Дорогой длинною

Ёжась от сквозняка, осмотрел темнеющий двор, позвал:

– Матвей Хрисанфыч! Эй! Голубь! Где ты?

Никто ему не ответил, но Кузьма продолжал звать, и после двух минут криков в дальнем углу двора зашевелилась бесформенная тень. Кузьма сбежал с крыльца, шлёпая по лужам, перешёл двор.

– Ну-у-у, Матвей Хрисанфыч… Ну, купеческое ли это дело - под забором валяться? Ну, вставай, вставай, барин, айда в кабак, согреешься… Да вставай же ты, чёртов сын, наваляю сейчас по загривку! Эй!

– Ты кто?
– промычал стоящий на четвереньках человек в измазанном донельзя летнем пальто. Его толстое бритое лицо было перепачкано рыжей глиной, свалявшиеся бакенбарды напоминали собачьи хвосты.

– Кто, спрашиваю, докладай по форме…

– Кузьма я, ваша милость, цыган из кабака. А вы бы встали да ножками, ножками… Вот отстудите всю жизненную радость, и жена через это сбежит – чего хорошего?
– Кузьма, пыхтя, потащил вяло перебирающего ногами гостя к кабацкому крыльцу.
– Ну, шевелись, шевелись, твоё степенство, два шага осталось… Денежки-то не растеряли?

Они уже взобрались на крыльцо, и Кузьма подумывал о том, чтобы позвать на помощь кого-нибудь из цыган: тащить дальше тяжеленного "купца" было невмоготу. Но внезапно за спиной скрипнула и хлопнула калитка. Кузьма обернулся и увидел вбегающую на двор детскую фигурку.

– Дядя Кузьма, это ты?
– послышался плачущий голосок.

Кузьма тут же бросил в глинистую лужу под крыльцом свою сопящую и плюющуюся ношу и побежал навстречу босой девочке, закутанной с головой в красную ковровую шаль.

– Дочка! Ты чего босиком?
– Он подхватил Наташку на руки, прижал к себе, заглянул в зарёванное личико.
– Что стряслось?

– Дядя Кузьма, дядя Кузьма… - Наташка с новой силой залилась слезами. – Там ма-ама…

– Что?..
– внезапно севшим голосом спросил Кузьма.
– Что с ней?

– Пла-чет… Идём к ней, дядя Кузьма, пожалуйста, пожалуйста!

В первую минуту Кузьма почувствовал невероятное облегчение: слава богу, жива. Но Наташка рыдала так отчаянно, с такой силой прижималась к его плечу, умоляя немедленно идти, что Кузьма понял: нужно действительно собираться. Не спуская с рук девочки, он перешагнул через валяющегося под крыльцом "купца", открыл дверь в кабак, крикнул:

– Я ухожу, гитару мою приберите!
– и, не слушая полетевших ему в спину вопросов, быстро зашагал к калитке.

Грязная окраинная улочка была пуста: навстречу Кузьме не попалось ни одного человека. Вдоль разбитой дороги тянулись заполненные водой колеи, и ветер морщил их поверхность, разбивая отражения поникших вязов и вётел.

На кресте церквушки тоскливо орала ворона. Когда Кузьма подошёл к стоящему в конце улицы низкому домику с одним освещённым окном, ворона сняась с места и, продолжая монотонно каркать, полетела в затуманенное поле. Последний красный луч погас на куполе церкви, и стало темно. Кузьма опустил на землю девочку, толкнул калитку, и навстречу ему с крыльца опрометью сбежал Мишка.

– Ой, слава богу! Я уж думал - не явишься!

– Чего сам не пришёл за мной?
– упрекнул его Кузьма.
– Сестру вместо себя погнал, молодец лихой!

– Нечего ей тут смотреть… - по-взрослому вздохнул Мишка, отходя в сторону и пропуская Кузьму в дом. И, войдя в освещённую горницу, Кузьма понял, что мальчишка прав.

