Дорогая Л

США

Дорогая Л.!

Кажется, я подхватила простуду. Всё это началось после нашего похода в горы. Мы собрали немного провизии, кое-что из снаряжения и пуховые спальные мешки, не планируя задерживаться более одних суток. К чести сказать, мы поднялись на довольно внушительную высоту (о, это был далеко не Монблан, а некая безвестная гора, не имеющая даже собственного имени) и ощутили все прелести походной жизни, ночью продрогнув настолько, что я диву даюсь, как мои замёрзшие ноги не переломились о камни, когда мы спускались вниз. Честное слово, я не ожидала, что летом здесь может быть так холодно, и готова признать первую попытку покорения Альп неудавшейся. Заверив себя, что это только начало блистательного восхождения, я скатилась в долину, как снежный ком, с совершенно посиневшим лицом. Ещё с вечера я ощущала лёгкое головокружение, а утром - озноб и головную боль.

Виктор спустился к завтраку один, настояв, чтобы я осталась в постели. И на сей раз,я оказалась покорнее гаремной одалиски. Мне принесли горячий куриный суп и, воспользовавшись случаем, я от скуки сделала то, чего не делала раньше, а именно - разговорилась с горничной. Я уже упоминала, что все они здесь тишайшие особы, не подающие голос без крайней надобности. Но стоило ей это сделать, как я сразу же узнала собеседницу:

– Вам нужно ещё что-нибудь?

– Разве что толику хорошего настроения, - улыбнулась я.
– Видите ли, в детстве я отличалась отменным здоровьем. Тем более я любила болеть. Вам это кажется странным?

– Немного.

– А я обожала быть в центре внимания, когда все домашние суетились вокруг, поправляя то подушку, то одеяло. Любила запах чистой постели, пахнущей лавандой; хорошо проветренной комнаты, когда сырость въедалась в мебель, и дерево приобретало ни с чем не сравнимый аромат. Каждые четверть часа меня просили показать язык. Мисс Леманн, вам приходилось когда-нибудь засыпать при электрическом свете? Нет? Мне разрешалось это только тогда, когда я болела. Я всегда была склонна к причудам..., - и в не менее доверительной манере поинтересовалась: - Как вас зовут?

– Каролин.

– Ваша семья живёт в Бергдорфе?

– Нет. Я родилась в Гриндельвальде.

– Давно вы работаете здесь?

– Около десяти лет.

– У вас есть сын?

При упоминании о мальчике она густо покраснела и почти сразу же побледнела.

– Иногда я слышу детские шаги в коридоре..., - пояснила я, и, видимо, зря, так как мисс Леманн стала белее мела. - Но вы не должны переживать по этому поводу, - поспешила уверить её я.
– Учитывая ваше зависимое положение, я ничего не скажу об этом фрау Кох. Вы сделаете мне одолжение?
– попросила я, когда она немного успокоилась.

– Да, конечно.

– Скажите, как его зовут? Вашего мальчика?

– Корнелис. Его зовут Корнелис, - снова краснея, произнесла девушка.

– Вы не могли бы передать ему, что мне будет приятно на досуге поболтать с ним? Прежде он убегал так быстро, что я не успевала и слова произнести.

– Я передам ему. Благодарю вас, - сдержанно улыбнулась она, но не ушла.

– Вы хотите меня о чём-нибудь спросить?
– догадалась я.
– Спрашивайте, о чём угодно.

Но она продолжала тянуть и мяться.

– Если у вас есть вещи, которыми вы дорожите, прошу вас, запирайте их на ключ и никогда не оставляйте его в комнате.

– Я обязательно приму ваш совет во внимание, фройляйн Леманн, - пообещала я.
– По-правде говоря, я никогда не беру в поездки ничего ценного. Да и то, что было, кажется, растащили птицы...

На этом наша беседа окончилась.

Как видишь, я начала обрастать связями, необходимыми в любом новом месте.

