Дорога в тысячу ли

Пукхи рассмеялась.

— Кто женится на таких девушках, как мы?

— Я хотела бы выйти замуж за такого человека, как пастор Исэк, — сказала Тукхи. — Он такой красивый и приятный. Он смотрит на тебя, когда разговаривает с тобой. Даже постояльцы уважают его, хотя он ничего не знает о море. Вы заметили?

Это было правдой. Постояльцы регулярно высмеивали людей высшего класса, учившихся в школе, но им нравился Исэк. Но Сондже трудно было думать о нем, как о своем муже. Пукхи похлопала сестру по плечу.

— Ты глупая. Такой человек никогда не женится на тебе. Выкинь пустые мысли из головы.

— Но он женился на Сондже.

— Она другая. А мы слуги, — сказала Пукхи.

Тукхи закатила глаза.

— Как он тебя зовет?

— Он зовет меня Сонджа.

До встречи с Хансо Сонджа часто беседовала с сестрами и сейчас была рада разговору.

— Ты очень ждешь отъезда в Японию? — спросила Пукхи.

Она была больше заинтересована в том, чтобы жить в городе, чем в замужестве, которое казалось ей ужасным. Ее бабушка и мать работали до самой смерти. Она никогда не слышала, чтобы мать смеялась.

— Мужчины сказали, что Осака многолюднее, чем Пусан или Сеул. Где ты будешь жить? — спросила Пукхи.

— Я не знаю. Полагаю, в доме брата пастора Исэка.

Она думала о Хансо и о том, что он может быть рядом. Больше всего она боялась столкнуться с ним. Но было бы хуже, подумала она, никогда больше не увидеть его.

Пукхи заглянула в лицо Сонджи.

— Ты боишься ехать? Я думаю, что у вас будет там чудесная жизнь. Мужчины говорили, что в Осаке везде электрические огни — на поездах, автомобилях, улицах и во всех домах. Они сказали, что в Осаке есть много вещей в магазинах. Может быть, вы станете богатыми и сможете что-то прислать нам. И мы сможем открыть там пансион! — Пукхи была поражена той перспективой, которую сама только что придумала. — Твоя мать будет готовить, а мы будем стирать и мыть…

— И ты еще говоришь, что у меня в голове сумасшедшие мысли? — Тукхи хлопнула сестру по плечу, оставив влажный отпечаток ладони на ее рукаве.

Сонджа с трудом вытащила мокрые брюки, они были очень тяжелыми.

— Может ли жена пастора быть богатой? — спросила Сонджа.

— Может быть, он заработает много денег! — отозвалась Тукхи. — И его родители богаты, верно?

— Откуда ты это знаешь? — спросила Сонджа.

Ее мать сказала, что родители Исэка владели где-то землей, но многие из землевладельцев продавали свои земельные участки японцам для оплаты новых налогов.

— Я не знаю, будет ли у нас много денег. Это не имеет значения.

— Его одежда такая хорошая, и он образованный, — сказала Тукхи.

Сонджа взялась стирать другую пару брюк.

Тукхи взглянула на сестру.

— Можем ли мы отдать ей сейчас?

Пукхи кивнула. Сонджа выглядела встревоженной и грустной, ничего похожего на счастливую невесту.

— Ты для нас как родная сестра, но ты всегда чувствовала себя старше, потому что умна и терпелива, — улыбаясь, сказала Пукхи.

— Когда ты уйдешь, кто защитит меня, когда твоя мама будет ругаться? — добавила Тукхи.

Сонджа отложила штаны, которые она выбивала камнями. Сестры жили рядом с ней с тех пор, как умер ее отец; она не могла себе представить жизнь без них.

— Мы хотели дать тебе кое-что. — Тукхи протянула пару уток, вырезанных из древесины акации и висящих на красном шелковом шнурке. Они были размером с ладонь ребенка.

— Продавец на рынке сказал, что утки — символ жизни, — сказала Пукхи.

— Может быть, ты вернешься домой через несколько лет и привезешь сюда своих детей, чтобы показать нам. Я хорошо забочусь о детях. Я растила Тукхи сама. Хотя она может быть озорной.

