Дороги богов

Пришел я в себя ненадолго уже в плену. Связанный, я лежал на земле, а надо мною стоял ладожский князь Будимир. В руках он держал мой меч и, рассматривая его со всех сторон, любовно, точно лаская женщину, гладил тускло поблескивающее лезвие.

Разум во мне помутился от ревности. Рванувшись всем телом, я приподнялся, и князь Будимир отступил назад.

— Это не простой меч, — сказал он, проводя ладонью по его боку и поворачивая так, что руны стали ясно заметны. — О таких бают наши сказители… Их появление всегда бывает отмечено знамениями… Не так ли?

— Отдай, — молвил я.

Князь улыбнулся. Поудобнее перехватив Меч Локи, несколько раз взмахнул им, примеряясь. Нужно ли говорить, что меч сидел в его руке как влитой!..

— Это оружие словно создано для меня! — пояснил он. — И мне было предсказано, что оно окажется в моих руках, верша справедливую месть.

— Не гневи богов, князь Будимир, — попробовал усовестить его я. — Не для тебя и не для меня сей меч назначен…

— А для кого? — последовал короткий, быстрый выпад, и холодное лезвие коснулось моей шеи. — Для кого ты бережешь его?.. Моему сопернику?

Если бы это зависело только от меня, я бы поведал ему про Рагнарёк, Последнюю Битву меж богами Света и Тьмы, про вековечную распрю и орудие мести, ждущее своего часа. Меч наконец-то получил свободу, значит, День Гнева не за горами. От хранителя требуется только одно — не дать ему исчезнуть снова, сберечь до срока и отдать Тем, кто придет за ним…

— Ну а что ты делал у старика? — спросил Будимир. — Ежели откроешь все начистоту, подарю жизнь! Слово князя!

Как все было просто! Назвать имя Рюрика, открыть, что его задумал позвать старейшина Гостомысл Буривоевич на княжение, поведать потом, как и где его сыскать, и не только обрести свободу, но и остановить князя-иноземца, может быть, даже спасти Гардарику-Русь от злой доли!.. Но как узнать, что большее зло — человек, держащий меня в плену и замышляющий ни больше ни меньше как убийство своих сородичей, или неведомый бодричский конунг, с которым у меня когда-то были свои счеты? И за кого из них стоят боги? Кто им ближе? А может, хотят они, чтобы эти двое уничтожили друг друга ради кого-то третьего, мне не ведомого? Может, избран богами тот же Вадим Храбрый из Белозерска и Светлые хотят избавить его от соперников?

О, я мог бы много чего рассказать ладожскому князю, только все это не предназначалось для его ушей. И Будимир понял мое молчание по-своему.

— Что ж. — Помедлив, он убрал лезвие от моей шеи. — Ты не хочешь говорить — и не надо. Я сам все узнаю в свой срок!.. Эй! — крикнул он своим людям. — К Перыни!

Меня подхватили поперек туловища, как мешок, и забросили на спину моего собственного коня. Закрепили веревками, чтобы я не свалился, все расселись в седла и тронулись в путь.

Всадники ходко рысили узкой дорогой к берегу Ильменя, направляясь, судя по всему, к тому полуострову, мимо которого я проезжал недавно. Вывернув шею так, что она захрустела, я мельком увидел вдали стены Нового Города. С них наверняка видели всадников, но за дальностью расстояния не могли разобрать, что происходит. А ведь воины боярина Доброгаста могли бы спасти меня… Если бы я был человеком старейшины Гостомысла…

У меня заломило в затылке. Пришлось опустить голову, и я не заметил, как мы въехали на перешеек полуострова.

Князь оглянулся через плечо, выглядывая что-то позади. За ногами и спинами лошадей я видел, что там, на небольшом холме над берегом озера Ильменя, возвышается ограда капища.

— Туда его, — негромко приказал Будимир.

Он, видимо, уже был здесь, потому что нас на пороге при раскрытых воротах встречали жрецы. Было их трое — крепкий еще старец с седыми прядями в бороде, одетый в длинную некрашеную ряднину, покрытую вышивкой, с оберегами на груди и тускло посверкивающей на шее гривной. Когда-то это был могучий воин, и сейчас еще он мог играючи одолеть противника. Он опирался на посох с насаженным на него черепом волка и смотрел на всадников из-под взлохмаченных волос. За его спиной стояли плечо к плечу молодой жрец, без единого седого волоса в бороде и волосах, одетый так же, с длинным ножом в украшенных шитьем ножнах и — тут я невольно остановился, так что заработал укол копьем в спину, — женщина. Еще молодая, моих лет, в жреческом одеянии и при мече на поясе. Позади этих троих ждали еще несколько человек — то ли младшие помощники, то ли случайные зрители. Они держались в стороне и старались не попадаться на пути всадникам и жрецам. В глубине капища я разглядел поднимающий к небу ветви молодой высокий дуб и резные изваяния богов, возвышающиеся на пологом насыпном холме, по кругу которого были выкопаны ямы, в которых мерцали огни неугасимых костров. Дымы поднимались ввысь, напоминая почему-то могильные курганы.

