Достоевские дни
Шрифт:
Надя показала книгу Астуриаса Фёдору, он взял её в руки, открыл и будто подключился к ней, получил радио- и воздушно-капельным путём её содержание, будто или действительно понял всё. «Книга – это идущие тучи – буквы, проза исключает солнце, стихи – небо, открытое по бокам, гениальная книга – это блокнот или альбом, там только небо, но без солнца, сверхгениальное издание – фото автора ничего, белых бумаг – солнце и белое небо, где каждый может стать лейкой». Надя с «Игроком» села за стол, начала читать с разных мест, Фёдор открыл Бодлера, положив на место Астуриаса, пропылесосил глазами пыль и грязь – стихи, впитал их в себя и закрыл пустой том. Присел рядом с Надей, вдохнул в себя запах её волос, поцеловал ей плечо и вернулся в утробу матери, взлетел в нашем шарике с миллионами таких же детей в небо и родился звездой. Не иначе, так как падающая звезда – летящий на землю ребёнок. «„Терминатор 2“ кончается так: Сару запирают снова в психушке, Джона отдают новым опекунам. В фильме Терминатора сыграл Шварценеггер,
«Настал день свадьбы Расторопши и друга. Он с утра куда-то ушёл, а она искупалась, высушилась, заплела волосы в две косички, надела чистый свитер, с всего одной маленькой заплаткой, чёрные колготки, юбку с карманом, хотела сунуть ноги в ботинки, но тут пришёл друг, отругал её, раздел и показал белое платье, принесённое им. Найдёныш замер, он не ожидал такого поворота, не мог поверить в такое, но быстро пришёл в себя, попросил друга выйти, надел подарок, покрутился у зеркала, пошёл к другу, застал его в костюме, похвалил за него, выпил воды, случайно икнул и поехал с другом на свадьбу. В церкви их повенчал священник, друг нацепил кольцо на палец Найдёныша, поцеловал его и повёз друга и гостей в ресторан, там все поели, потанцевали и разошлись. Друг доставил Расторопшу домой, отнёс в спальню, уложил на кровать и вышел покурить. Найдёнышу стало страшно, он впал в ступор, а потом залез под кровать. Вернулся друг, удивился, расстроился, поискал Найдёныша, не нашёл его, не догадался заглянуть под кровать, лёг в одежде на неё и уснул. Найдёныш, услышав храп, вылез, переоделся в ночное и тоже уснул, прижавшись к другу всем телом и согревая его».
Фёдор смотрел из окна и держал Надю за руку, мимо проплывали деревья, постриженные в фигуры и души Толстого, Гоголя, Достоевского и Тургенева. «Бог – это лестница, ведущая одновременно в подвал и на чердак. Бог – лестница, Христос – эскалатор, дух – лифт». Образы эти бежали за трамваем и вопили, кричали, визжали свои произведения, впадающие в стихи Маяковского.
«Утром Найдёныш сварил кашу, позвал друга и покормил его. Тот не остался в долгу: принёс из магазина свежий батон и сметану. Найдёныш сперва удивился, потом почесался, сел за стол и перекусил, макая батон в сметану и облизывая пальцы, чтобы было вкусней. Вдвоём выпили чай. Друг глотал из стакана, Расторопша хлебала из блюдца и смотрела вокруг. Кольца на их пальцах были кругами вокруг оси Сатурна без планеты самой, потому что Найдёныш не был в положении, которое он хотел».
Они вышли на Малой Садовой, взялись за руки и решили зайти в парикмахерскую: Надя решила, что Фёдору надо немного скинуть волос. Посидели, подождали очереди, в конце которой Фёдору перед зеркалом сделали причёску, приняли деньги и пожелали удачи. Дошагали до кафе «Огонёк», заказали суши и пиво, съели и выпили их.
«В один из дней друг и Найдёныш сидели на полу и играли в лото. Телевизор работал. Раздался звонок в дверь. Пришли люди, внесли стиральную машину на удивление Расторопши и установили её. Получили деньги, ушли. Друг взял инструкцию и начал объяснять устройство Найдёнышу. Тот молчал и вникал, кивая иногда головой. Всё поняв, он собрал бельё – трусики, носки, майки, – загрузил их в барабан, включил не с первого раза машину, погугукал ей в такт, работе её, пошёл читать и писать. Друг отправился с ним».
В кафе вошёл маленький Шелер за руку с человеком вообще, они сели за столик у входа и заказали «Мартини лайт». Фёдор незаметно сфотографировал их. Макс Шелер будто напоминал дрессированное всемогущее и всесталинское, походил на парк, в котором играли дети. Он пил и блевал глазами, исторгал ими алкоголь, опьяняющий воздух, скатерть, людей. Немыслимое исходило от него, но главное – источалась ранняя смерть, разбегающаяся десятками работ по углам. Левый глаз был кроссвордом, правый – сканвордом: они решались человеком вообще, пьющим и говорящим стихами Бодлера, Верлена и Валери. Поэзия перемежалась матом на французском языке и ящиками коньяка «Арарат».
Фёдор закурил, зажёгши спичку от подошвы ботинка, бросил взгляд налево и увидел за столом Чорана и Сиорана, борющихся руками, поставленными на книги. Он подошёл и увидел вблизи издания: они были трудами Ницше на языке внезапного оригинала – на языке Армении, на наречии гор, на диалекте горя, когда страна – это человек, сидящий в психушке, запертый в ней. Величайший мыслитель, с камнями – буквами на полях. С целыми пирамидами и курганами, внутри которых – трупы, чьи сердца постепенно выходят из спячки и исполняют «Стук», песню как жизнь свою.