— В последнее время ты выглядела такой несчастной. Мы знаем, почему, — сказала Тукхи.

Сонджа держала уток в руке, и она подняла глаза.

— Ты скучаешь по отцу, — сказала Пукхи, сестры потеряли своих родителей совсем маленькими.

На широком лице Пукхи вспыхнула печальная улыбка. Ее крошечные ласковые глаза опустились. У сестер были почти одинаковые лица; младшая пониже ростом и пухловатая. Сонджа заплакала, и Тукхи взяла ее за руки.

— Все в порядке, все в порядке, — пробормотала Пукхи, похлопывая Сонджу по спине. — У тебя теперь есть добрый муж.

Чанджин сама собрала вещи дочери. Каждый предмет одежды был сложен с осторожностью, затем завернут в широкий квадрат ткани, чтобы сформировать правильные складки. Углы ткани были аккуратно соединены с петлей-рукояткой. За несколько дней до того, как пара уехала, Чанджин пыталась понять, не забыла ли что-то важное, она распаковывала то один, то другой из четырех узлов и укладывала его заново. Она хотела отправить с дочерью как можно больше припасов из кладовой: острые перцы, большие связки сушеных анчоусов и ферментированную соевую пасту для сестры Исэка, но Исэк сказал ей, что они не смогут взять на паром слишком тяжелый груз. «Мы сможем купить там все необходимое», — заверял он.

Пукхи и Тукхи остались в доме утром, когда Чанджин, Сонджа и Исэк отправились на паромный причал в Пусане. Прощание с сестрами было трудным; Тукхи безутешно плакала, опасаясь, что Чанджин может отправиться в Осаку и покинуть сестер в Йондо.

Масса пассажиров ожидала своей очереди показать документы полицейским и иммиграционным чиновникам, прежде чем отправиться на паром из Пусана в японский порт Симоносеки.

Пока Исэк стоял в очереди к полицейским, женщины сидели на скамейке рядом, готовые встать, если ему что-то понадобится. Большой паром уже стоял у причала и ждал пассажиров. Запах водорослей смешивался с запахом топлива от парома. С самого утра Сонджу тошнило, и она выглядела измученной. Ее вырвало, и желудок совершенно опустел. Чанджин прижимала к груди маленький сундучок. Когда она снова увидит свою дочь? Весь ее мир рухнул. Теперь было не так важно, что лучше для Сонджи и ее ребенка. Зачем они уезжают? Чанджин не сможет взять на руки внука. Почему она не может поехать с ними? Для нее ведь должна найтись работа в Осаке. Но Чанджин знала, что ей нужно остаться. Она должна была заботиться о своих родственниках. Она не могла покинуть могилу Хуни. Кроме того, где она остановится в Осаке?

Сонджа слегка покачнулась.

— Ты в порядке?

Она кивнула.

— Я видела золотые часы, — сказала Чанджин.

Сонджа обхватила себя руками за плечи.

— Это от того человека?

— Да, — сказала Сонджа, не глядя на мать.

— Кто может позволить себе нечто подобное?

Сонджа не ответила. В очереди перед Исэком осталось лишь несколько человек.

— Где тот, что дал тебе часы?

— Он живет в Осаке.

— Откуда он?

— Он из Чеджу, но живет в Осаке. Я не знаю, где он сейчас.

— Ты планируешь его увидеть?

— Нет.

— Ты не можешь видеть этого человека, Сонджа. Он бросил тебя. Он нехороший.

— Он женат.

Чанджин вздохнула. Сонджа подумала, что разговаривает с матерью, как с чужим человеком.

— Я не знала, что он женат. Он не сказал мне.

Чанджин сидела неподвижно, слегка приоткрыв рот.

— На рынке ко мне пристали японские мальчики, и он прогнал их. Потом мы подружились.

Было так легко наконец говорить о нем.

— Он хотел позаботиться обо мне и ребенке, но не мог жениться на мне. Он сказал, что у него есть жена и трое детей в Японии.