Растрёпанная Данка сидела на полу. Её нерасчесанные волосы чёрной паклей висели по сторонам бледного лица, глаза были закрыты. Данка мерно раскачивалась из стороны в сторону и что-то бормотала. Время от времени на её потрескавшихся губах появлялась странная, почти безумная улыбка.

Повернувшись к напряжённо дышащему ему в спину Мишке, Кузьма шёпотом велел:

– Бери сестру - и дуйте к соседям, к тёте Катерине. Скажи ей - завтра приду за вами.

Мишка вылетел в сени. Кузьма на мгновение закрыл глаза, переводя дыхание. И - шагнул к Данке.

– Что ты? Что с тобой?

Она вздрогнула. Перестала качаться. Не открывая глаз, сказала:

– Поди прочь, ты пьян.

– Что ты… Мы работали как каторжные.- Кузьма сел рядом, взял её холодную руку, которую Данка тут же вырвала.
– Что с тобой? Детей до смерти перепугала…

– Не трогай меня!
– Данка помолчала, вздохнула, и снова кривая улыбка появилась на её губах.
– Знаешь, я умру скоро. Я свою смерть видела.

– С ума сошла?
– тихо спросил Кузьма. Данка тихо рассмеялась, и одновременно из её глаз брызнули слёзы.

– Думаешь, вру? Думаешь, вру? Я… Я на двор вышла воды набрать, гляжу - прямо там, у калитки, где калина растёт, - кружится… Цыганочка кружится, молоденькая совсем, волосы распущены, босая… И бусы на ней красные. Я к ней подхожу, спрашиваю: "Чья ты, девочка, к кому пришла?" А она оборачивается, смеётся и дальше пляшет. Пригляделась - а это же я…

– Что?..
– Кузьма едва удержался от того, чтобы не перекреститься.

Данка смотрела на него в упор немигающими мокрыми глазами. Длинная прядь волос упала ей на лицо, прилипла к щеке, но Данка не убрала её.

– Клянусь тебе… Это я была, только молодая, лет пятнадцати, когда ещё при отце с матерью жила. Даже бусы такие же, как у меня были, и юбка синяя.

Стою, смотрю сама на себя, от страха ноги к земле примёрзли… А она покружилась, поплясала - и сгинула. Это смерть моя была, морэ…

Кузьма потрясённо смотрел на неё. Не зная, что сказать, обвёл глазами комнату, взглянул на стол, где стояла початая бутылка вина и лежал опрокинутый стакан. Украдкой потянул носом воздух. Глядя на бутылку, спросил:

– Ты опять пила?

– Да… - согласилась Данка, закрывая лицо руками.
– Потом, когда домой пришла… Испугалась очень.

– Сколько говорить - нельзя тебе!
– Кузьма не сдержал резкости в голосе, и Данка, подняв голову, изумлённо взглянула на него.
– Доигралась - уже смерть мерещится…

В то же мгновение Данка бросилась на него - беззвучно, как выследившая мышь кошка. Кузьма едва успел отвернуться - рука со скрюченными пальцами полоснула воздух рядом с его щекой. Через минуту отчаянной борьбы он сумел схватить бешено вырывающуюся Данку за запястья, встряхнуть, крикнуть:

– Ошалела?! Уймись!

– Да чтоб ты сдох! Чтоб ты сгорел! Чтоб ты сгинул, сатана проклятая! – кричала она, заливаясь слезами, скаля зубы ему в лицо.
– Ты думаешь, я пьяная? Да ты ума лишился, кто ты такой, чтобы мне это говорить? Я - Дарья Степная, я - певица, меня вся Москва знает, весь Питер, а ты кто?! Кто ты, вшивота? Ты сам пьянь беспросыпная, скотина запойная, зачем ты мне сдался? Пусти меня! Пусти! Скажи - звала я тебя? Хоть раз в жизни звала я тебя?! Зачем ты меня сюда приволок, в дыру эту? Подыхать? Да хоть бы ты околел без попа, ирод, как я тебя ненавижу, ка-а-ак… Казимир, Казимир, да забери же ты меня отсюда! Да возьми же ты меня, Казими-ир…