Досье Дракулы

Смех совпал по времени с моментом, когда я увидел женщину, выходящую пошатываясь из «Сковородки» на озаренную огнем улицу.

Она была пьяна, и, хотя громко призывала дать ей три пенса на джин, [189] я, может быть, вообще не обратил бы на нее внимания, если бы не ее длинное свободное пальто коричневого цвета, сейчас грязное и мокрое, застегнутое на латунные пуговицы с изображением женщины, едущей верхом на охоту. Мне это показалось символичным, поскольку сама она, в известном смысле, тоже направлялась на охоту.

189

В 1888 году пинта джина действительно стоила 3 пенса, но столько же стоило «снять» уличную женщину. В данном случае Стокер идентифицирует это особу как проститутку.

И снова: «Сто-кер, Сто-кер». Потом повторился смех.

Я завертелся, озираясь по сторонам. Никого. Ничего. Гадая, не на улице ли он, может быть надеясьна это, я последовал за женщиной, держась так близко от нее, что чувствовал запах псины, исходивший от ее мокрого шерстяного пальто. И запах фиалок — уж не знаю, от дыма или от ее духов.

Где-то на улице снова раздался отвратительный звук, для которого слово «смех» казалось совсем неподходящим.

Хотя дождь ослаб, небо продолжали освещать как зарево, так и молнии, и при вспышке одной из них я увидел… не увидел никого. Никого и ничего. Никого, кроме женщины, ковылявшей по Трол-стрит и вскоре исчезнувшей в адской тьме.

К этому времени уже миновала полночь, и ни зов, ни смех не повторялись. Некоторое время я прохаживался, прислушиваясь, и уже стал подумывать о том, что промок насквозь и неплохо бы вернуться домой, что, наверно, и сделал бы, но мне не хотелось возвращаться туда одному. У меня появился некий новый страх, и сейчас мне кажется, будто я что-то предвидел, что-то чувствовал…

Так или иначе, домой я не поехал, а взял кеб и отправился в «Лицеум», вошел со служебного входа и с фонарем проследовал в кабинет. Там я запер за собой дверь, зажег свет и занялся почтой Генри, чтобы он по возвращении не увидел ее сваленной на моем столе. За корреспонденцией я провел три, а то и четыре часа и, лишь когда над Лондоном забрезжил рассвет, отправился домой.

Лучше бы я этого не делал!

Проверив сперва переднее крыльцо и подоконники, я прошел по левой дорожке, чтобы войти через кухонную дверь. Никаких следов по пути я не увидел, но, оказавшись внутри, похолодел, отчетливо сознавая: сейчас его нет, но совсем недавно он здесь побывал.

Но никаких признаков его посещения я найти не мог. Никаких даров смерти. Никакой записки. Так что же: я ошибся?

Я обходил комнату за комнатой, проверяя каждое окно и подоконник, почтовый ящик осмотрел даже дважды. Но по-настоящему страшно мне стало в столовой, куда я заглянул в последнюю очередь. Там к люстре были подвешены два мешка с кровью.

На противоположных концах бронзовых газовых рожков висевшей над обеденным столом люстры, на равном расстоянии от центрального плафона, располагались два тонких, просвечивающих мешка вроде винных бурдюков.

Свет зари позволял увидеть, что содержимое мешков красное, кроваво-красное. Поскольку снизу мешки были проколоты булавкой, кровь из них, просачиваясь, капала на стол и растекалась лужей. Крови в мешках было немало, но вытекала она медленно, лужа еще не достигла краев стола, и я понял, что мешки были подвешены не очень давно, не более часа тому назад. Я принес из буфетной ножницы, чтобы перерезать веревки, которыми были привязаны мешки: распутать тугие узлы дрожащими пальцами я не сумел.

Узлы были завязаны небрежно, но они были двойными и тройными. Когда удалось высвободить первый мешок, второй тут же резко потянул рожок светильника вниз. Один из малых плафонов из зеленого стекла упал и разбился прямо в разлитой крови.

