Дороги свободы. I.Возраст зрелости

Марсель рассмеялась.

– Нет! Вы хорошо знаете, что я изменилась, противный вы льстец, бросьте, вы уже не с моей мамой.

Она добавила:

– Но я была прехорошенькой, не так ли?

– Сейчас вы мне больше нравитесь, – сказал Даниель, – губы у вас были вяловаты... Сейчас вы выглядите куда интересней.

– Никогда не знаешь, всерьез вы говорите или шутите, – насупившись, отозвалась она. Но легко было заметить, что она польщена.

Марсель привстала и бросила быстрый взгляд в зеркало. Этот неловкий и бесстыдный взгляд разозлил Даниеля: в ее кокетстве было нечто детское, беззащитное, с трудом сочетавшееся с лицом зрелой женщины Он улыбнулся ей.

– Я тоже хочу спросить у вас: почему вы улыбаетесь? – сказала Марсель.

– Потому что вы подпрыгнули, как маленькая девочка, чтобы посмотреться в зеркало. Так трогательно, когда вы ненароком заняты собой.

Марсель порозовела и притопнула.

– Вижу, вы без лести не можете.

Оба они засмеялись, и Даниель, чуть поколебавшись, подумал: «Начнем!» Все складывалось хорошо, момент был удобный, но он чувствовал себя расслабленным и пустотелым. Чтобы придать себе мужества, он подумал о Матье и был удовлетворен, убедившись, что ненависть его непоколебима. Матье был цельный и сухой, как кость; его можно было ненавидеть. Марсель ненавидеть было нельзя.

– Марсель! Поглядите на меня!

Он нагнулся и озабоченно посмотрел на нее.

– Гляжу, – сказала Марсель.

Она подняла на него глаза, но голова ее непроизвольно подергивалась: она с трудом выдерживала мужской взгляд.

– У вас усталый вид.

Марсель сощурилась.

– Я немного разбита, – сказала она. – Это от жары.

Даниель наклонился еще ниже и повторил огорченно и с недовольством:

– Вы очень устали! Я на вас смотрел, когда ваша мать рассказывала о своем путешествии в Рим, и вы казались такой озабоченной, такой издерганной...

Марсель прервала его, возмущенно рассмеявшись:

– Послушайте, Даниель, она в третий раз рассказывает вам об этом путешествии. И каждый раз вы слушаете все с тем же живым интересом; по правде говоря, это меня немного раздражает, я не очень понимаю, что у вас в это время творится в голове.

– Ваша мать меня забавляет, – сказал Даниель. – Я знаю ее истории, но я люблю слушать, когда она их рассказывает, у нее есть такие интересные жесты.

Он слегка подвигал шеей, и Марсель расхохоталась. Когда хотел, Даниель очень хорошо умел передразнивать. Но тут он снова посерьезнел, и смех Марсель оборвался. Он взглянул на нее с упреком, и она как-то заерзала под его взглядом. Она сказала ему:

– Это у вас сегодня странный вид. Что с вами?

Он не торопился отвечать. Тяжелое молчание давило на них, в комнате было невыносимо душно. Марсель смущенно засмеялась, но смех сразу же замер на губах. Даниель предвкушал дальнейшее.

– Марсель, – начал он, – я не должен был бы вам это говорить...

Она откинулась назад.

– Что? Что? Что случилось?

– Вы очень сердитесь на Матье?

Она побледнела.

– Он... Он же... Он мне поклялся, что ничего вам не скажет.

– Марсель, ведь это так важно, а вы хотели от меня все скрыть! Разве я больше не ваш друг?

Марсель вздрогнула.

– Это так грязно! – сказала она.

Ну вот! Готово: она голая. Не было уже речи ни об архангеле, ни о девичьих фотографиях; с нее сползла маска насмешливого достоинства. Перед ним была только толстая беременная женщина, пахнущая телом. Даниелю стало жарко, он провел рукой по вспотевшему лбу.

– Нет, – медленно сказал он, – нет, это вовсе не грязно.

Она быстро дернула локтем и предплечьем, зигзагообразно рассекая раскаленный воздух комнаты.

– Я внушаю вам отвращение, – сказала она.

Он натянуто засмеялся.

– Отвращение? Мне? Марсель, вам придется долго искать такое, что могло бы внушить мне отвращение к вам.

Марсель не ответила; понурившись, она проговорила:

– Я так хотела держать вас вне всего этого!..

Они замолчали. Теперь между ними возникла еще одна связь, прочная, как пуповина.

– Вы видели Матье после того, как он ушел от меня? – спросил Даниель.

– Он мне звонил после полудня, – сухо ответила Марсель.

Она взяла себя в руки и ожесточилась, она была настороже, прямая, ноздри сжаты; она страдала.

– Он сказал вам, что я не дал ему денег?

– Он мне сказал, что у вас их нет.

– У меня они есть.

– Есть? – изумилась она.

– Да, но я не захотел их ему одалживать. Во всяком случае, прежде хотел увидеть вас.

Он сделал паузу и добавил:

– Марсель, следует их ему одолжить?

– Но я не знаю, – пробормотала она неуверенно. – Вам лучше знать, располагаете ли вы...

– Располагаю. У меня пятнадцать тысяч франков, которыми я могу распоряжаться, ни в чем себя не ущемляя.

– Тогда да, – сказала Марсель. – Да, мой дорогой Даниель, они нам необходимы.

Наступило молчание. Марсель перебирала пальцами простыню, ее тяжелая грудь тревожно вздымалась.

– Вы меня не поняли, – возразил Даниель. – Я хочу сказать: положа руку на сердце, вы действительно хотите, чтоб я их ему одолжил?

Марсель подняла голову и удивленно посмотрела на него.

– Сегодня вы какой-то странный, Даниель; у вас что-то на уме.

– Да нет же... просто я хотел уточнить, посоветовался ли Матье с вами.

– Ну, естественно. И потом, – проговорила она с легкой улыбкой, – мы не советуемся, вы ведь знаете, как у нас заведено: один говорит – сделаем то-то или то-то, а другой, если не согласен, возражает.

– Знаю, – сказал Даниель. – Знаю... Только это обычно на руку тому, чье мнение уже сложилось: другого подталкивают, и он не успевает сформулировать свое мнение.

– Может, и так... – согласилась Марсель.

– Я знаю, как Матье уважает ваше мнение, – сказал он. – Но я так хорошо представляю себе эту сцену: она преследует меня весь день. Он, должно быть, напыжился, как это ему свойственно в таких случаях, а потом, проглотив слюну, сказал: «Хорошо! Ну что ж, примем меры». У него не было колебаний, впрочем, он и не мог их иметь: он мужчина. Только... не слишком ли все это поспешно? Сами-то вы должны твердо знать, чего хотите.

Он снова наклонился к Марсель.

– Разве все было иначе?

Марсель не смотрела на него. Она повернула голову в сторону умывальника, и Даниель видел ее профиль. Вид у нее был угрюмый.

– Да нет, почти так, – сказала она и сильно покраснела. – Не будем больше об этом, Даниель, прошу вас! Это... это мне не очень приятно.

Даниель не сводил с нее глаз. «Она трепещет», – подумал он. Но он не до конца понимал, доставляло ли ему большее удовольствие унижать ее или унижаться вместе с ней. Он сказал себе: «Все будет легче, чем я думал».