Достоевский. Энциклопедия
Шрифт:
«Сон смешного человека» – единственное художественное произведение в ДП за 1877 г. Этот «фантастический рассказ» имеет такой же подзаголовок, как и «Кроткая», но здесь «фантастичность» не просто условное обозначение формы повествования, а художественный приём, суть произведения. Для понимания этого надо вспомнить суждение Достоевского из письма к Ю. Ф. Абаза от 15 июня 1880 г.: «Фантастическое должно до того соприкасаться с реальным, что Вы должны почти поверить ему. Пушкин, давший нам почти все формы искусства, написал «Пиковую даму» – верх искусства фантастического. И вы верите, что Германн действительно имел видение, и именно сообразное с его мировоззрением, а между тем, в конце повести, то есть прочтя её, Вы не знаете, как решить: вышло ли это видение из природы Германна, или действительно он один из тех, которые соприкоснулись с другим миром, злых и враждебных человечеству духов…» Недаром в черновых набросках к своему «фантастическому рассказу» Достоевский упомянул и Э. По, о «фантастическом реализме» которого писал за десять с лишним лет до того в <Предисловии к публикации «Три рассказа
В «Сне смешного человека» с наибольшей силой отразились и сконцентрировались размышления Достоевского о «золотом веке», который, как он (вслед за А. Сен-Симоном, Ш. Фурье и другими утопистами при всём расхождении с их идеями-теориями) верил, находится не позади, а впереди человечества. При жизни Достоевского этот глубоко философский и просто прекрасный рассказ критика не удостоила вниманием.
Сороковины
Книга странствий. Неосущ. замысел, 1875—1877. (XVII)
Произведение, судя по небольшому наброску плана в записной тетради, должно было состоять из «мытарств» 1-го, 2-го и т. д. Замысел этот позже воплотился в какой-то мере в «Братьях Карамазовых» (кн. 9, гл. III—V и кн. 11, гл. IX), где показано «хождение души по мытарствам» Дмитрия Карамазова, а также в сцене встречи-диалога Ивана Карамазова с Чёртом.
Социализм и христианство
Неосущ. замысел, 1864—1865. (XX).
В записной тетради сохранилось несколько черновых набросков под таким заглавием. Судя по всему, в этой статье Достоевский намеревался развить ряд идей, содержащихся в «Зимних заметках о летних впечатлениях» и в записи от 16 апреля 1864 г. «Маша лежит на столе…» В плане статьи намечены многие вопросы, важные для понимания мировоззрения Достоевского в 1860—1870-е гг.
Стена на стену
Статья. Гр, 1873, № 24, 11 июня, без подписи. (XXI)
Заглавие статьи связано с заметкой в № 145 «Русского мира», в которой сообщалось о кулачном бое «стенка на стенку» в подмосковной деревне Свистухе со смертоубийством одного из участников. Об этом случае Достоевский упоминал в статье «Пожар в селе Измайлове». На этот раз редактор «Гражданина» вновь обращается к сообщениям в газетах «Русский мир», «Биржевые ведомости», «Современность» о случаях нелепых разборок-тяжб, самоуправства, преступлений, о начальниках-самодурах и дворянах-преступниках, чтобы поднять вопрос о падении нравов. Достоевский с горькой иронией констатирует, что «рыцарские обычаи уничтожаются повсеместно и мы демократизируемся повсеместно». И ещё: «Вся Россия заражена в известном смысле страшною мнительностью, во всех сословиях и во всех занятиях и именно насчёт власти. Каждый думает про себя: “А ну как подумают про меня, что у меня не так много власти?..»
Столетняя
Рассказ. ДП, 1876, март, гл. первая, II. (XXII)
Основные персонажи:
Дама;
Макарыч;
Марья Максимовна;
Миша;
Пётр Степанович;
Сергей.