Освободив наконец и второй мешок, я поместил оба в таз, который притащил в столовую. И лишь когда я поднял таз, на меня накатила тошнота и забила дрожь. Руки тряслись так, что я едва донес таз до кухонной раковины, и при этом меня стошнило. Моя рвота соседствовала с колышущимися мешками крови, которые казались только что доставленным… багажом.

Я вспорол мешки мясницким ножом и отвернулся, чтобы не видеть льющейся крови, не чувствовать ее запаха, но когда наконец бросил взгляд на слив посудомоечной раковины, увидел, что в мешках были еще и ошметки плоти, которые мне пришлось выковыривать, чтобы дать крови стечь. Откуда взялись они — не знаю, но среди них были клочья кожи.

Сумев наконец разжечь достаточно сильный огонь, я предал ему мешки и тряпки, с помощью которых убирал кровь. Умывая руки, оттираяих, я увидел на коже, нет, в коже, впившиеся блестки, зеленые осколки разбитого плафона. Я порезался во время уборки. Моя собственная кровь смешалась с той, которая была в мешках. Минута, пять, может быть, и пятнадцать прошло, прежде чем я отвернулся от стока и уставился на огонь. Признаюсь, в тот миг я подумал о том, что хотелбы, чтобы он охватил весь этот дом, истребил его, как шедуэллские доки. Сам не знаю, бежал бы я от этого пожара или лег бы на кровать, чтобы превратить ее в погребальный костер.

Сейчас все. Больше не могу.

Позднее

Недавно казалось: он чего-то от меня хочет. Сейчас я точно знаю: да, хочет, и я даже догадываюсь, чего именно… Но прежде…

Прежде позвольте мне сообщить, что я совладал с собой, верней, попытался, о чем свидетельствует этот, не вполне твердый почерк. [190]

Сижу на ступенях перед входной дверью, которую, к слову, я нашел запертой, так же как и окна, что делает загадкой, как он вошел и вышел. Я собираю осколки своих мыслей, как раньше собирал осколки стекла, находя их не менее острыми и ранящими.

190

Так оно и есть. Почерк Стокера вообще не отличался четкостью, но это просто каракули.

Кейн должен вернуться… Флоренс и Ноэль не могут… Почему изверг так меня терзает? Чего он хочет? Надо рассказать обо всем Сперанце…

Не спрятать ли ножи, взятые из шкафов в Альберт-Мэншнз, поскольку в скором времени следует ждать визита сюда инспектора Эбберлайна? Умно ли это — молчать, чтобы поддержать Кейна? Предам лия его, если расскажу все Эбберлайну? Не обернется ли это для Кейна погибелью? Что делать? Что делать?И я все время возвращаюсь к самому безотлагательному вопросу: откуда взялась вся эта кровь?

Теперь я знаю.

Узнал из сегодняшних газет.

УЖАСАЮЩЕЕ УБИЙСТВО В УАЙТЧЕПЕЛЕ [191]

Центральное агентство новостей сообщает

Едва мы оправились от ужаса и потрясения, вызванного зверским убийством женщины в Уайтчепеле, как обнаружилась еще одна, еще более страшная находка, причем в том же самом районе, где было совершено предыдущее злодеяние.

До настоящего момента происшествие окутано тайной: полицией не обнаружено ни единой улики, способной вывести на след исполнителя этих жутких злодеяний, которые, по-видимому, являются делом рук одного убийцы.

191

Вырезка. Источник не установлен, датируется 31 августа 1888 года, вклеено в дневник Стокера. Исчеркана черным графитовым карандашом и несколько раз обведена, видимо, когда Стокер в горестном раздумье сидел над этим листком.

Факты таковы: примерно без четверти четыре нынешнего утра, производя патрулирование по Бакс-роу, Уайтчепел, дежурный констебль Джон Нил обнаружил на тротуаре тело женщины с перерезанным от уха до уха горлом. Как ни странно, крови на месте происшествия было на удивление мало. [192]

Посигналив фонарем, констебль Нил получил ответный сигнал от двух других констеблей с другого конца улицы. Они утверждают, что не видели никого, кто удалялся бы от места преступления и мог привлечь их внимание, что придает происшествию еще большую таинственность.

192

Последнее слово обведено от руки, предположительно Стокером. На полях пометка: «Как собрал, как?»