Дороги богов

Нестроения в народе не прекращались всю зиму, и даже приход весны их не погасил. Дружины викингов-наемников, выколачивающих дань из местного населения, встречали либо опустевшие заимки, либо засады. Воинов-бодричей гнали отовсюду. Получив отпор, они возвращались на место со свежими силами и желанием отомстить — но натыкались на дружину Вадима Храброго. Оставив в Ростове жену и подрастающего сына, он носился по земле и бил варягов, где находил. К нему толпами шли люди — воеводы и сотники не успевали испытывать новичков, примеряя их на годность к ратному делу. Особенно много воев пришли из Ладоги — некоторые из них служили еще под началом Будимира и воеводы Войгнева.

К тому времени, когда начали сходить снега, а реки вскрываться ото льда, варяги-бодричи были изгнаны отовсюду, кроме Нового Города. В этой войне Рюрик потерял почти всех своих бояр и советников, среди которых были и его дальние родичи. Он забился в завещанный ему дедом Гостомыслом город, как зверь в нору, и ждал.

Зарница все это время редко отлучалась от князя, была его советчицей и одним из его воевод. Старые воины, многие уже наполовину седые, как-то сразу признали ее право вести их в бой — то ли потому, что Борислава Перуница, как прозвали ее, сама носила воинский пояс, то ли из-за ее звания жрицы, то ли потому, что по пятам за нею шла удача. Бросаясь в бой, Зарница чувствовала пьянящую радость, и лишь одно мешало ей — разлука с маленьким сыном.

С тех пор как уехала из Славенска, она не видела Волчонка, и именно поэтому, когда Вадим подступил под стены Нового Города, не выдержала. Оставив свою сотню на берегу Волхова в виду пристаней, в одиночку, наказав ждать ее к рассвету, по хрустящему и сочащемуся водой льду перебралась через Волхов и поспешила в город.

Славенск насторожился, ожидая последнего часа. Здесь не было дружинников ни Рюрика, ни Вадима — ополчение прижало бодричей к берегу истока Волхова, а готовый треснуть под ногами лед мешал Рюрику уйти прочь. Но когда битва начнется, отчаяние наверняка бросит побежденных на хрупкий волховский лед. Многие погибнут, но часть доберется до Славенска, что в любом случае не сулило городу ничего хорошего. Поэтому тесовые, прошитые полосами железа ворота были закрыты, и на стене сторожили усиленные дозоры. Зарницу признали не сразу.

Уломав наконец дозорных и убедив их, что опасности пока нет, женщина скользнула в потайную калитку и бегом бросилась по уснувшим давно улицам к дому Милонега.

Пока жила в бесплодном ожидании Тополя в избе младшего жреца, Зарница успела много передумать и перечувствовать. Немало тому способствовал Волчонок. Мальчик рос, и чем старше он становился, тем меньше оставалось в нем черт его настоящего отца, зато он все больше походил на Милонега. В три года он был уже так на него похож, что только сама Зарница и младший жрец помнили истину — все прочие, а особенно Голица Вышатична, верили, что Волчонок — сын Милонега. И мальчик сам тянулся к отчиму, невольно изумляя мать такой искренней привязанностью.

Дворовые псы залились лаем, когда она стукнула в калитку. Не вспомнив Зарницы, они готовы были порвать привязи и кинуться на нее, но, на счастье, на крыльцо вышел разбуженный лаем Милонег.

— Кого там принесло? — крикнул он в темноту.

— Милонег! Отвори! — позвала Зарница.

Ахнув, молодой жрец ринулся через двор, прикрикнул на собак и настежь распахнул калитку, протягивая к незваной гостье руки:

— Живая!.. А мы уж думали… Какими ж судьбами?

Зарница позволила себя обнять и отстранилась не сразу:

— Спешное дело у меня, брат. Я ненадолго отлучилась и скоро должна назад спешить!

Обхватив ее за плечи, Милонег повел Зарницу в дом.

— Откуда ж ты примчалась? — спрашивал он на ходу. — Где пропадала?

