Дот

— Спасибо.

— Напрасно ты им не воспользовался. Я вот наблюдал за тобой все эти дни… Ты здесь не на своем месте, майор. Тебе здесь нечего делать. Пока не поздно — катись-ка ты домой.

Теперь мой ход, понял майор Ортнер, и сказал:

— Встречное предложение, сержант: я сниму свои секреты на той стороне реки, и ночью вы беспрепятственно уйдете.

Сержант удивился:

— Не понял…

— Объясняю. Завтра — самое позднее послезавтра — поступят тяжелые бомбы. Ты когда-нибудь видел бомбу весом в тонну? — вот такие. Они сковырнут этот дот, как гнилой зуб.

Сержант попробовал улыбнуться.

— Сделка? Я тебе, ты — мне?

— Ну зачем же так! Мы же люди…

— Не трать слов, майор, — перебил сержант. — Конечно — спасибо… но знаешь… я все-таки подожду.

— Чего?

— Наших. — Сержант увидел, что майор его не понимает, и добавил: — Подожду, пока наши подойдут.

Вот уж чего майор Ортнер никак не ожидал. Следует признаться, что за эти дни он так и не подумал ни разу, какой представляют свою перспективу защитники дота. Но даже если бы и подумал… Что угодно! — только не это.

— Ну конечно! — откуда ж вам знать… — Реакция майора Ортнера была такой непосредственной и сердечной, что он сам удивился. — Mon sher! Да ведь ваши удирают так быстро, что за ними не угонишься. На всех фронтах! Я сам по радио слышал: сегодня утром наши вошли в Ригу. А Литва уже вся наша. И уже два дня, как взяли Минск. И танковая армия идет на Киев. Ты это можешь представить? Ты хоть знаешь географию, сержант?..

Последняя фраза была лишней. Бестактной. Майор Ортнер — когда ее произносил — пожалел о сгоряча сорвавшихся словах. По инерции получилось. Но сержант ее не заметил. Он воспринял только конкретную информацию, и, похоже, не поверил ни единому слову.

— Складно врешь, — сказал он. — И это все, что ты имеешь сказать?

— Да куда же больше!

— Ладно… Вот что, майор… — Было видно, что в сержанте что-то погасло, и он заскучал. — Впредь с этой портянкой, — он указал на белый флаг, — ко мне не приходи. Разве что надумаешь сдаться.

Сержант встал.

Поднялся и майор Ортнер. Поглядел на уже раздувающиеся тела солдат, убитых накануне. Попытался вспомнить, почему вчера унесли не всех, — но не смог. Повернулся к сержанту:

— Позволишь похоронить их?

— Конечно.

Майор Ортнер пошел по рыхлой земле, проваливаясь в нее, хотя и старался зачем-то попадать в прежние следы. Обошел две огромные воронки и обернулся. Сержант стоял все там же.

— Знаешь, — сказал майор Ортнер, — точно в таком же мундире, как твой, воевал мой дядя в Первую мировую…

19. Эскиз романа

Рассвет не спешил. Обвыкшиеся к темноте глаза различали не только воду, но и кусты на том берегу, и справа — тяжелую массу соседнего холма. Однако неба не было видно. Оно ощущалось где-то рядом. Конечно, рукой не дотянешься, но если подняться немного по склону, хотя бы до середины, то вполне можно было бы войти в него.

— Сегодня опять не будет солнца, — сказал майор чуть напрягая голос, чтобы быть лучше услышанным. — Так надоела эта сырость…

Теперь он говорит по-русски удивительно хорошо, словно никогда другого языка и не знал, совсем без акцента, — лениво подумал Тимофей, но тут же, поймав себя на неправоте, улыбнулся, потому что следующая мысль была забавной: акцент все же есть, только не германский, а ивановский: «окает» майор, за эти месяцы у меня перенял. А я не замечаю, потому как для меня это нормально…

Майор сидел на ящике из-под снарядов выше по течению, метрах в десяти, не дальше, но Тимофей видеть его не мог: на майоре был камуфляжный дождевик. Интересно, сколько форелей этот везунчик уже успел выдернуть?.. От нескончаемых дождей вода поднялась почти на метр; она была туго сплетена из плотных струй, затопила пойму, слилась со старицей и подступила почти вплотную к огороду. Майор жаловался, что когда ходишь между грядками, земля пружинит, лопается, и из трещин просачивается вода. Из-за нее морковка и репа одеревенели, а салаты отдают тиной. Зато форель, жируя в стремительной коричневой мути, совсем потеряла осторожность, идет не только на земляного червя, но и на хлебный мякиш, хотя летом была переборчивой и рыбину в кило-полтора получалось взять только на живца.

— Ты бы поменьше пил, майор…

— Да ладно…

— Сколько раз тебе говорил: займись делом. Хотя бы, вот, сообрази соорудить баньку для своих солдатиков. А то, небось, обовшивели.

— У нас это не принято — «баньку». Речка рядом; таз — в каждом отделении. И обстираться, и обмыться.

— Ну и люди! — проворчал Тимофей. Он опять повернул голову в сторону майора и сказал сквозь влажную серую муть: — Ну так придумай что-нибудь другое. К примеру — организуй, чтобы в каждом блиндаже была буржуйка.

— Не понимаю…

— Темный вы народ — европа. — По тону Тимофея было трудно понять — жалеет он европейцев или только удивляется им. — Чего проще-то? Буржуйка — это самодел, печка из железной бочки. Этих бочек вона сколь вокруг дота, на все блиндажи хватит. Правда, подрихтовать придется, кое-где и сваркой пройтись, ну да для умельца это — плевые дела.

Тимофей замолчал, потому что со стороны майора послышался характерный плеск воды и кряхтение: видать, пришлось понатужиться, вытаскивая очередную рыбину. Хоть не садись рядом с ним удить, одно расстройство — вся рыба к нему идет. Было бы светло — Тимофей бы не удержался, подошел бы глянуть на улов. Конечно, виду бы не подал, что завидует.

Он представил, как майор пытается ухватить свободной рукой плотную, верткую рыбину, а она не дается, как полено, которое Господь наделил душой Буратино. Потом майор прижмет рыбину к груди («да ты тресни ее головой об камень, оглуши», — посоветовал как-то, еще в серпне, Тимофей, но майор не согласился: «у оглушенной рыбы сок прокисает»), подождет, чтоб успокоилась, одним движением, ловко проденет через жабры шнурок, и легонько, словно на свободу, пустит в воду…

Рыба плеснула. Этот майор предсказуем, как календарь.

— Так что же твоя буржуйка?

— Ну представь, — сказал Тимофей, — ставишь бочку посреди блиндажа на попа. Вверху, но не в крышке, а сбоку, — прорезается дырка для дымохода…

— А почему не в крышке? — неторопливо перебил майор. Вот уж до чего непрактичный человек! И медленно соображает. А может — просто не приучен самостоятельно думать…

— Конечно — можно и в крышке. — Тимофей постарался, чтобы в голосе не было ни снисходительности, ни досады. — Но тогда кпд упадет, потому что тепло будет напрямую уходить в небо. Опять же, крышка — это ведь кухонная плита! Пожарить картошку или рыбу — будьте любезны! Даже тушенка с огня — совсем иное дело!