Старший жрец шагнул князю Будимиру навстречу:

— Что надо тебе здесь, в доме богов?

— Ты сам знаешь что, — ответил Будимир резко. — Я уже говорил с тобой, жрец Огнеслав, о жертве, которую обещал Перуну за победу и во имя своего дела. Сегодня я пришел исполнить обещание и доказать, что многого стою!

Старец кинул на меня взгляд исподлобья:

— Его? Перун любит, когда на алтаре льется кровь, но отданная по доброй воле и людская ему не надобна!..

— Именно его! — прервал князь.

Я внутренне содрогнулся — у викингов приносить в жертву пленников было делом привычным. Этим занимались чаще всего сами вожди и хёвдинги, ибо такая жертва угоднее Отцу Побед Одину. Возможно, будь князь ладожский ближе знаком с обычаями столь ненавистных ему викингов, он бы давно сам повесил меня на первом же дереве со стрелой в сердце или вовсе отрубил голову. Но было, видать, что-то, чего я не знал.

— Ты помнишь, о чем мы говорили с тобой, владыка Огнеслав, — продолжал князь, — перед твоим отъездом из Ладоги. И я не отступлюсь от своего слова, ибо хочу, чтобы боги даровали мне победу. А этот человек еще и чужеземец и…

— Ты хочешь осквернить алтарь Перуна кровью иноверца? — ахнул старец и пристукнул посохом. — Опасайся вызвать гнев богов!

Как я понимал старика в этот миг! Я готов был верить чему угодно, потому что видел — жрец не хочет приносить в жертву человека! А я хотел жить! Что, если князь не переспорит жреца…

— Боги на моей стороне! Я князь, со мной сила и благословение их! Эта жертва будет угодна Светлым! Я так вижу! — воскликнул Будимир, взмахнув руками, и я понял, что погиб.

— Никому не ведомы помыслы богов! — упрямился жрец. — И не всякая жертва может быть принята! Бойся их гнева, бойся Суда богов!

Мне показалось, что с чистого неба полыхнул гром и блеснула молния. Откуда владыка Огнеслав мог знать о Суде богов? Прозрел ли вещей душой или сам стоял на Дороге?.. Окликнуть его, спросить и заручиться союзом!.. Но я не успел открыть рта. Из-за моей спины вперед шагнул человек.

— Гнева божьего я не страшусь, — спокойно возразил князь Будимир. — И кровь этого человека прольется на алтаре Перуна, ибо неведомо мне, какая новая беда грядет на нашу землю. Пусть эта кровь остановит ее. Я так решил, и не тебе, жрец, меня останавливать! Мой человек готов сделать все сам!

Незнакомец, стоявший ко мне спиной, подошел вплотную к владыке Огнеславу, о чем-то переговорил с ним и его спутниками — я не слышал. Потом старец с ворчаньем нехотя отодвинулся в сторону:

— Если хочешь ты умереть смертью безвременной, то иди, потому что богам неугодна будет твоя жертва!

Это было проклятие похуже всякого, слышанного мною за жизнь. Ибо не всякую жертву принимают боги. И бывало, что их гнев обрушивался со страшной силой на того, кто приносил на их алтарь недостойный дар. Один и Тор могли покарать вождя, принесшего в жертву раба-трэлля, — только свободнорожденный или вольноотпущенник достоин предстать перед Отцом Побед.

Я бы мог сказать очень многое, но меня толкнули в спину и заставили переступить порог…

Что рассказывать дальше! И так уже все ясно! Священные костры, зажженные жрецами, будут гореть всю ночь, а наутро княжеский колдун перережет мне горло во славу Перуна. Старый владыка Огнеслав отказался помогать ему, но мне-то что из того? Ночь уже перевалила за середину, и совсем скоро настанет рассвет — последний рассвет в моей жизни. Но я спокоен — я помню, что всякий, ступивший на Дорогу богов, должен умереть. Суд Светлых присудил меня к смерти, и я встречу ее достойно, как подобает викингу и Лесному Всаднику.