Дорогая Альма

– Лесник знает? – спросила Маренн.

– Уверен, что да, – ответил Пирогов твердо. – Он каждый закоулочек в лесу знает. И на бывшем озере тоже. Он туда добраться сможет.

– А еще кто-нибудь знает? – поинтересовалась Маренн. – В деревне.

– Знал старый Азар, отец Натальи-почтальонши, – ответил Пирогов неуверенно. – Он у князя Сигизмунда по молодости в большом доверии был. Личный прислужник, так сказать, денщик, постельничий, возница. Он на козлах коляски сидел, когда Сигизмунд Роганович с артистками на развлечение в домик свой приезжал. Но Азар суровый был мужик. Не болтун. Он и сыну Сигизмунда Казимиру о похождениях отца рассказывать отказался. Мол, обещал барину хранить до гроба секреты его, так и буду. Но дорогу показал. Бывал там Казимир разок. На берегу, во всяком случае. Уж не знаю, отважился ли в домик заглянуть. О том Зинаида Кристофоровна мне никогда не рассказывала. Раз уж князю Казимиру не рассказал, то, уверен, в деревне никому он тайну не раскрыл. Даже дочь его Наталка, и та, думаю, не знает. Его ж и убили, Азара-то, большевики эти из Черкасска, считай, бандиты обычные, что лозунгами прикрывались, спустя два дня, как убили княгиню Зинаиду Кристофоровну и Ниночку, да всю усадьбу разграбили. – Пирогов присел на стул и, горестно вздохнув, продолжил: – Не поверили, что в княжеском доме никаких особых ценностей, кроме икон да книг, нет. Был среди них и местный ухарь, пьянь да бездельник, Агафон-портняжка. Отец у него неплохим портным слыл. Кравец фамилия их, все портными в роду были. А Агафон – бездарность, ленивый пес. Никогда не работал толком. Пьянствовал, бродяжничал, попрошайничал. Отцовскую мастерскую пропил. А в большевики первым записался, чтобы над другими власть иметь. Он в княгиню Зинаиду и Ниночку стрелял, тварь. Явился в кожаной тужурке, с маузером, комиссар, видите ли.

Так вот, решил Агафон этот, что сокровища Свирских в той самой хижине князя Сигизмунда спрятаны. А кто знать может, как туда попасть? Вот и отправились к Азару. Он, конечно, дорогу им показывать отказался. Так они пристрелили его на пороге дома. Наталку пытать начали. Так она не растерялась, решила показать дорогу. Только в самую топь завела. Там и сгинули все. Жадность, злоба сгубили всех. И поделом. Правда, не дураки они, Наталку с собой потащили. Она за корягу уцепилась, держалась из последних сил. А Агафон за нее цеплялся. За собой тянул. Микола с берега его из ружья охотничьего добил. А Наталку вытащил. С тех пор они с Пелагеей и Миколой как родные. У тех своих детей нет, так они Наталку опекают. Туда-сюда ходят. То Пелагея к ней, то Наталья к ним. У Азара жена от воспаления легких умерла, еще в молодости, он женился поздно. Из Львова привез, полячка родом. Но здоровьем слаба оказалась. Наталке пять лет исполнилось, как ее не стало. А сыночку старшему десять. В тот же год скончалась она, что и князь Казимир Сигизмундович, земля пухом. – Пирогов перекрестился. – Сын Сбышек на Первой мировой войне погиб, где-то в Бессарабии. Вот и мыкается Наталка одна почитай уж годов двадцать. Хорошо, Азар грамотный был, князь Сигизмунд его жаловал – читать, писать научил, книги в княжеской библиотеке брал, в театры ходил с барином. Так и Наталку грамоте обучил. Она при новой власти на почту устроилась работать.

– И что же она, точно дорогу не знает? – спросил Раух серьезно.

– Если знает, никому не скажет, – уверенно ответил Пирогов.

– И если пытать будут? На расстрел поведут?

– Так водил ее уже Агафонка. – Пирогов вздохнул. – Сама чуть не утопла, а дорогу не показала. Так того Агафонку она с детства знала. А немецким офицерам точно ничего не скажет. Миколу с Пелагеей не выдаст. У нее ж больше нет никого на свете.

– Что ж, тогда действовать будем так, я думаю, – произнесла Маренн. – Я – уполномоченный рейхсфюрера СС, и у меня есть разрешение передвигаться в любое время суток и в любом расположении. Мне придется самой сейчас отправиться в сторожку. Ты, Фриц, поедешь со мной. – Она обернулась к Рауху. – И вы, Иван Петрович, тоже. Но скрытно. Спрячетесь на заднем сиденье. Закроем вас брезентом. Олендорф, конечно, узнает, что мы отлучались ночью. Но у нас с тобой есть оправдание. – Она взглянула на Фрица с лукавством. – В конце концов, Олендорф волен сделать свои выводы, зачем ты приехал, куда мы ездили ночью, чем занимались… Его это не касается. Только Ивана Петровича при этом быть не должно, конечно.

– Но, – Раух явно растерялся.

– Не волнуйся. – Маренн остановила его возражения. – Все объяснения с оберштурмбаннфюрером СС Скорцени, твоим начальником, я возьму на себя, не сомневайся. Если до этого дойдет, конечно. На переодевания на этот раз у нас времени нет. – Она обратилась к Пирогову. – Так что нашей подопечной придется узнать, кто мы такие. Но думаю, состояние у нее уже улучшилось, так что она вполне сможет рассуждать разумно. Как считаете, Иван Петрович, найдет Микола дорогу в хижину ночью? – спросила она.

