Дорога в страну любви

Не говоря ни слова, молодой человек повернулся и пошел по коридору в столовую. Эта великолепная комната, вернее, зал — настолько она была велика, — могла спокойно вместить до сотни обедающих и вовсе не казалась при этом переполненной.

В дальнем конце ее был построен балкон, на котором в прежние времена для гостей играл оркестр. Мальчиком он так любил слушать его!

Маркиз вспоминал, как во время званых вечеров тайком пробирался по лестнице и оттуда следил за всем происходящим, оставаясь совершенно невидимым.

Вспоминал, как хороша была матушка в те торжественные вечера, когда надевала фамильные жемчуга Мелверли.

Молодой маркиз решил, что и он когда-нибудь обязательно будет устраивать подобные рауты.

Однако сомнительно, что кто-то из нынешних дам, даже таких красивых, как Дэйзи, сможет сравниться с его матушкой.

Маркиз сел за стол. Еда, ожидавшая его, была превосходной.

Мистер Барлоу оказался необычайно мудр и успел предупредить повара о том, что его сиятельство предпочитает легкую пищу.

Едва закончив трапезу, маркиз объявил:

— А теперь я хочу видеть мистера Уотерса. Надо думать, он трудится в своей конторе?

Джонсон не спешил с ответом, словно собираясь с духом, и маркиз терпеливо ждал. Наконец, когда пауза начала казаться уже чересчур затянувшейся, дворецкий, собравшись с мыслями, заговорил.

— Я... я не думаю, что мистер Уотерс сейчас здесь, милорд, — несколько неуверенно и растерянно пояснил он.

— Его нет в усадьбе? — недоверчиво воскликнул маркиз. — Но почему? Где он может быть?

— Мистер Уотерс обычно приходит днем, после обеда, милорд, — ответил Джонсон.

— Разве он не знал, что я должен сегодня приехать?

— Нет, милорд. Мы не ожидали прибытия вашего сиятельства так рано, поэтому и не сочли нужным уведомить его.

Маркиз не мог не удивиться столь странному объяснению. Кроме того, на лице дворецкого застыло какое-то непонятное выражение, подтверждавшее худшие подозрения — далеко не все в его доме обстояло благополучно.

Не произнеся больше ни слова, молодой хозяин вышел из столовой и пошел по длинному коридору. Он вел в контору, где и полагалось находиться управляющему имением.

Кабинет располагался в дальнем конце огромного дома и представлял собой просторную комнату. Стены ее были украшены картами земель, принадлежащих роду Мелверли, а в углу громоздилась целая гора черных упаковочных ящиков.

Как и ожидал маркиз, комната оказалась пустой. Больше того, она выглядела весьма и весьма неаккуратно. Очевидно, тот, кому надлежало в ней работать, не слишком усердствовал и не связывал свои насущные интересы с длительным пребыванием в кабинете.

Большой стол, за которым обычно трудился Уотерс, оказался загруженным бухгалтерскими книгами, причем одна из них даже лежала открытой.

Маркиз заглянул в нее.

Обязательное обозначение дат свидетельствовало, что управляющий работает над счетами вот уже в течение целого месяца.

Все то время, которое молодой маркиз провел во Франции, имение находилось исключительно в руках Уотерса.

Каждый месяц он исправно посылал отчет о работе с поверенным маркиза в Лондон, чтобы получить причитающееся ему жалованье. Распоряжение о таком порядке оплаты молодой лорд отдал еще до смерти отца. Смысл его состоял в том, что маркизу Мелверли-старшему, уже очень больному, казалось тяжким трудом вникать в повседневные нужды поместья.

Маркиз еще раз взглянул на книгу, а потом начал перелистывать страницы, с большим вниманием вникая в смысл записей.

Кристина Черстон пожаловалась, что и деревенские жители, и мужчины, вернувшиеся домой из армии, не имели работы. Вот именно это и оказалось очень трудно понять. При жизни отца все до единого работоспособные жители деревни были тем или иным способом заняты в поместье, которое они называли Большим домом.

Самые статные молодые люди начинали в качестве буфетчиков, а потом, немного научившись манерам и обращению с различными предметами обихода, постепенно переходили на должности лакеев. Другие же работали в саду или становились конюхами, плотниками, каменщиками или кузнецами.

Если им удавалась работа с домашними животными, то для них всегда в изобилии находились дела на ферме и на скотном дворе.

Поместье Мелверли, с огромным развитым хозяйством, с собственным сельским, да и ремесленным производством, по сути дела, представляло собой государство в государстве. И так продолжалось веками. Трудно было представить, что кто-то из деревенских парней, сильных, разумных и не боявшихся работы, мог не найти себе дело, а следовательно, и достойную оплату в усадьбе.

Маркиз внимательно всматривался в имена, записанные в книге.

Неожиданно он замер, прочитав имя «Джим Хикс».

Он прекрасно знал этого человека. В далеком детстве Джим Хикс учил мальчика ездить верхом на первом в его жизни пони.

В битве при Ватерлоо Джим был тяжело ранен, и маркиз сам ходил его искать после сражения.

Как оказалось, Джима отнесли в разбитую снарядами церковь: в ней не осталось крыши и было только три стены, но все-таки это было хоть какое-то укрытие.

На каменном полу церкви укладывали в ряд раненых, прибывавших с поля боя. Маркизу не потребовалось много времени, чтобы найти Джима. Но встреча не обрадовала — состояние его оказалось критическим: Джим потерял ногу и получил несколько огнестрельных ран. Шансов выжить практически не оставалось.

Маркиз опустился перед старым приятелем на колени и с искренней печалью в голосе произнес:

— Как жаль, что мне довелось найти тебя в таком положении, Джим.

С огромным усилием тот прохрипел:

— Но ведь мы победили, правда, милорд?

— Конечно, победили! — поспешил заверить умирающего маркиз. — Ведь ты же дрался геройски и завоевал великую победу!

Джим слабо улыбнулся.

Потом он закрыл глаза, чтобы уже никогда не открыть их снова.

Маркиз прекрасно помнил, какие чувства испытывал тогда, прощаясь со своим дорогим Джимом. Помнил и слезы, навернувшиеся на глаза, когда он покидал разбитую церковь. Джим, занимавший такое огромное место в его детской жизни, уже больше никогда не вернется в Мелверли.