Одна знакомая Дама (по свидетельству А. Г. Достоевской, это была она) рассказала автору, как встретила в одно утро несколько раз одну и ту же древнюю старушку, куда-то упорно с передышками-остановками поспешающую. Порасспросила её, пятачок подала (хотя старушка и не нищенка) и оказалось, что бабушке этой уже сто четыре годочка, из дому уже редко выходит, а тут – «тепло, солнышко светит» и решила она: «дай пойду к внучкам пообедать». И вот никак у писателя из ума не идёт рассказ об этой «столетней», полной «душевной силы», и в воображении дорисовал он «продолжение о том, как она дошла к своим пообедать». Он придумал-домыслил и внучку, и её мужа-цирюльника, и трёх детишек, и гостя, который сидел у них, когда бабушка пришла, всем имена дал. И получилась «правдоподобная меленькая картинка» – светлая и печальная одновременно – о том, как эту душевную столетнюю старушку сподобил Господь Бог добраться в солнечный день до дома внучки, и там прямо во время разговора с ними умереть – окончить свой путь земной тихо и без мучений, среди родных и близких людей…
У Тихона
Глава из романа «Бесы». (XI)
Основные персонажи:
Лебядкин Игнат Тимофеевич;
Лебядкина Марья Тимофеевна;
Матрёша;
Ставрогин Николай Всеволодович;
Тихон (отец Тихон).
В главе, которая должна была быть девятой, рассказывается, как Ставрогин посетил живущего в монастыре на покое архиерея Тихона и дал прочесть ему свою исповедь. В этой откровенной и циничной до предела исповеди Ставрогин признавался-живописал, как несколько лет тому назад изнасиловал 14-летнюю Матрёшу, затем спокойно наблюдал в щёлку, как девочка эта вешается, а через некоторое время женился на убогой и хромой Марье Лебядкиной. Редакция «Русского вестника» отказалась публиковать уже набранную главу, несмотря даже и на то, что Достоевский переделывал-смягчал текст. А между тем, глава эта имеет чрезвычайно важное значение для характеристики Ставрогина, и мыслилась автором как идейный и композиционный центр романа. Однако ж в дальнейшем, при отдельном издании романа, Достоевский главу «У Тихона» почему-то так и не восстановил. Сохранилась она в виде гранок декабрьской книжки РВ за 1871 г. с правкой
Достоевского и в виде копии, сделанной А. Г. Достоевской с рукописи и не доведённая до конца.Униженные и оскорблённые
Роман в четырёх частях с эпилогом. Вр, 1861, № 1—7, с подзаголовком: «Из записок неудавшегося литератора» и посвящением М. М. Достоевскому. (III)
Основные персонажи:
Азорка;
Александр Петрович;
Александра Семёновна;
Архипов;
Безмыгин;
Бубнова Анна Трифоновна (мадам Бубнова);
Валковский Алексей Петрович (Алёша);
Валковский Пётр Александрович (князь Валковский);
Иван Петрович;
Ихменев Николай Сергеевич;
Ихменева (Шумилова) Анна Андреевна;
Ихменева Наталья Николаевна (Наташа);
Маслобоев Филипп Филиппович;
Матрёна;
Митрошка;
Нелли (Елена);
Сизобрюхов Степан Терентьевич;
Смит Иеремия;
Филимонова Катерина Фёдоровна (Катя).
