Дороги Катманду

— Не волнуйся, — отмахнулся Гарольд. — Все будет в порядке.

Он опорожнил стаканчик и слился с Лорен в долгом поцелуе. Оторвавшись от него, Лорен перевела дыхание, вскочила и потянула его за руку за собой.

— Пойдем в машину.

Она тянула Гарольда к длинной красной машине, дремлющей у противоположного края бассейна. Слегка захмелевший Гарольд позволял тащить себя, беспечно улыбаясь. Джейн крикнула ему вслед:

— Good night!

— Same to you! — откликнулся Гарольд.

Редкие ноты гитары, круглые, словно жемчужины, время от времени падали из-под длинных тонких пальцев Свена.

Оливье взял бутылку с шампанским и наклонил ее над стаканчиком Джейн.

— Нет, — покачала та головой. — Кока-кола.

Налив ей колы, он плеснул себе шампанского. Потом спросил:

— Тебе это безразлично?

— Что именно?

— Разве ты не знаешь, что сейчас он раздевает ее и укладывает на подушки машины?

Джейн негромко рассмеялась.

— Я подозреваю, что это она проделывает такое с ним.

— И для тебя это не имеет значения?

— Раз он пошел с ней, значит, так ему захотелось.

— Значит, ты не любишь его?

На нем остановился удивленный взгляд фиолетовых глаз, смотревших из-за края пластмассового стаканчика.

— Что ты! Конечно, я люблю его! Если бы я его не любила, я бы не спала с ним! Я люблю его, люблю Свена, люблю солнце, цветы, дождь, люблю тебя, люблю заниматься любовью. Разве ты не любишь это?

Она опустила на землю пустой стаканчик и, опираясь на обе руки, придвинулась к нему. Оливье выплеснул в траву остатки шампанского и пробурчал, отвернувшись от нее:

— Но не с кем попало.

— Разве я для тебя кто попало?

На этот раз он повернулся, посмотрел на нее с неясной тревогой во взгляде и негромко сказал:

— Я не знаю.

— Ты не находишь меня красивой?

Она стояла перед ним на коленях, точно так же, как это было, когда путники наткнулись на спящего Оливье. Так было и через несколько часов, вечером у костра на обочине дороги. Расстегнув несколько пуговиц на блузке, она распахнула ее обеими руками, чтобы преподнести ему в дар всю свежесть своего тела, всю свою невинность. Она проделала это естественно, без малейшего расчета. Ее груди были небольшими, безупречной формы, золотистыми, словно персики, увенчанные скромными, чуть более темными бутонами. Резкий свет фонаря не мог л

иши

ть их еще детской нежности. Они походили на плоды, сорванные с райского древа.

Он в бешенстве закричал:

— Ты их всем так показываешь?

Испуганная Джейн вскочила на ноги, запахнув блузку на груди.

Вскочивший одновременно с ней на ноги Оливье с размаха ударил ее по лицу.

Едва она успела вскрикнуть, не столько от боли, сколько от неожиданности, как Оливье схватил ее в объятья, прижал к себе и забормотал в ухо, в шею, непрерывно целуя:

— Прости меня! Я такой идиот, такой грубиян. Прости, прости.

Руки и слова Оливье мгновенно рассеяли испуг Джейн. Она засмеялась и тоже принялась целовать его в глаза, в нос, в ухо. Она смеялась, и он тоже смеялся. Он стянул с нее блузку, снял брюки и трусики и отодвинул на расстояние вытянутой руки, чтобы лучше видеть ее. Он повторял без перерыва: «Ты прекрасна! Ты прекрасна!», и она, слыша эти слова, смеялась от счастья.

Держа ее за руку, он заставил ее медленно поворачиваться перед собой. В мертвенном свете газового фонаря она казалась белой, слегка розоватой статуей. Ее зад был по-девичьи круглым, но небольшим; когда Оливье видел ее перед собой, ему казалось, что небольшой золотистый треугольник над ее длинными бедрами впитывал в себя все тепло, что было в падавшем на него свете.

Он снова привлек ее к себе, поднял на руки и понес прочь.

Засмеявшись, она спросила:

— Куда ты несешь меня?

— Не знаю. Я знаю только, что ты прекрасна, и я должен унести тебя.

Он пронес ее вдоль бассейна, и их охватила ласковая тьма. Джейн

все сильнее прижималась к груди Оливье. Он нес ее уже целую вечность, такую легкую, свежую и горячую. Потом он опустил ее на землю у подножья статуи Будды с открытыми глазами. Здесь тоже горели три медных светильника. Он должен был видеть ее.

Раздевшись, он бережно положил ее на свою одежду, расстеленную на земле. Закрыв глаза, она не мешала ему, неподвижная и счастливая, словно море под солнцем.

Обнаженный, он стоял перед ней, касаясь ногами ее сомкнутых ног. Его желание поднималось к звездам. Он не сводил с нее глаз. Она была тонкой, но не тощей, ее тело состояло из длинных плавных изгибов, окаймленных колеблющимся светом медных светильников. Соски ее небольших грудей казались капельками коричневого золота.

Он опустился рядом, не сводя с нее глаз. Он никогда еще не видел такой красивой девушки. Возможно, конечно, что раньше у него просто не было времени, чтобы присмотреться.

Она почувствовала прижатое к ее бедру продолжение мужского желания. Негромко засмеявшись от счастья, она протянула руку и овладела им. Склонившись над ней, Оливье принялся целовать ее глаза, нос, уголки губ, целовать легко, не торопясь, подобно пчеле, на лету собирающей нектар с цветка мяты. Потом он передвинулся ниже, обхватил губами сначала один сосок, потом другой, поласкал их ресницами закрытых глаз, потерся

о нежные округлости щекой, подтолкнул носом, словно теленок материнское вымя, затем обхватил ладонями. Не отпуская груди, он спустился губами к нежному плоскому животу, к нежным теплым линиям. Бедра Джейн шевельнулись и раскрылись, словно распустившийся цветок. Короткие завитки раскрыли свою тайну. Оливье увидел золотистый свет. Медленно склонившись, он прижался к нему губами.

Джейн, начиная от груди, которую продолжали ласкать его руки, и ниже, где ее тело таяло от его губ, превратилась в волну радости, поток счастья, колебавшегося, подобно приливам и отливам чего-то неизмеримо большего, чем наслаждение, и в этом слились воедино земля и небо. Потом на нее обрушилось нечто ужасное, невозможное, и она вцепилась обеими руками в волосы Оливье, обхватила его голову, словно пытаясь проникнуть в нее. В этот момент что-то взорвалось, она умерла и ее не стало.

Оливье осторожно расстался с золотистым цветком, бережно поцеловал нежные теплые линии, нежный живот, груди, приоткрытые губы, сомкнутые веки. Джейн почувствовала, как он медленно и мощно вошел в нее. Наполовину уснувшая, наполовину лишившаяся жизни, она почувствовала, что в ней возрождается то, что она считала невозможным. И жизнь снова вспыхнула где-то в самой сокровенной глубине ее тела благодаря проникшему в нее божеству, зажегшему в ней солнце и звезды.

Смотрящий Будда взирал на происходящее у его ног. Он помнил, что уже видел всю любовь мира.

***

Лорен посигналила. Грузовик с кузовом, заполненным непальцами, медленно тащился по самой середине узкой дороги, оставляя позади себя длинный шлейф пыли. Она нажала кнопку, и из багажника поднялась брезентовая крыша и сомкнулась над головами. Стекла поднялись, завершив полную изоляцию кузова.

Пассажиры грузовика орали и смеялись в восторге.