— У Вадима Храброго, в Ростове-граде, — коротко объяснила жрица. — Ныне выпала удача — вернулась ненадолго, дом да тебя проведать.

В избе с ее приходом пробудились мало не все. Семья Милонега, его меньшие братья, еще отроки высунули носы из-под овчинных пологов, которыми укрывались на ночь. Голица Вышатична прищурилась в темноте на вошедших, по голосу распознала Зарницу и торопливо поднялась, одергивая рубаху, засеменила к печи, вынимая из загнетка горшок с уже остывшим варевом. Милонег усадил женщину ближе к камням очага, присел рядом, не сводя глаз. Зарница коснулась ладонями печи, здороваясь с домовым.

— Ненадолго я, — повинилась она, когда Голица Вышатична поднесла ей в мисе щей. — Сына увидеть — и сразу назад.

Волчонок проснулся от голосов и шагов, выглянул из-под одеяла, сонно моргая. Встретившись с ним взглядом, Зарница рывком поднялась, подошла к сыну и подняла его на руки. Он сперва не признал в незнакомой похудевшей и ставшей словно выше ростом и потемневшей женщине в теплой мужской справе свою мать, забился, вырываясь, попробовал закричать.

— Чего ты, огонек мой? Чего напугался? — Зарница крепче прижала сына к груди, унимая. — Это я, я!.. Не признал?

Милонег торопливо раздул огонь на подернувшихся пылью золы углях. При свете мальчик, устав вырываться, взглянул пристальнее и, узнав, сам бросился на шею:

— Мама!

Милонег подошел к Зарнице вплотную, осторожно коснулся ладонью ее плеча. Обнять бы ее сейчас вместе с сыном!.. Голица поняла, что будет мешаться, и полезла на свое место на полати.

— Мы так тебя ждали! — сказал Милонег.

Зарница отняла от макушки сына лицо:

— Спасибо тебе, брат! Не было и нет у меня друга надежнее, чем ты!.. Об одном прошу тебя — сбереги моего сына!

— Да ты что? — Зарница не шевельнулась, не сдвинулась с места, но Милонег все равно бросился впереймы — удержать, не дать переступить порога. — Уходишь?

— Я ненадолго, — в который раз повторила Зарница. — К рассвету уж в ополчении быть надо… Иль ты не слыхал ничего?

— Слыхал, как же. — Лицо Милонега помрачнело. — Еще с зимы до нас разные вести доходить начали… И про Вадима с Рюриком мы слыхали, и завтрашнего дня ждем с тревогой… Великий бой будет! Про то все знамения говорят! Но тебе-то что в нем? Что тебя на битву зовет? У тебя сын!.. Оставайся!

Словно поняв что-то страшное, маленький Волчонок крепче обхватил мать ручками, но Зарница покачала головой.

— Не могу, — вымолвила она. — Мое место там, Милонег! Когда-то я допустила ошибку, неверно истолковав знамения богов… Возможно, завтра я искуплю свою вину.

— Да ты и так… — начал было Милонег.

Зарница не дала ему договорить — отстранилась, шагнула к порогу.

— Мое место там, — жестко повторила она. — Я жрица Перуна и в бою должна быть с воинами.

— А я? — Милонег не выдержал. — Как же я?.. И Волчонок… Как же мы будем, если ты… если тебя…

— А ты… — Зарница помедлила, чувствуя, что ноги сами не идут из избяного тепла наружу, — ты сбереги мне сына. Ты добрый, мудрый, сильный. Ты сумеешь его вырастить, как родного. Я потому и ухожу, что ведаю — мой мальчик остается в надежных руках.

С этими словами она оторвала от себя руки сына и передала его Милонегу. Жрец послушно принял Волчонка, обнял его, не сводя глаз с Зарницы.

Помедлив, женщина полезла за пазуху, вытащила и сняла с шеи кованый оберег — фигурку ворона, что когда-то давно, в ночь зачатия этого малыша, отдал ей в обмен на громовник Перуна его отец, бодрич Тополь, сын Ворона из рода Волка.