Дорога в прошедшем времени

Конечно, это сейчас, оглядываясь назад, легко анализировать свою работу. Но тогда первые дни с их невероятным темпом, бестолковщиной, восторгом и злостью, десятками встреч, звонков, информационным валом в системное русло ввести не удавалось. Это был калейдоскоп, мгновенное реагирование, и если я наделал не слишком много ошибок, значит – повезло.

25 августа. Воскресенье. 8 часов утра. Встреча с председателем Верховного Совета Латвии Анатолием Горбуновым по его просьбе. Решением парламента КГБ Латвии ликвидирован, здания опечатаны, создана комиссия. Договариваемся не спешить. Совместно спокойно разобраться и с архивами, и с собственностью, а главное, не допускать произвола и несправедливости в отношении бывших сотрудников…

Звонок от Гавриила Попова. Есть сведения о возможных терактах. Такое указание об усилении охраны как лидеров демократического движения, так и бывшего руководства КПСС уже дано…

Генерал докладывает о разложении в Министерстве обороны. Генштаб деморализован. Дисциплина упала. Пьянство. Особенно тяжелое настроение среди политработников. Люди замкнулись. Боятся расправы.

Готовится указание усилить внимание прежде всего частям стратегического назначения, а также по всему комплексу – от производства до хранения атомного оружия…

Звонок. Депутат слышал от кого-то, что в КГБ идет уничтожение архивов. Объясняю, что указания, запрещающие на время любое движение архивов, уже даны. Всего же, что касается путча, в архивах не было, нет и, по-видимому, никогда не будет.

О кадрах лучше и не говорить. Обличение за обличением. Кто строит дачу, используя солдат. Кто участвовал в путче. Кто совершил самый большой «грех» – снял у себя в кабинете портрет Горбачева. Кто творит расправу над демократически настроенными сотрудниками. Много информации и о других ведомствах. Как вело себя руководство Верховного Совета СССР, правительства, тот или иной министр. Отмахиваться от любой информации не в моих правилах, принимать все сразу на веру от порой незнакомых людей – тоже. Кому поручить проверить? Поскольку официальных заявлений о предполагаемых «преступлениях», как правило, не было, большинство этой информации осталось без последствий.

Обеспокоенный, пришел Григорий Явлинский. В это смутное время могут быть уничтожены или сфальсифицированы документы, связанные с бюджетом, валютными и финансовыми операциями, внешним долгом, золотым запасом. Немедленное персональное поручение начальнику 6-го управления Савенкову получить необходимую информацию, составить оперативный план контроля…

В первые дни часто звонил Ельцин: «Считаю, что следовало бы передать дивизию в Теплом Стане Министерству обороны…» – «Это уже делается».

Снова звонок. Вносит предложение по первому заму, которое принимается… (но потом эта кандидатура не прошла). Разговор о необходимости сделать Московское управление КГБ двойного подчинения и… тому подобное.

Длинной и тяжелый была беседа с Витаутасом Ландсбергисом, который требовал немедленно передать все архивы на агентуру. Я возражал. Оба остались при своем мнении.

Егор Яковлев по-дружески просит отозвать всех офицеров действующего резерва из Гостелерадио. Я согласен. Но когда это произойдет, не следует впадать в иллюзию, что позиций у КГБ там уже нет.

26 августа. 8 часов утра. День начинается с беседы с сотрудником комитета Гамзой. Он предлагает свою, на мой взгляд, толковую концепцию реформирования служб безопасности. Это уже пятый имеющийся у меня вариант. Завожу специальную папку для предложений о реформах… Их было немало, в том числе и взаимоисключающих…

Но больше было информации оперативного характера. Завтра покушение на… (называется известный политик). Готовится новый путч! По Симферопольскому шоссе в сторону Москвы движется, не реагируя на сигналы ГАИ, колонна бронемашин… и тому подобное.

Я благодарен этим дням – они укрепили мои нервы…

Возвращаясь от суеты «чекистских» будней к анализу замысла и реализации реформы КГБ, следует, наверное, начать с кадровых проблем. В прежние времена наши руководители любили повторять, что «кадры решают все». Так это или не так, но это был тот случай, когда начинать надо было именно с кадров.

Я исходил из того, что вина за участие КГБ в путче лежит на руководителях, а не на рядовых работниках, и именно в этом духе было выдержано мое первое обращение к сотрудникам центрального аппарата КГБ СССР, которые в то время ничего не делали и были в полной растерянности от неопределенности ситуации (см. приложение 3).

Наивное обращение. И тщетные надежды. Хотя вовсе не питал иллюзии, что обрету большое количество сторонников в КГБ. Вполне естественно, что, когда в такую устоявшуюся консервативную организацию пришел человек с отличными от старого руководства убеждениями, это вызвало внутри комитета не только определенного рода тревогу, но и реакцию отторжения, и скрытый саботаж.

Как я и обещал, я встретился с каждым из членов Коллегии, которые приходили ко мне на беседу с рапортом, где они излагали свои действия в дни государственного переворота и в конце выносили себе вердикт. В большинстве случаев это были прошения об отставке, которые удовлетворялись. Некоторых руководителей я отправил в отставку сам.

У меня никогда не было желания расширять этот список уволенных или затягивать «исследования» комиссий. Не было и времени на спокойное изучение кадров «в работе». Менять надо было быстро, ибо тогда я еще считал, что КГБ работает и эту работу нельзя прекращать ни на минуту. Поэтому я все время «взывал» к окружавшему меня генералитету: пусть профессионалы занимаются своим делом. На улицу никого не выкинут.

На первых порах заместителем председателя КГБ продолжал оставаться Л.В. Шебаршин, по-прежнему возглавлявший ПГУ. Он был кадровым разведчиком с большим опытом работы в странах Востока, в том числе в Афганистане – в период войны. Он импонировал мне своей эрудицией, спокойствием, фундаментальным знанием своего дела. В путче он замешан не был, хотя как член Коллегии не мог не чувствовать ответственности за случившееся. Об этом он сам написал в конце августа в рапорте, где просил об отставке. Я попросил его продолжать работать. Но, по-видимому, это не входило в его планы. Отставка состоялась тремя неделями позже и вызвала тогда массу недоумения и сожаления в прессе, приближенной к «разведчикам». Объяснялось все просто. Это была реакция на первый демарш старых кадров шефу-непрофессионалу.

Столь быстрый уход Л.В. Шебаршина был нежелательным, но не был трагедией. В разведке, привыкшей к самостоятельности, было достаточно опытных заместителей.

Однако ситуация, сложившаяся в этот момент вокруг КГБ, о которой я скажу позже, требовала принятия немедленных шагов по выделению разведки в самостоятельное, независимое от КГБ ведомство. Шебаршин был сторонником как этой меры, так и поэтапного сокращения разведки примерно на одну треть. Поэтому его уход несколько, но только – несколько, осложнял ситуацию.

Необходимо было быстро найти крупного известного политического деятеля, способного в новых условиях возглавить самостоятельное и очень важное для Союза специфическое ведомство. Таким человеком стал Евгений Примаков. Все, от кого это зависело и с кем советовались, считали, что это – наиболее подходящая кандидатура. Сам Евгений Максимович, которому претила неопределенность неоформившихся президентских структур, с большим желанием шел на эту работу.

Все упиралось в позицию Б.Н. Ельцина. В эти дни он отдыхал далеко за пределами Москвы. Мне удалось связаться с ним по телефону, когда он был на пляже, и уговорить его дать согласие.