Дотла

— Даже если и так, — вдруг упрямо говорит Соня, — я хочу быть рядом. До самого конца. Я эгоистична, да?

— Возможно, — Харриет жмет плечами. — Но я тебя понимаю.

— Ни у тебя, ни у Минхо нет Вспышки. Вы выберетесь отсюда, вы построите новый мир с нуля, вы будете жить. За такими, как вы, будущее.

— А ты?

Соня грустно изгибает губы — какое-то подобие улыбки.

— Новый мир могут построить лишь счастливые люди. Ньют умрет. И я никогда не буду счастлива в полной мере. Я переболею, перереву, но я всегда буду где-то здесь, в этом времени, потерявшаяся среди испытаний ПОРОКа. Потому что и он останется здесь навсегда. — Девушка вдруг хмыкает. — По-дурацки звучит, да?

— Нет, звучит правдиво. — Харриет замолкает, чешет пальцами череп, катает язык во рту, а потом спрашивает: — Ты не веришь в лекарство?

Соня поднимает на нее глаза, смотрит долго. У нее замечательная, просто потрясающая подруга. Она такая твердая, как скала, такая уверенная в себе, умеет осаждать людей, умеет стоять за себя, может хлестко говорить, такой палец в рот не клади. Но иногда Соня думает, что ее подруге не хватает мудрости. Житейская, простая имеется, но нет человеческой мудрости, охватывающей больше, чем здешний мир. Соня умеет видеть суть вещей с детства. Поэтому она лишь переворачивается на бок, подкладывает ладонь себе под голову и все смотрит на Харриет.

— Что? — редко можно смутить мулатку. На это способен внимательный взгляд Сони и лукавый взгляд Минхо.

— Неужели ты думаешь, что организация, устроившая нам такие испытания, способна на созидание? Они никогда не найдут лекарство. Никогда.

— Я говорила тебе, что ты странная? — в голосе Харриет — улыбка.

Соня смеется.

— Говорила.

И у девушки на душе теплеет. Все-таки друзья, дорогие люди ткут ткань жизни каждого. Без друзей мы — ничто. Соня думает о Ньюте. Но без любимых мы еще больше ничто. Она уже давно перестает сопротивляться этой жгучей, непонятной тяге к этому юноше, еще недавно бывшему просто мальчиком, сущим мальчишкой. Соня уверена, что они похожи больше, чем думают оба. Все сокрыто в их прошлом. Общем прошлом. Ей бы хотелось знать. И она все не перестает верить, что Ньюта удастся убедить. Наверное, Харриет права. Его ложь слишком безыскусна, слишком шита белыми нитями, слишком проста. Соня не верит.

О решении вернуть память им сообщают так же неожиданно, как до этого сообщили о том, что среди них не все иммунны. Соня радуется этой возможности. Действительно радуется. Голос разума шепчет о том, что это может быть очередное испытание, очередная ловушка. Девушка смотрит на сотрудников ПОРОКа внимательно, на этого Крысуна. Она не чувствует подвоха. Наверное, не врут в этот раз, хотя с них еще станется. Соня не боится своих воспоминаний, как многие ребята, окружающие ее. Даже Харриет нервничает. Там ведь начало, так ведь истоки: болезнь, безумие, лица родных, которые уже давно мертвы, привычная жизнь, которая у них всех когда-то была. Соня отчаянно хочет знать правду. Потому что в той обыденной жизни был Ньют.

Операция проходит безболезненно. Ей словно снимают бетонный блок, бьют камень в крошево. Соня лишь вздрагивает, приходя в себя. Сознание — чистый холст. Она моргает пару мгновений, а потом вдруг ощущает, как со скоростью снежной лавины в горах, на нее нахлынивают картинки. Такие пестрые, такие яркие. Лица отца и матери, смех младшей сестры, детство, прошедшее на заднем дворе большого дома, радостный лай Чаппи, большой овчарки с высунутым языком, а потом школа. И первые шаги к успеху, первые неудачи, дружба и зависть. Соня вспоминает все свои слезы, весь свой смех. До Харриет у нее были подруги. Веселые, остроязычные, симпатичные, умные. Соня помнит изрисованную шариковой ручкой парту в любимом классе, носатую учительницу. А потом экзамены и ворох белой бумаги. Соня вспоминает человека в белом костюме с отороченными стрелками на брюках. Крысун улыбается ее отцу и просит подписать документы. Соня помнит, где и как кончается ее жизнь.