Бедный и больной литератор Иван Петрович, находясь при смерти в больнице, пишет-вспоминает о событиях последнего года. Все эти «прошедшие впечатления» волнуют его «до боли, до муки», и если бы он не изобрёл себе «этого занятия» – написать нечто вроде романа о происшедшем, – он бы «умер с тоски». А произошло вот что. Иван Петрович рано остался сиротой и вырос в семье мелкопоместного помещика Ихменева, которая стала ему как родной, а единственная их дочь, Наташа, – вместо сестры. И вот два года назад, когда Иван уже жил в Петербурге и только-только «выскочил в литераторы», его первый роман (судя по пересказу, очень напоминающий «Бедные люди») имел успех, разорившийся Ихменев с семьёй перебрался в столицу – искать справедливости, вести тяжбу с разорителем. А им, обидчиком, был сосед по имениям князь Валковский. Тяжба приняла затяжной и невыгодный для старика Ихменева характер. А между тем, у Наташи Ихменевой (которую Иван Петрович, конечно же, давно и горячо любил совсем не как сестру) вспыхивает страстный роман с молодым князем Алёшей Валковским, она сбегает от родителей к нему. У Алёши же, в свою очередь, есть невеста Катя, которую он любит. Но он и Наташу полюбил, казалось бы, больше жизни – даже наперекор отцу. А Иван Петрович, махнув рукой на личное счастье, помогает Наташе и Алёше выстоять в борьбе с деспотизмом родителей, поддерживает их. Для него главнее ничего на свете нет – лишь бы его любимая была счастлива. А теперь о Нелли. Эта нищая девочка появилась в судьбе Ивана Петровича тоже год назад. Он случайно познакомился с её дедом в день его смерти и взял как бы опекунство над девочкой, оставшейся совсем сиротой. Но, как выясняется по ходу повествования, не совсем уж она сирота, ибо отцом-то её является никто другой, как всё тот же князь Валковский. Но настоящую семью обретает Нелли, ставшая Леной, в доме Ихменевых… Однако ж кончается всё грустно: процесс Валковскому проигран, Наташа молодым князем брошена, Нелли умерла, Иван Петрович остаётся один, дни его сочтены, «Униженные и оскорблённые» – его лебединая песня…
Ещё из Сибири (8 нояб. 1857 г.) Достоевский писал старшему брату М. М. Достоевскому, что собирается написать «роман из петербургского быта, вроде “Бедных людей” (а мысль ещё лучше “Бедных людей”)…» Но приступил он к работе над романом уже в Петербурге в мае 1860 г. и завершил в июле 1861-го. Роман имел большой успех у читающей публики и способствовал быстрому росту тиража журнала «Время». Мнения критиков, естественно, разделились. Одними из первых и доброжелательно оценили новый роман автора «Бедных людей»: Н. Г. Чернышевский (С, 1861, № 2) и А. Н. Плещеев (МВед, 1861, № 13, 17 янв.), А. Хитров («Сын отечества», 1861, № 9) и др. А вот Г. А. Кушелев-Безбородко (РСл, 1861, № 9), Н. А. Добролюбов (С, 1861, № 9), Е. Тур («Русская речь», 1861, № 11) и ряд других рецензентов, наоборот, признавая занимательность романа, находили в нём серьёзные, на их взгляд, недостатки – надуманность сюжета, немотивированность поведения героев, мелодраматический колорит. О том, как близко к сердцу принимал Достоевский подобные отзывы, можно судить по его признанию в «Примечании <к статье Н. Страхова “Воспоминания об Аполлоне Александровиче Григорьеве”>», сделанному спустя три года: «Совершенно сознаюсь, что в моём романе выставлено много кукол, а не людей, что в нём ходячие книжки, а не лица, принявшие художественную форму (на что требовалось действительно время и выноска идей в уме и в душе). В то время как я писал, я, разумеется, в жару работы, этого не сознавал, а только разве предчувствовал. Но вот что я знал наверно, начиная тогда писать: 1) что хоть роман и не удастся, но в нём будет поэзия, 2) что будет два-три места горячих и сильных, 3) что два наиболее серьёзных характера будут изображены совершенно верно и даже художественно. Этой уверенности было с меня довольно. Вышло произведение дикое, но в нём есть с полсотни страниц, которыми я горжусь…» И далее автор, отдав всю какую только можно дань скромности, позволяет вылиться из-под своего пера и фразе, наполненной достоинством и сдержанной авторской гордостью: «Произведение это обратило, впрочем, на себя некоторое внимание публики…» Невольно подумаешь – если бы та же Евгения Тур (Е. В. Салиас-де-Турнемир), посчитавшая высокомерно, что-де «Униженные и оскорблённые» «не выдерживают ни малейшей художественной критики», вместо своих пухлых «художественных» романов («Племянница», «Три поры жизни» и пр.) написала бы, создала только одно произведение уровня и значимости этого «петербургского романа» Достоевского, она уже не была бы сейчас так прочно и безнадёжно забыта…