Мои дела идут, кажется, не так блестяще, как ожидалось. Обычная простуда оказалась не менее упрямой, чем я сама, и никак не хочет уступить тому душевному подъёму, который я испытываю при мысли повторить попытку скалолазания, на этот раз встретив все уготованные испытания с гордо поднятой головой. Высокая температура сменяется длительным упадком сил, и так изо дня в день. Ночью я мечусь в лихорадке, а под утро засыпаю блаженным сном праведника. Иногда сквозь тонкую завесу дрёмы я вижу необычайные вещи, которые, естественно, невозможно воспринимать ничем иным, как сном. В конце концов, моё воображение до того разыгралось, что явило нечто совсем уж странное.

Вот послушай: я лежала в постели, и мне казалось, что я не сплю (такое часто бывает именно во сне), а из огромного зеркала вдруг вышли сразу несколько девушек. Это были те самые горничные, которые обычно убирали в моей комнате и подавали на стол. Они двигались совершенно бесшумно, как это тут заведено, но на сей раз отсутствие даже малейшего звука было вполне оправдано. У них не было ног! Они свободно парили по комнате, сметая с полок и стен пыль и привычно орудуя метёлками. Иногда какая-нибудь из них бросала в мою сторону полный сострадания взгляд, как будто смотрела не на больную, а на умирающую.

Я была слишком слаба, чтобы заговорить или хотя бы пошевелиться, и, слава Богу, иначе заработала бы привычку разговаривать во сне. Все эти причудливые фантазии меня ничуть не напугали, но были по-своему милы и полны сочувствия.

Я рассказала об этом Виктору, и он смеялся до слёз. Какой же он, по сути, ребёнок!

Твоя не сломленная ни болезнью, ни скукой Ф.

Мисс Л. Бергер

5 Третья Авеню

Нью-Йорк

США

Дорогая Л.!

Я проникла в тайну тайн этого дома! Я очень во многом ошибалась, но теперь всё как будто стало на свои места. До некоторого времени я действительно понятия не имела, что в нём происходит, и кто стоит за всеми этими странностями. Уверяю тебя, это знание может стоить мне жизни, и это, пожалуй, превосходно ужасно!

С тех пор, как я отправила тебе последнее письмо, прошло две недели и состояние моё ухудшилось. В Бергдорфе не оказалось врача, только старушка-травница, которую настоятельно рекомендовали местные, но на чей опыт по части медицины я не могла положиться. Виктор отправился за доктором в ближайший город, и уже трое представителей этой благородной профессии побывали у меня за прошедшее время. Слава Богу, их старания не пропали даром, и теперь я чувствую себя намного лучше. Настолько, что позволяю себе ненадолго выходить в сад и сидеть там на скамейке, с ног до головы укутавшись в шерстяной плед. Как только здоровье хоть немного поправится, я уеду отсюда, оставляя за спиной множество мрачных секретов.

Но ты ведь ничего не знаешь! До сих пор ты была убеждена, что ничего на свете не может потрясти твою возлюбленную Фиону. Но это не так. Все видения, домыслы и фантазии оказались правдой. Непостижимой. Тёмной. Душещипательной.

Я расскажу тебе всё, о чём мне пришлось узнать. С некоторых пор я стала больше проводить времени на свежем воздухе. Нервное возбуждение придало сил, а звуки и цвета сделались невероятно яркими. В тот день фиалковое небо кололо глаза так сильно, что по щекам текли слёзы. Солнце ослепляло, насаженное на острые пики гор, и истекало прозрачной, холодной кровью. Зелёные луга качались, как море, вызывая слабые приступы тошноты, а всё из-за ветра, гонящего эти вялые волны, в которых таяла и тонула скотина. Размазанные фигуры овец, которых отнесло от спасительных берегов так далеко, что им не было никакого спасения, блеяли впереди, и их жалкие стоны врезались в уши. Решительно всё твердило об отвращении к жизни, которое я раньше никогда не испытывала. Вызванное многодневной лихорадкой, оно привлекало мысли о бесконечной усталости и слабости, владевшие мною в тот день. Но оставаться в комнате желания было ещё меньше, так как стены её напоминали стены склепа, где по неосторожности похоронили живого человека. Эти скорбные лица мадонн, эти плачущие ангелы, навещающие меня каждый день и интересующиеся моим самочувствием, заставляют меня лицемерить, отвечать неправду. Я улыбаюсь им и благодарю за лишнее беспокойство, а на самом деле ощущаю себя из рук вон плохо.