Девушка почти плачет в простой комнате с широким окном, скрючивается на матраце, зажимает голову коленями. Только бы не разрыдаться, только бы не заплакать. Ей надоели слезы на собственном лице, пусть для этого есть причины. Вспышка обрушивается на мир еще до ее рождения. Ее родители чудом выживают, не поддаются всеобщему безумию, перебираются в город-крепость, где все еще идет нормальная жизнь, но который сейчас, увы, превратился лишь в руины. Но она вспоминает застенье, которое видит, когда ПОРОК забирает ее в свой штаб. Кругом лишь выжженная земля, трупы, гниль и смерть. Вот такая она, эта жизнь. И таков их мир. Соне хочется заскулить. Ее надежда на мирное будущее тает, но решимость лишь крепнет.

Соня вспоминает Ньюта. Соня знает, что не ошиблась. Соня уверена, что сейчас Ньют ей лжет.

– Мама, а это кто?

Светловолосая девочка дергает высокую женщину за юбку, задирает голову, чтобы увидеть родительское лицо, а потом показывает на дом через дорогу. Такой большой, двухэтажный, из белого кирпича.

– Это наши новые соседи. А вон тот мальчик — их сын, — мать присаживается рядом с ней на корточки. — Мы обязательно с ними познакомимся.

***

– Ты пригласила Ньюта на День рождение?

– Нет, мам.

– Соня, почему?

– Он скучный, мам. Кэтрин говорит, что он странный.

Мать поворачивает голову, внимательно смотрит на свою дочь, которой вот-вот исполнится десять.

– А ты сама что думаешь, а?

***

– Он тебе действительно нравится?

– Да, Кэт, мне он нравится.

– Но это же Ньют! Странный парень, который говорит такие вещи, которые я даже не понимаю.

Соня поджимает губы.

– Я дружу с ним с семи лет. Он — мой сосед.

– И ты не пригласила его на свой десятый День рождение. Я все еще это помню.

– И я. Между прочим, это ты говорила, что он странный. Вот я и послушалась.

– Я и сейчас так считаю.

– Он потом со мной не разговаривал.

Кэтрин трясет черными короткими волосами, хмыкает, качает головой. Соня сама всегда была странной. Она не удивляется.

***

– Ты считала меня странным, да?

Смеется. Смех грудной, такой теплый. Соня поднимает руку, пытается отобрать бутылку.

– Ты не думаешь, что еще маленькая для алкоголя?

Дразнит, чуть ли не издевается. Девушка пытается извернуться в объятиях юноши, но Ньют лишь выше поднимает бутылку, поблескивающую стеклянным дном.

– Какая ты зараза, — тянет она.

– Тебе нравится это с семи лет.

Он склоняется ниже, к самым ее губам. Чуть приоткрытым, теплым, мягким и влажным. Он проводит по ним пальцем. А она так задорно улыбается. Ньют не сдерживается, целует, и бутылка исчезает из его ладони, как и девушка из объятий.

– Засранка, — смеется Ньют и поднимает голову.

Соня стоит недалеко, болтает жидкость в бутылке, все не сводит лукавого, хитрого взгляда с юноши. А он становится серьезнее на мгновение.

– Знаешь, — говорит Ньют. — Пусть наши пятнадцать не кончаются никогда.

***

– Боишься?

– Боюсь.

Юноша едва дергается, чуть приподнимается, но женские руки обхватывают его шею.

– Может, не стоит тогда?

– Нет.

Соня качает головой, смотрит в до боли родные глаза.