Дороги на Ларедо

Дуби заставляла себя держаться от тюрьмы подальше, но в дни, когда ее особенно одолевало беспокойство или после особенно тревожных ночей, это было трудно. Казалось, что ноги сами несли ее к тюрьме — единственному месту, где могли быть новости.

Дуби даже не предполагала, что шериф Джекилл может истолковать это превратно. Ей казалось, что он должен был понимать, что единственной причиной, по которой она донимала его, была ее любовь к мужу и отчаянное желание узнать, что с ним. Всем в Ларедо было известно, как Дуби Планкерт любит своего мужа. Они были самыми счастливыми молодоженами во всей округе.

Дуби пару раз ловила на себе плотоядные взгляды шерифа, но относила их на счет того, что становится настоящей женщиной. Мужчины всегда так смотрят на женщин. Сюзанна Слэк, ее лучшая подруга, говорила, что так уж устроен мир. Мужчины смотрели на Сюзанну такими же глазами, хотя она была старше. Но Дуби все же казалось, что шериф Джекилл и все другие мужчины Ларедо могли бы смотреть на нее чуть уважительнее, когда стало заметно, что она беременна. Им не следовало бы бросать такие неуважительные взгляды на женщину, которая собирается стать матерью.

Когда до нее дошло, что шериф смотрит на нее гораздо откровеннее, чем обычно, и даже продвигается к ней, она попыталась выскочить из двери тюрьмы на спасительную улицу, но чуть-чуть опоздала. Боб Джекилл схватил ее за руку и поволок в камеру с лежанкой. Тюрьма опять же оказалась совершенно пустой. В ней не было ни одного арестованного, ни единой души, к которой могла бы воззвать Дуби.

— Раз таскаешься сюда без конца, то теперь заткнись, — говорил Джекилл, когда волок ее в камеру. Дуби открыла рот, чтобы закричать, но получила такой удар в лицо, что в глазах стало темно. Он стоял у дверей камеры и смотрел на нее таким же взглядом, как и в тот момент, когда она ступила в тюрьму, полная надежды услышать что-нибудь о Теде.

Дуби не хотелось получить еще один удар, который мог прийтись по животу и причинить вред ребенку, поэтому она возобновила свое сопротивление только тогда, когда оказалась прижатой к лежанке в камере. Ей никогда не приходило в голову, что она может увидеть какого-то мужчину, кроме мужа, со спущенными штанами, но шериф Джекилл был именно в таком виде и стаскивал с нее панталоны. Дуби попыталась вцепиться в него ногтями, но вновь получила удар, от которого лишилась сознания. Когда в голове у нее немного прояснилось, шериф Джекилл уже лежал сверху и делал то, что имел право делать только ее муж.

Пронзенная ужасом, она сдалась. Теперь все пропало, даже ее ребенок. Шериф Джекилл уничтожил в ней все святое и лишил ее будущего. Теперь не имело значения даже то, вернется Тед или нет, поскольку он никогда не простит ее. Скорее всего, он даже не поверит, что она ходила в тюрьму только за тем, чтобы узнать о нем. Даже если он все же вернется, им уже не видать счастья.

Дуби впала в такое отчаяние, что шерифу стало противно. Быстро удовлетворив свою похоть, он велел ей убраться из тюрьмы и больше здесь не появляться.

Платье на ней он не порвал, лишь превратил в клочья панталоны. Дуби не знала, что сделали его кулаки с ее лицом, но по улице она могла пройти прилично одетой. Кто-то из прохожих пытался заговорить с ней, когда она торопливо шла к дому. Дуби даже смогла выдавить из себя «доброе утро», хотя утро было совсем не добрым. То, что произошло с ней за эти считанные минуты, сделало его последним утром в ее жизни.

Дуби любила Теда Планкерта всем своим сердцем и никогда бы не сделала ничего, что могло опозорить его. Сознание того, что она не должна запятнать позором их супружескую жизнь, помогло ей набрать решимости. Ей надо умереть как можно быстрее, пока эта решимость не покинула ее. Она подумала о том, чтобы оставить Теду записку, но тут же отказалась от этой мысли. Она не сможет ничего объяснить. Пусть уж лучше Тед думает, что она просто свихнулась от одиночества и тоски по нему. Она не станет взваливать на плечи мужа эту ужасную правду.

Неудержимым потоком хлынули слезы. Теперь она знала, как быстро можно потерять все хорошее в жизни. Утрачена ее семейная жизнь. Потерян ребенок. По сравнению с этим ее собственная смерть кажется совсем незначительным событием. Она стремилась только поторопиться с ней. Ей не хотелось, чтобы кто-то пришел и помешал ей сделать то, что она должна сделать. Бросившись на кухню, Дуби быстро откопала там крысиный яд.

