Что ж ему теперь за всякую ерунду выволочку делать? – отмахнулся Ратников.

– Сказала, уши у шапки опусти – как об стенку горох…

Люда шла рядом смирно, взяв отца под другую руку. Школьная машина ГАЗ-66 с будкой, в которую уже набились дети, стояла «под парами». Игорь, едва заскочил, успел «порезвиться», из будки послышались слезливые причитания младшего Колодина:

– Чего лезешь… здоровый даа!?…

– Игорь! – рванулась было к машине Анна, но Ратников удержал, крепко взяв жену выше локтя:

– Сами разберутся, не убьет он его. И вообще, это Колодина сейчас должна за своего сына больше беспокоиться, чем ты, а она спит себе.

Сама Анна поднялась в такую рань потому, что уже завтра 17-го декабря ожидался приезд нового комкора, и ей надо было успеть приготовить свой магазин к вероятному визиту «высокого гостя». С этой целью она попросила мужа прислать к ней с подъема в помощь солдата…

Приняв на крыльце обычный утренний доклад дежурного офицера, Ратников уже вместе с ним вошел в казарму.

– Как прошел подъем? – командир задал свой обычный «утренний» вопрос.

– Все нормально, товарищ подполковник, – поспешил ответить дежурный.

– Люди уже умылись?

– Так точно.

– Тогда строй дивизион.

Но умыться успели не все, и полностью дивизион построился только через пятнадцать минут. Ратников говорил недолго, напомнил места работы каждого из подразделений и обязал подошедших командиров батарей проследить за качеством уборки отведенных территорий. Не забыл он и просьбы жены:

– Мне нужен один человек для работы в магазине!

Желающих нашлось немало. Работать в магазине, под началом хоть и почти годящейся им в матери, но сохранившей свежесть и привлекательность женщины, было куда приятнее, чем убирать снег, или чистить дивизионный свинарник. Правда у командирши в магазине особо не посачкуешь, она сидеть не даст, а если ей что не понравится, и не дай Бог командиру пожалуется, тогда точно недели две из самых тяжелых нарядов не вылезешь. Потому обычно в магазин просились работать по-настоящему добросовестные бойцы. И смысл хорошо там трудиться имелся – если командирша оставалась довольной работой помощника, она непременно одаривала его каким-нибудь лакомством типа печенья, конфет или фруктов. «Молодые» на такую работу не вызывались, согласно неписанным армейским законам их ждали другие «ударные» объекты. Но большинство солдат прослуживших год и больше всячески пытались предложить себя, кто по уставному говоря «я», кто по школьной привычке поднимая руку. Ратников пригляделся к строю внимательнее и с удивлением обнаружил, что на этот раз не все «молодые» обреченно «молчат». Некоторые из них, так же как и старослужащие и годки пытались предложить себя для магазинной работы. Еще год назад Ратников данным обстоятельством очень бы удовлетворился: налицо удар по дедовщине, молодые явно не боятся «стариков». Но год назад этого просто и быть не могло, тогда любой «молодой» безропотно ждал куда его пошлют, то есть сегодняшний «старик» год назад пахал, что называется, как папа Карло. Значит, все-таки есть прогресс? Но памятный разговор в квартире холостяков и собственные беспокойные раздумья не дали восторжествовать такой упрощенной легкомысленной радости. Подполковник отчетливо видел, что эти бесстрашные «молодые» все как один с Кавказа. Явно напрашивалось, что борясь с дедовщиной, просмотрели такое явление как землячество. А всю основную тяжесть работы опять готовы покорно принять на себя остальные «молодые». Их, за вычетом кавказцев стало меньше, а грязной работы, так сказать, на душу – больше.

Выбирая помощника Анне, Ратников исходил из ряда соображений. Требовался парень старательный, и достаточно сильный, чтобы мог один без ее помощи таскать тяжести, в то же время он должен обладать умеренным темпераментом, что бы не сверкал из-под тишка «голодными» глазами. Анна и раньше и сейчас не раз со смехом признавалась ему, что часто ловит на себе совсем не равнодушные солдатские взгляды. Подобные «подгляды», ощущали все, даже самые страхолюдные обитательницы «точки». Женщины поумнее понимали их естественную природную причину, ну а дурочки тешили себя иллюзией собственной неотразимости. По совокупности всех этих причин Ратников отклонил кандидатуры слабосильных, или известных своей леностью бойцов, так же отказался от услуг кавказцев, чьи «горящие очи» выдавали извечную тягу южных темпераментных организмов к крупной северной женщине.

– Рядовой Фольц! – выбор пал на выделяющегося особой чистотой и подогнанностью обмундирования, с фигурой тренированного спортсмена солдата, спокойно стоящего в строю, и не рвущегося на халяву.

– Я! – моментально отозвался Фольц.

– Зайди в канцелярию… Остальные по рабочим местам!

Тут же из строя вышли комбаты и послышались уже их команды. Фольц ждал у входа в канцелярию.

– Заходи… Значит так, пройдешь в магазин, там кое что переставить надо. Продавец тебе покажет, – Ратников всегда, когда отправлял солдата работать в магазин, именовал жену официально, по должности – продавец.

– Есть, – вновь ответил солдат, вытянувшись по стойке «смирно».

Своей спортивностью Фольц напоминал Малышева, только в кости поуже, и в его подбористости чувствовалась особая, врожденная аккуратность, лишенная внешней щеголеватости, рисовки, чем обычно отличались многие этнические немцы.

– Разрешите идти?! – Фольц уже собирался повернуться через левое плечо.

– Подожди. Вот еще что. Там с тобой мой Игорь по вечерам тренируется. Ты бы себе другого партнера подыскал, мальчишка он еще. Боюсь, зашибешь ты его.

Худощавое лицо солдата не выразило удивления, он, казалось, ждал такого разговора.

– Это, наверное, супруга ваша беспокоится? – догадался Фольц.

– Да, верно. Но и я тут на днях посмотрел на эти маты, на которых вы приемы отрабатываете. Тебе не кажется, они мало пригодны для борьбы? – подполковник смотрел вопросительно.

– Так точно, – согласился Фольц. – Маты неважные, но травмироваться можно на любом самом лучшем ковре, если пренебрегать разминкой, не соблюдать меры безопасности и страховки. Товарищ подполковник, вы напрасно беспокоитесь, риск не больше чем попасть под машину в городе при переходе улицы. Я ведь достаточно опытный борец, восемь лет занимался и знаю, как избежать травм на тренировках. С вашим Игорем ничего не случится, если он со мной будет тренироваться…