Дорогая Альма

«Докатились. Только этого мне еще не хватало».

– Все, что вы рассказываете, штандартенфюрер, весьма увлекательно, конечно, – произнесла Маренн, не скрывая сарказма. – Так же как и вы, я действую по приказу рейхсфюрера СС, являясь его специальным уполномоченным по медицинской части. Я работаю как хирург. Моя задача состоит в том, чтобы как можно скорее возвращать в строй солдат и офицеров войск СС из подразделений, действующих на Восточном фронте. И именно этим я и занимаюсь. В обязанностях, предписанных мне рейхсфюрером, ничего не сказано о психиатрических экспериментах, которые могут проводиться и в которых я имею право и даже должна участвовать. Я обязана находиться здесь, в госпитале войск СС, и исполнять приказ. Полагаю, что эта тема исчерпана. – Маренн встала, давая понять, что разговор окончен. – Прошу меня простить. У меня слишком много работы, чтобы отвлекаться. Меня ждут раненые на обходе.

– Я понимаю вас, фрау Сэтерлэнд.

Олендорф встал, одернул китель под ремнем, надел фуражку.

– Действительно, служебные рамки часто сдерживают наши устремления и наши возможности. Даю вам слово, что в самое ближайшее время постараюсь их устранить. И вы сможете насладиться возможностью принять участие в историческом действе. Честь имею. Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер!

Олендорф вышел из кабинета, быстро спустился по лестнице. Подойдя к окну, Маренн смотрела, как он садится в машину. Пока было ясно одно. Айнзацкоманда прибыла, и настоящий «Дранг нах Остен» с выжиганием и уничтожением всего инородного по пути скоро начнется. Она не сильно волновалась о том, что вскоре ей самой придется оказаться в составе «кровавой экспедиции» этого нордического красавца по украинским городам и селам. Она была уверена, что в Берлине найдется немало влиятельных персон, которые не позволят ему втащить ее в это дело. Но даже если это и случится, за себя она не боялась – она сумеет повести себя достойно. В конце концов, пока идет война, она нужна, и они тысячу раз подумают, прежде чем отказаться от ее услуг – это обойдется дорого. Не говоря о том, что большинство высокопоставленных нацистских бонз и их родственники, начиная с семейства рейхсфюрера, – ее пациенты. А вот над жителями окрестных деревень, над лесником, его женой и этой юной девушкой из Красной армии нависла смертельная опасность. Их надо предупредить.

– Иван Петрович!

После обхода Маренн спустилась в парк. Пройдя по заросшей кустарником аллее мимо давно пересохшего фонтана, увидела небольшую поляну. Присев на корточки, Пирогов укладывал букетики из васильков на два могильных холмика под развесистым каштаном у покосившейся чайной беседки.

– О, фрау Сэтерлэнд. – Увидев Маренн, он распрямился. – Юра сказал мне, что Альма утром немного поела, – сообщил радостно. – Он сделал ей перевязку. Ни на шаг не отходит. По вашему совету я ничего не стал ему пока говорить. Жалко. Мальчишка просто глаз не сводит с собаки.

– И правильно, – кивнула Маренн. – Тем более что, как я и предполагала, обстановка усложняется. Каратели на самом деле прибыли. Их командир сегодня был у меня. Скоро они начнут действовать.

– Значит, людская молва не обманула. – Пирогов помрачнел. – А я уж думал, может, пронесет. Тут мальчуган от лесничихи прибегал, молока принес. Так сказал, что танкисты, которые в деревне стоят, разрешили тела пограничников и собак погибших собрать и в могиле похоронить. Мальчишкам даже позволили взять фуражки. Ан нет, обман, значит, все.

– Ну, войсковые части зачистку производить не станут. Это не их задача, – ответила Маренн. – Зачем им уничтожать то, что их самих же и кормит. Но они пойдут дальше. И как только это случится, придут каратели. А то, может быть, и раньше. Подумайте, Иван Петрович. Надо как-то спасать ваших подопечных. Да и не только их. Есть у вас связи, может быть, с бывшими местными властями, которые в подполье остались, с партизанами, если они есть…

– Откуда, фрау Сэтерлэнд?! – Пирогов безнадежно махнул рукой. – Кто тут остался?! Все бежали в панике, на последний поезд в городе такая давка была, что аж на поручнях висели, лишь бы уехать. И партийные функционеры, и всякая иная власть советская – все эвакуировались. Кому мы тут нужны-то? Силища такая перла. Перетрусили. Никому народ не нужен, свои шкуры спасали.