Ларедо был наводнен гигантскими коричневыми крысами, которые обитали под домами, а также под огромными кустами кактусов. Иногда мексиканцы затыкали крысиные норы и поджигали кусты кактусов. Когда огонь прогорал, они выкапывали крыс и ели их.

Дуби находила это ужасным. Она ненавидела крыс и считала, что обязана держать свой маленький дом свободным от них. Для этого ей приходилось аккуратно рассыпать крысиный яд всюду, где только могли оказаться крысы. Время от времени под домом оказывалась дохлая крыса, от которой исходил неприятный запах, но в основном крысы убегали подыхать к реке.

Дуби была спокойна в отношении того, что ей предстояло, пока не попробовала есть крысиный яд. Она взяла большую ложку и попыталась проглотить его как овсянку, которую готовила по утрам Теду, но подавилась. Смешавшись со слюной, яд прилип к зубам и небу и не проглатывался. Спокойствие покинуло Дуби, и она запаниковала. Что, если она не сможет умереть, и Теду придется вернуться к опозорившей его жене, которая беззаботно отдалась похотливому шерифу Джекиллу? Тед Планкерт никогда не сможет превозмочь это. Он вообще не должен этого знать. Это будет ужасной ошибкой, если она позволит ему узнать правду. В голову пришла мысль о том, чтобы повеситься, но она пугала неопределенностью исхода, ведь Дуби никогда не умела вязать по-настоящему крепкие узлы. Если попытка окажется неудачной, ее могут найти и вынуть из петли живой.

Тед объяснял ей, что вода помогает крысиному яду начать действовать. Когда крысы едят яд, он вызывает у них жажду, и они бегут к реке. Затем вода приводит его в действие, и крысы подыхают.

Вспомнив, о чем ей рассказывал Тед, Дуби взяла большую коробку крысиного яда, прихватила кружку и выскочила через заднюю дверь. Река находилась всего лишь через две улицы. Она шла торопливо, надеясь, что никто не заметит ее и не остановит с разговорами. Добравшись незамеченной, Дуби принялась набивать рот ядом и запивать его водой. Затем ей пришло в голову, что яд можно смешать с водой, и она стала зачерпывать воду кружкой и смешивать ее с ядом. После этого дело пошло быстрее, и яд начал действовать — Дуби почувствовала боль в животе. Боль была такой, словно кто-то вцепился в нее острыми когтями. При мысли о том, что ее ребенок тоже чувствует эти когти, по лицу Дуби потекли слезы. Но она продолжала зачерпывать яд и смешивать его с водой. Она пила, черпала и пила. Это был ее способ оградить Теда от позора. Чем сильнее вонзались когти, тем увереннее становилась Дуби в своей победе. Тед будет горевать, когда узнает о ее смерти, но ему не придется переживать позор от того, что с ней случилось. Он переживет ее смерть со временем, но ни один из них не сможет пережить того, что произошло в тюрьме.

Руки у Дуби стали трястись, и она начала просыпать яд, когда пыталась зачерпнуть его кружкой. Какое-то количество его попало в реку и окрасило воду в желтый цвет.

Занятая поглощением яда, Дуби ничего не замечала вокруг, но, когда когти стали разрывать ее внутренности, она случайно увидела в нескольких шагах от себя дохлую крысу. Из открытой пасти торчали уродливые зубы. Крыса почти вся находилась в воде, и ее коричневая шерсть была мокрой. Может быть, эта крыса сдохла от того же самого яда, который сейчас пила Дуби.

Всего через несколько минут она будет такой же мертвой, как эта крыса, подумала Дуби, и тоже может оказаться в воде. И будет такой же мокрой, как это противное животное. Но ей не хотелось этого. Она не хотела, чтобы ее нашли промокшей и всю в грязи. Она стала отползать подальше от воды. От яркого солнца заболели глаза. Она свернулась в клубок, чтобы спрятать от него глаза. Но в таком положении боль в животе стала невыносимой. Она попыталась распрямиться, но боль оставалась такой же сильной, независимо от того, лежала она или сидела, сворачивалась в клубок или распрямлялась. На секунду Дуби захотелось отказаться от своей затеи и броситься к доктору, чтобы он избавил ее от этой боли. Но ноги уже не держали ее, и она стала кататься по земле и вскоре опять оказалась у кромки воды. Нога ее зацепила коробку с ядом, но из нее почти ничего не высыпалось, потому что она была пустой. Дуби съела и выпила с водой почти все, что в ней было. Теперь ей было совсем плохо. Боль раздирала когтями и колола иголками все ее тело. Она попыталась кричать, но рот был залеплен ядом и из него вырвался лишь слабый звук.