Просто Фёдор выпил кальвадосаИ к девчонкам пьяным покатил.Возле глаз и лба витали осы.И звучала песня в небе «Штиль».Достоевский пил ещё немного,Призывал евреев и цыган.Перед ним текла назад дорога.Ехали Чечня и Дагестан.И они вокруг себя стрелялиИз сплошного счастья – калаша.Достоевский ел потом хинкали.Уходила прочь его душа.Он за нею снаряжал отрядыИз армян, калмыков и грузин.Залистав до желтизны де Сада,Он сидел в кафе потом один.Перед ним смеркались в вазе астры.Позади него дымил мангал.А левей сидели Че и Кастро.Рисовал их облики Шагал.Наносил мазок довольно резкийНа бумагу из земель и вод.Государство – это ДостоевскийСо столицей в центре – «Идиот».7
Фёдор сделал затяжной глоток, обратил внимание на индейца за столом, который пил, судя по всему, саке и каждую секунду менялся: превращался в робота и обратно: в себя и почти в себя. «Не любят, когда в фильмах, в боевиках, в ужасах, не кровь, а томат. Но ведь он и есть настоящая кровь, головной офис её, чей филиал в венах людей». Зазвучала песня Adelante, прилетевшая на крыльях орлана или куске метеорита из далекого космоса, стало иноземно кругом и понятно: не надо ждать захвата Земли извне инопланетянами, оно свершилось и свершается изнутри, потому что это сродни вирусу; каждый житель может в любой момент стать чужеземцем, космос может влиться в телескоп Хаббл как водка и опьянить собою весь мир, всех сделать алкашами вселенной и забрать их себе, унести, увести. Надя попрыскалась духами, заказала кофе на двоих, не спросив Фёдора, просто его почувствовав. Они начали потягивать мокко, страдать, дышать, говорить, любить и между этим – быть, как корова дает молоко и мясо и после второго пункта не страдает и не умирает, так как в говядине её душа, за которую её и убивают – любят, постигают, находят, посвящают стихи.
В дверях возник Гессе, запел «Бесаме мучо», сказал, что его микроавтобус «Мерседес» у входа и что он покатает всех, даря любовь, Питер, Петра, свободу, волю, себя. Люди поднялись, встали и Фёдор и Надя, так как допили кофе, загрузились в машину и медленно двинулись в путь. Звучали тексты, цитаты из книг Германа Гессе, звучала параллельная музыка, проза и она давали стихи, причём оптом, несли себя и уводили других. Петербург открывал себя, но они постепенно выехали из него и двинулись в Царское село, где гуляли Пушкин и Рыжий, читая воду и воздух, соединяя их. Они вышли у входа, прошествовали внутрь сердца города, вынутого из него и живущего вне. Бьющегося вокруг. Стали гулять, наслаждаться собой и друг другом, Шелер был среди них, он с человеком вообще курил сигареты и танцевал глазами брейк-данс. Хорошо было всем, натурально, свежо. Царское село напоминало маленькое тело Мандельштама, завёрнутое в дубы, фонтаны, гибель во Владивостоке и д'oма.
Вернулись поздно, Фёдор купил Надежде розу, немного проводил её и пошёл к себе. «Есть коровы целиком из молока, из мяса, из творога, из сыра, из сметаны. Это относится и к людям. Творческие есть второе». Дома Фёдор включил в наушниках музыку, потанцевал под неё, дождался стука и крика соседей, решивших, что он умер, и проверяющих его жизнь. Открыл банку зелёного горошка, съел пару ложек и устроился с книгою «Пан» за столом. Весело пробежал пару страниц, споткнулся о мысль, сломал взгляд и захромал вперёд. Превратился в Лотрека. Человек со сломанным взглядом – так сказал про себя ФМ, разделся, лёг и уснул. Увидел во сне Титаник, состоящий из тел мёртвых людей, целиком и из органов, прокатился на нём до айсберга, спрыгнул на него и сказал: «Титаник – человек, айсберг – бог: первая встреча их». Проснулся в два часа ночи, выкурил пару сигарет и сел у лампы писать. Вывел слова свои. Он написал: «Раскольников – это часть топора, продолжение рукояти, сам мозг был на острие, мыслил каждую секунду и растекался вокруг остротой; убийством старухи стало кровоизлияние в мозг топора: он умер, и из его мёртвого тела Достоевский построил роман». За этим занятием его и застал Ремизов, зашедший к нему.
Они пили чай, и Ремизов говорил:
– Ты вот гений, Фёдор, содержания, пьесы, но я – сверхмозг стиля, самых необычных предложений. У тебя ходьба по делам, у меня – чемпионат мира по лёгкой атлетике.
– Тогда тяжёлая атлетика – философия.
– Именно, но ещё: штангисты поднимают штанги, где на гриф надеты не блины, а диски, содержащие в себе фильмы и музыку.
– Много весят они.
Развернул Алексей свежую газету и прочёл: «Титаник вёз на себе всю землю, это мы затонули с ним, все мы теперь на дне, в пьесе, внутри неё». Он снял очки и скосил глазами голову Фёдора. Та покатилась вниз.