– Уверен, что да, – подтвердил Пирогов.

– Тогда даю вам пять минут, предупредите Юру и спускайтесь во двор, – распорядилась Маренн. – Мы будем ждать вас в машине. Сейчас я скажу фрейлен Беккер, что если мне будут звонить из Берлина, пусть примет всю информацию.

Освещая фарами дорогу, машина медленно подъехала к зарослям кустарника, за которыми начиналась тропинка к домику лесника. На лобовом стекле поблескивали мелкие капельки воды – накрапывал дождь. Уныло поскрипывали дворники. В опущенное окно было слышно, как где-то в глубине леса в кромешной темноте надрывно ухает сова.

– Кажется, здесь, Иван? – Маренн повернулась к Пирогову, сидевшему на заднем сиденье. – Фриц, тормози.

– Да, здесь, – кивнул Пирогов и отодвинул подальше брезент, за которым прятался. – Чуть не задохнулся от страха, когда патруль остановил.

– Вообще, они не имеют права останавливать, у нас специальный пропуск. – Маренн показала на документ, прикрепленный с обратной стороны лобового стекла. – Но в темноте не разглядели. Все равно открывать машину я бы им не позволила. Что ж, выходим. Иван, идите вперед, а то мы не очень-то хорошо здесь ориентируемся, – попросила она.

– Да, конечно. – Пирогов вышел из машины. В ночной тишине особенно отчетливо было слышно, как хлопнула дверь. И тут же с поляны послышался приглушенный лай собаки.

– Граф нас услышал, – кивнул Пирогов. – Несет службу.

– Потише, – предупредила Маренн. – Мы не знаем, кто еще здесь следит за нами. Я имею в виду не только людей Олендорфа. Они, скорее всего, по ночам в лесу сидеть не будут, они привыкли работать с комфортом. И даже не местных жителей, они тоже, скорее всего, прячутся по домам, или в землянках. А вот разрозненные отряды большевиков, или даже одиночки… По радио передали, что сегодня в 8 утра практически завершено окружение крупной группировки Красной армии в этом районе, где-то около ста тысяч человек, и это главное кольцо. А есть еще разрозненные очаги, где тоже находятся вооруженные красноармейцы и пытаются прорваться, конечно, выйти к своим. Им нужно оружие, боеприпасы, провиант. Нам бы с Фрицем сейчас совсем не хотелось бы попасть в плен. – Маренн грустно улыбнулась.

– Кому-то это было бы на руку, – ответил Раух. – В обмен на тебя – вполне можно ждать, что немецкие войска откроют фронт и выпустят к своим. Только объявят, что ты в лапах красноармейцев, это немедленно доложат в Берлин. Там ответ будет однозначный.

– Не думаю, что это какая-то гарантия для нас, – усомнилась Маренн. – Во-первых, все они в крайне усталом и изможденном состоянии, командиры наверняка в большинстве погибли. Во-вторых, по-немецки там никто не читает, документы наши не разберет, да и вообще никто так сложно не мыслит, как ты предполагаешь. Вступать в переговоры, звонить в Берлин. – Она усмехнулась. – Все будет намного проще. И страшнее. Просто отберут оружие и пустят в расход. Так что держи автомат наготове и внимательно смотри по сторонам. Идемте, Иван, – кивнула она Пирогову. – Фонарь включать не будем. Идем в темноте.

– Не волнуйтесь. Я здесь каждую ямочку знаю, – успокоил тот.

Стараясь двигаться как можно тише, приблизились к сторожке. Желтый полумесяц бросал лучи света на покрытую каплями траву. Граф снова залаял. Было слышно, как, скрипнув, приоткрылась дверь, тихий голос Пелагеи произнес:

– Що лаешь-то, як скаженный. Хто там идит-то?

– Пелагея, не бойся, это я, Иван, – ответил Пирогов, быстро приближаясь к дому. – Открой. Дело очень срочное.

– Ваня, ты? – переспросила лесничиха. – Один?

– Нет, со мной госпожа доктор. И… – Он запнулся. – Еще один друг. Ну, не тяни, открывай.

– Заходь, заходь. – Пелагея распахнула дверь. – Що сталося-то? Що за поспих-то? Да помолчи ты, окаянный! – махнула рукой в сторону Графа.

Пирогов быстро поднялся по ступеням на крыльцо. Обернувшись, махнул рукой Маренн и Фрицу. Выйдя из-за деревьев, они быстро подошли.

– А это ж хто? – ахнула Пелагея, увидев Рауха. – Чи официр ихний?

– Офицер. Но не до объяснений сейчас, – остановил ее Пирогов. – Пускай в дом, что встала-то?

– Так, так, заходьте, – посторонилась она. – Микола, просыпайся. Пришли к нам, – бросилась к печке будить мужа.

– Я так и знала, что она не родственница. Она – немка.

Резко поднявшись на лавке, Варя распрямилась, увидев Маренн в немецкой форме. Граф с лаем бросился вперед, оскалил зубы. Но Маренн не шелохнулась.

– Я по сапогам поняла. Сапоги у нее офицерские. Не наши.

– Фу, отойди. – Пирогов выступил вперед. – Варя, отзовите его. Да, мы не хотели тревожить вас в том состоянии, в котором вы находились, и потому вынуждены были сказать неправду. Да, фрау Сэтерлэнд – немецкий военный врач из Берлина. А это – ее помощник. – Он показал на Рауха. – Но по сути это ничего не меняет. Вам и вашей собаке оказали помощь. Более того, она вылечила Неллу, которая идет на поправку. И вот сейчас снова пришла, чтобы предупредить об опасности.