– Понятно. – Маренн вздохнула.

– На вас вся надежда, фрау Сэтерлэнд, – Пирогов взял ее руку, сжал ей даже казалось, она слышала, как колотится его сердце. – Спасите людей, фрау Сэтерлэнд. Нам-то что, старикам, мне да Миколе, мы свое отжили, всякого навидались детей жалко. Юру. Девушку эту Варю. Да и в деревне детишек немало осталось, и все с мамками, отцов-то позабирали. Кого сейчас на фронт, а кого еще НКВД раскулачило и в могилы уложило. Я прошу, фрау Сэтерлэнд. Я вижу, вы одна человек среди них…

– Ну, не одна. – Маренн смутилась. – Вы видели моего сына. И вот танкисты в деревне разрешили сельчанам погибших большевиков захоронить. Я подумаю, что можно сделать, – пообещала она. – Точнее, даже сделаю все, что смогу. Но вы будьте готовы действовать очень быстро. И предупредите всех, кого это касается, – попросила она.

– Фрау Сэтерлэнд.

На дорожке, ведущей от дома, появилась медсестра Беккер.

– Вам звонят из Берлина, – сообщила она и, запнувшись, добавила: – Муж… сказали.

– Сейчас иду. Извините, Иван Петрович.

«Это вовремя». Маренн быстро вернулась в кабинет, подошла к столу. Взяла телефонную трубку.

– Отто.

– Да, я, – услышала она знакомый голос Скорцени. – А где ты прохлаждаешься по ночам? Я звонил, мне сказали, ты уехала из госпиталя.

– Пришлось оказать помощь местному населению. Попросили, – ответила Маренн мягко. – Тяжелораненая девушка.

– Ну, это отговорки, конечно. – Скорцени усмехнулся. – Я так понимаю, у тебя там Олендорф объявился. Наверняка в казино приглашал. Не с ним прогуливалась?

– А ты откуда знаешь про Олендорфа? – Маренн насторожилась. – Да, приезжал сегодня. В казино не приглашал. Слава богу. Однако приглашал принять участие в его акции. Я отказалась, как ты понимаешь.

– Я в поле, на учениях, – продолжил Скорцени. – Но мне сегодня из Берлина позвонил Науйокс. Говорит, там Олендорф вдруг бурную деятельность развил. Заваливает Гейдриха служебными записками, что, мол, ему срочно требуется высококвалифицированный психиатр. Я так понимаю, он на тебя метит.

– Он этого не скрывает, – подтвердила Маренн. – Ты можешь повлиять?

– Попробую. Я сказал Джил. Она доложит Шелленбергу. Если кто-то может остановить Гейдриха и его любимчиков, то это только рейхсфюрер. А ему еще надо все правильно преподнести. Не знаю, что там им приспичило. Как боевая обстановка? – поинтересовался он. – Надеюсь, не нашлось как обычно, парочки тяжелораненых комиссаров, которым надо обязательно побыть под твоим наблюдением и поэтому они пока поживут у нас дома? – спросил с сарказмом.

– Почти угадал. Но пока это только раненая большевистская собака.

– Ну, это терпимо. Меньше расходов.

– Как Джил?

– Сидит, где ей и положено, в приемной бригадефюрера. И бегает на обед с подружками. Она уже взрослая девица. Вышла из того возраста, чтобы папа за ней присматривал. – Он усмехнулся. – Вот что. Я пришлю Рауха к тебе, – добавил решительно. – Пусть вылетает сегодня же. Все-таки будешь не одна. Он поддержит. И он всегда знает, как со мной связаться. Постараюсь все уладить.

– Спасибо, Отто.

Маренн повесила трубку. «Фриц сейчас очень кстати здесь, это верно, – подумала она. – Вот и еще одним хорошим человеком будет больше».