Дорожный иврит. Путевая проза

Проснулся в семь. Дожмурился до восьми. В девять пошли с Ирой на море.

Писал на балконе «Азаку». После обеда собирался в музей изобразительных искусств. Позвонила Ира: «Ты еще не поехал в музей? И не надо. Там теракт. Спускайся к нам».

И это что — война переходит в интифаду?

Спустился на первый этаж. Миша с Ирой перед включенным телевизором. На экране автобус — с покореженными дверьми, с выбитыми стеклами. Взрыв произошел на остановке рядом с музеем. 21 раненный. Есть изображение предполагаемого террориста с уличных видеокамер. Обобщенное, почти лишенное индивидуальных черт. Мужской силуэт.

Интервью с начальником городской полиции: «Делаем все, что можем. Уверены, что поймаем террориста в ближайшее время». Ну да. А что ему еще, бедному, говорить.

23.18 (в мастерской)

В девять часов вечера в Каире министр иностранных дел делает объявление о перемирии.

С 21 до 22 часов шесть ракет выпустили хамасовцы.

ХАМАС сделал заявление, что Израиль капитулировал.

Двадцать ракет после объявления перемирия.

Сегодня Израиль раздолбал здание штаба Исламского джихада.

Отправил «Азаку» в Русский Журнал.

22 ноября

22.00 (в мастерской)

Выходил на море. Пасмурно. Прохладно.

Плавал. Закрыл для себя сезон.

23 ноября

10.40 (на пляже)

С ночи дождь. Утром в комнате, из приоткрытого окна у изголовья, а потом на лестнице с открытыми окнами на лестничных площадках со двора — звуки стекающей с крыш, с пальмы воды, которые — музыка для израильтян.

Сижу в застекленном отсеке своего пляжного кафе, на столе русская карта Тель-Авива, купленная вчера на улице Дизенгоф, и вот на шестой только год обнаружил, что пляж мой называется Ершулаим.

Дождь немного притих. Темно-синие тучи. Лицом к морю, в несколько рядов, как зрители на концерте, спиной ко мне мокрые стулья кафе снаружи.

Дошел до обменника на углу Бен Иегуды и Алленби, обменял последнюю порцию своей валюты.

16.47 (в «Красном кафе»)

Только что село солнце.

Прогулка по Тель-Авиву. Дошел до музея изобразительных искусств.

На входе мне сказали: приходите лучше завтра, мы еще не все картины развесили после их эвакуации. Часть коллекции, самое ценное, была укрыта от возможных обстрелов. Я сказал, что сегодня пришел смотреть только израильскую живопись.

— А, ну это сейчас как раз доступно, эта экспозиция висит как обычно.

Но сказать, что я увидел экспозицию израильской живописи, не могу. Три картины Рубина и еще пять-шесть — израильских художников, представленных так же сверхскупо, плюс два просторных пустынных зала с видеоинсталляциями. Небольшой зальчик, плотно завешенный прекрасной графикой Мунка. Оказывается, он в фондах музея. И еще какая-то выставка на галерее. Но не более того.

Это новое здание музея, я здесь впервые, и здание замечательное — со странным скошенным экспрессивным пространством. Только это все-таки музей изобразительных искусств, я сюда шел живопись смотреть, не только архитектуру, — а такого количества пустых стен я не видел ни в одном музее.

После музея встретился с А. Посидели в кафе в ее районе.

А.: «Израиль проиграл. Как всегда. Какой смысл в ходе войны соглашаться на снятие блокады, если она на самом деле давно фикция. Нужно было дипломатическими методами, чтоб было торжественное заключение соглашения с ХАМАСом, и тогда мы бы были на коне. Или уже надо было давить до конца военной силой. Показать, на что мы способны, и посмотреть на реакцию Египта. Египет ведь быстро сбледнул, на третий день войны уже другая была интонация в их высказываниях про эту войну. Нужно было, если начали войну, вести ее до конца — взять под контроль Газу и потом аннексировать Синай. Это необходимо было сделать. Все оружие идет оттуда. И как бы уже изготовились для этого — для наземной операции в Газе не нужно 75 тысяч. В прошлый раз было не больше 15 тысяч. А здесь — 75. Ясно же, что нацелились на аннексию Синая. Но тоже тормознули. Ни то ни се.

А что касается начала, ты не прав. Началось не 10-го, а раньше, когда наши разбомбили туннель, который хамасовцы прокопали под границей уже не Египта и сектора Газа, а между Газой и Израилем. Видимо, для того чтобы воровать наших солдат. Наши его разбомбили, но мало того, в операции участвовал спецназ, уже на территории Газы, что и было расценено той стороной как агрессия, как вмешательство. Израиль на самом деле всегда начинает сам. И убийство Джабари в тот день было откровенной провокацией, нужно было усиление огня со стороны Газы.

В общем, просрали, и дипломатически, и в военном отношении».

20.40 (в мастерской)

Новости: невероятно, но террорист, взорвавший автобус возле музея, арестован. Вот так они здесь работают. Террорист из деревни под Рамаллой.

Ира прочитала в сети комментарий к событиям в секторе Газа: «И вообще, евреи добавляют в “вискас” кровь палестинских котят».

И еще от Иры услышал — межконфессиональный диалог: «— Как это Бог мог родиться от женщины? Ведь он Бог, он-то и создал женщину? — А наш сумел».

23.12 (в мастерской)

Вечерний комментарий Миши насчет моих музейных впечатлений: «Внезапно умер предыдущий директор музея, который все делал сам. Никого, по сути, не подпускал. В этом была его ошибка. Потому что после его смерти музей оказался вообще без хозяина. Сотрудники были бессильны. Долго искали директора. И тут, в Израиле, и за границей. Не нашли. Поэтому директором назначили даму из Иерусалима, уже отработавшую и уже собравшуюся на пенсию. Нет, у меня тоже нет своей концепции музея. Ну хотя бы очевидную задачу в подобной ситуации — ретроспективное представление израильского искусства по десятилетиям — можно было поставить перед собой?

С нашими левыми иметь дела нельзя. Бездарны. Бестолковы. Я с ними давно живу в войне. С тель-авивским музеем у меня нормальные отношения. Но только с ним. Несколько лет назад Иерусалимский музей решил приобрести несколько моих работ. И деньги, надо сказать, немаленькие. И я вроде как согласился, но потом одумался и написал им заявление, что не нахожу для себя возможным и отзываю свое согласие. С левыми я не раз схлестывался в газетах. На выставках. Они меня терпеть не могут. В истории израильского искусства про меня вот такой огрызочек, из которого ясно, что они просто не понимают, чем я занимаюсь в искусстве; ясно, что они не знают и, естественно, не понимают той культуры, из которой я вышел».

Мишин комментарий к тому, о чем мы говорили с А.:

«Ни один вменяемый израильтянин и подумать не может об аннексии Синая. Синай — это необыкновенно выгодно и удобно для Израиля. Это буферная зона между нами и Египтом. Это подушка. Это возможность маневра для нас. Это невозможность внезапного нападения на Израиль со стороны Египта.

С Египтом мы обречены на добрососедские отношения. Мы в них заинтересованы необыкновенно. И Египет заинтересован. Для нас это взаимовыгодное дело. Очень важное дело. И вот посмотришь: какую бы какашку нам ни кинули египтяне, все перенесем. И не рыпнемся.